А. ЧИРКО ВИТЯ НЕХОТЕЛОВ – ЧЕЛОВЕК НИОТКУДА (ПОЧТИ ФАНТАСТИЧЕЧСКИЙ РОМАН) 1988 г. ВМЕСТО ПРОЛОГА. (Событие, которое осталось незамеченным, но, тем не менее, очень плотно связано с нашей историей) Холодным январским днем, когда уставшее солнце сваливалось за горизонт и землю охватывала, стынь, а ветки деревьев начинали мелко позвякивать от крепчавшего мороза, открылась дверь склада и на пороге возникли две фигуры, вызвавшие удивление немалое. Да, граждане, тут у любого бы глаза на лоб полезли! Самые, закаленные зубами клацают. И это в полушубках, свитерах и прочей зимней амуниции, а эти стоят спокойненько: уши не трут, не кряхтят, не требуют спирта, лишь внимательно вглядываются в полумрак, где над потолком висят чахоточные лампочки. Тут надо небольшое пояснение сделать. Насчет склада, к примеру. Склад, граждане, обыкновенный, торговый. Райпо1, стало быть. Прямо сказать, ничего особенного: крупа, макароны, камбала в банках, китовое мясо с горохом – рядовой сельский ассортимент без претензий. Продуктовый склад. Ничего интересного. Конечно, если кладовщик не списал интересный продукт на мышей. Бывало и такое, чего уж… А вот на вошедших можно подробнее остановиться. Были они роста среднего, хотя, черт их знает, может и повыше. Легкие кожаные пальто матово отсвечивают черным, такого же цвета фетровые шляпы, брюки в цвет остального, полуботинки (черные опять же) блестят лаково, ни пылиночки. Лиц не разобрать из-за гнусного, прямо скажем освещения. Стройные, ладные, крепкие. Стоят, пронизывают глазищами полумрак, чегось ждут. Понятное дело, народ слегка в волнение пришел. Мелькнуло слово «менты» и пропало. Побежали искать заведующую. -Освободите помещение!- Закричала заведующая,- Почему посторонние в складе?! От такого крика даже милиция занервничала бы, потянув из карманов удостоверения. Мол, спокойнее, тетя, свои люди, заверни-ка быстро-быстро дефицит, а там разберемся. Тут, тот что справа стоял, заговорил. И ничего такого особенного не произнес вроде «ревизия», мол, готовь, тетка, документы, а сказал только: -Желательно видеть Василия Викторовича Дробышева. Только и сказал, а зав. онемела чегось. -Ваську, что ли?- только и смогла выдохнуть. -Не «Ваську»,- поправил голосом из репродуктора тот, что стоял слева,- а Дробышева Василия Викторовича. Вам, кажется, ясно сказано. -Ага,- сказала зав. и почему-то хлюпнула носом. Метнулись за Васькой, за Василием Викторовичем, стало быть, и через пару минут доставили. -Ну, я Дробышев,- сказал он.- Что дальше? -Хотелось бы как-то удостовериться,- заметил Правый. -Паспорт – дома,- Василий огляделся по сторонам.- Вот зав. может подтвердить. -Как вы догадываетесь, Василий Викторович, её подтверждения ровным счетом ничего не стоят,- вклинился Левый.- Человеку непорядочному, у которого растрата в пять тысяч государственных средств, сами понимаете… -Какая растрата?!- взвизгнула зав.,- это свинство, в конце концов! Я на вас жалобу накатаю! В прокуратуру,- добавила она уже тише. -Не воруйте,- сказал Левый спокойно,- впрочем, с вами разберутся, я думаю. -Тише, граждане!- поднял Правый руку.- Василий Викторович, вы журналист? -Да. -Как очутились здесь? -Долгая история. Пострадал за идею,- Василий хмыкнул. -Малость не так,- снова влез Левый.- Выперли из редакции, как неугодного. Борец, так сказать, за идеалы. Не посмотрели что лауреат. -Надо точнее отвечать,- пожурил Правый. Василий поднял запечаленные глаза на этих в шляпах и шумно вздохнул. -По-моему, это он,- заметил Правый. -Он говорил Командору, что ему до чертиков здесь надоело. Вся эта канитель с энтузиазмом, который не дает результатов, с лозунгами, которые просто слова, со всей бесконечной бестолковщиной. Говорил, что устал бороться, что не знает с кем, в конечном счете, он борется, потому как крайних нет, одни праведники кругом и у каждого партбилет в кармане, а куда податься от этой суеты – он не знает, говорил?- спросил Левый. -Не знаю я никакого Командора! Вот пристали…- заволновался Василий. -Не будем уточнять этот момент,- согласился Правый.- Роман «За горизонтом» вы писали? -Да,- мрачно ответил Василий. -Сильная вещь,- опять вклинился Левый.- А в каких условия написан… После работы по двенадцать часов в день, в тесном кубрике, под насмешки… кошмар! Разве это условия?.. -Что за кубрик ещё?- спросил Правый, раздражаясь. -Плавбаза,- коротко пояснил Левый. -В самом деле?.. Написано на плавбазе, такой материал и не напечатали? -Просторечие рыбаков, быт, разумеется, далекий от идеальных условий, тьма тараканов в каютах и нет от них спасения, тысячи тонн выброшенной за борт рыбы – то не по ГОСТу, то девать некуда, перегрузчик не пришел – упертый в своей партийной убежденности помполит2 ну, и так далее, кто же это напечатает?- Левый пожал плечами.- Было бы странно и удивительно, если бы его напечатали… -Так?- сурово спросил Правый. -Так -, темнея лицом, подтвердил Василий. -Что ж…- задумчиво сказал Правый.- В таком случае – все верно: перед нами действительно Василий Викторович Дробышев. Собирайтесь, пойдете с нами. -Коротко. Охарактеризуйте,- попросил Левый у завскладом. -Что говорить!..- нервно затараторила зав.- Прогульщик, пьяница, лодырь. Василий побледнел, но промолчал. -А если мы его в Москву забираем, если кое-как нашли, если ему цены нет, а вы этого так и не сумели понять, что тогда, неужели он такой?.. -Кто сказал?!- завскладом страшно удивилась.- Я же и говорю: ударник, передовик, наша гордость, две благодарности… -Нормально,- сказал Левый.- Вы – редкая женщина. Руководитель, грубо говоря. Ну, да ладно, пойдемте, Василий Викторович, нечего вам здесь делать. -Дописался писатель, замели родимого,- донеслось из глубины склада. Двое странных людей в шляпах пропустили вперед Василия и шагнули в сгущающиеся сумерки. Да-а-а, граждане, странные дела творятся. Кто бы мог подумать… Но самое занятное, что никто, никогда Василия больше не видел, не вспоминал даже. Исчезла его фамилия из списков базы, сгинула трудовая книжка, вдруг среди ночи сама-собой запылала его хибарка-развалюха. И если бы завскладом спросили: работал ли месяц назад Василий Викторович у неё грузчиком, то она бы только пожала плечами – что-то не припомню. Впрочем, и она через полгода, как говорят, «загудела». Нашли-таки у неё растрату дотошные ревизоры. За год до случая на складе. Весь день он писал очерк. Писал трудно. Редактор – толстая и небрежно-крашенная женщина с высоким резким голосом – отправила его домой с наказом: без материала в редакцию не возвращаться и он остервенело стучал по клавишам старенькой «Москвы»3 ещё не зная, что именно этот материал сделает ему имя и звание лауреата районного конкурса на лучший очерк. Он писал о фронтовике, старом одиноком человеке, у которого орденов было больше, чем пуговиц на пиджаке, но всеми брошенном и забытом. Писал ожесточенно, зло, отлично понимая, что очерк в таком виде не возьмут, яростно выдергивал листы из машинки, комкая, швырял на пол, в полголоса матерясь, вставлял новый лист, закуривал очередную сигарету и пытался ощутить тот момент, когда герой очерка вставал под пулями, поднимая бойцов в атаку. Он будто шагнул туда в далекий и неведомый сорок третий год, увидел передний край, очерченный вспышками сигнальных ракет, услышал стук пулеметов, пальцы сами нашли нужные клавиши и… очерк пошел. Он бежал по бугристому полю, коротко нажимая на спусковой крючок ППШ4. Падал в траву. Снова вскакивал, бежал, пока не сошелся с этими в серых мундирах в короткой, но жестокой рукопашной. Мелькали финки, приклады, оскаленные рты, пальцы в последнем рывке хватающие землю. Он вытирал финку пучком травы, изумленно разглядывая гимнастерку, пробитую в нескольких местах. Потом сидел под березой, прикрыв глаза и его не колотило, не било в нервной горячке он просто сидел, отдыхая после жестокой и трудной работы. А после старым и одиноким в пустой нетопленной комнате. Треснувшие стены, потеки от воды, корочку зачерствевшего хлеба на столе – трудно было сходить в магазин, болью отдавало в сердце, сбивалось дыхание… А перед Днем Победы репродуктор голосил: «Фронтовики! Оденьте ордена!» Эх, мать вашу!.. Листы выскакивали из-под валика и он, чертыхаясь, вставлял новые, и снова треск старенькой машинки наполнял комнату. Где-то около полуночи машинка издала последнюю дробь, и он устало откинулся на стуле. Всё. Очерк есть, и он будет сражаться за каждую строчку. Ломило спину, сводило пальцы, но Василий был доволен – материал удался. Радио пропикало ноль часов, он выпил кружку воды – пусто оказалось на полках и в холодильнике, только скреблись мыши в углу – и повалился на кровать. А ранним утром проснулся с тяжелым сердцем и долго глядел на небеленые стены, жиденький стол, обшарпанный чехол «Москвы». -Что за чертовщина?..- пробормотал он расстроено, взял полотенце и побрел в умывальник. Общежитие ещё спало и он порадовался тому, что его никто не видит. Среди веселой братии шоферов, маляров, штукатуров, лесорубов и трактористов он чувствовал себя чужим со своей машинкой, почти свободным рабочим днем, чистыми рубашками и прочими аксессуарами человека творческого. Намылив подбородок, он выглянул в окно, и странное наваждение сна вновь овладело им. Радио пропикало двенадцать, он выпил кружку воды и повалился на кровать. И сразу пришло ощущение полета. Он летел как бы сам по себе, но в каком-то замкнутом пространстве… Что это было: ракета, самолет, корабль – он не знал. Люди? Их присутствие он ощущал, но не видел никого и ничего, кроме черноты летящей навстречу. Тьма надвигалась и уходила назад с огромной скоростью, созвездия чередовались как пейзаж за окном автобуса, он различал голоса, но что говорят – понять было невозможно. Сплошное бу-бу-бу-бу, то мягкое, то чуть раздраженное. Внезапно пространство материализовалось, и справой стороны возник привычный иллюминатор самолёта, и он увидел город. Не было в нем ничего таинственного, заумного, грандиозного. Небольшие дома в пять этажей ростом, в окнах домов трепыхаются занавески, деловито снует народ… Всё, как на Земле, мелькнуло в сознании, и эта мысль повергла его в смятение – так где же он? И почему так всё до боли знакомо?.. Словно он уже бывал здесь когда-то, долго отсутствовал и вернулся. Увидел дом, который вызвал у него прилив нежности и… тоски. В глубокой задумчивости прошел мимо и загадал: если я здесь когда-то был, то сейчас, за этим домом, будут стоять четыре дерева, образующие квадрат. Мы посадили их, когда я отправлялся… Тут мысль сбилась, и он ускорил шаг. Он увидел их! Четыре могучих дерева неизвестной ему породы образовывали четкий квадрат. Если я их посадил, то, сколько же мне лет?.. Мне – тридцать. Какая-то чушь, ей-богу… -Здравствуйте,- услышал он голос сзади.- Извините, конечно, но я… мы, знаете ли… Василий обернулся. Невысокий человек стоял у него за спиной и смущенно улыбался. -Это было очень давно,- сказал он Василию,- вы не волнуйтесь… -Здравствуйте,- ответил Василий,- а что было давно?.. -Разумеется, вы не помните, но позвольте намек - вы же штурман?.. Не помните… а я не могу… Вы должны сами… рад был вас увидеть, очень рад!.. Не прощаюсь, ещё встретимся. А вы обживайтесь, это не сложно, вы дома, вот что главное! Очень, очень рад! Всего доброго! Мужчина быстро удалился, а Василий вздохнул и побрел дальше. Куда?.. А просто так. Оторопело глянула на него девчушка-малышка, крикнула: -Здрась! Он ничего не успел ответить – убежала, только косички вправо-влево, вправо-влево… Улицу заполнил народ, но никто на него не косился, не просил чего-то вспомнить, не заглядывал в глаза – не замечали - и настороженность пропала. Он свернул к парку. Побродить в тишине?.. Может быть, может быть… Вот и знакомый сквер, скамейка фонтан. Господи! Так ведь это… Звенящая пронзительная печаль охватила его и… он открыл глаза. -Что за чертовщина…- пробормотал он расстроено,- приснится же такое… Он взял полотенце и побрел к умывальнику. Кое-как побрившись, плеснул на лицо холодной воды, наскоро оделся и поспешил в редакцию. -Принес?- спросила редактор.- Черт, дай-ка закурить! Дробышев протянул ей мятую пачку «Астры». -С мужиком своим с утра полаялась,- сообщила редактор, пыхнув дымком.- Тут эти дела, а ему дай. Как тут не засмалишь?.. Сволочи вы, мужики, сдохнешь с вами. А ведь не зря написано на пачке «Минздрав СССР предупреждает». Ладно, где материал? Дробышев протянул. -Ага. Ну, иди, милок, работай. Мне вникнуть надо. За тобою репортаж. С фермы. Там рекорды рвут. Коровы молока на сто грамм дали больше, чем вчера. Надо осветить это событие в прессе. Дуй. -Знаменито,- сказал Василий,- может в «Правду»5 жахнем чего мелочиться, такой успех… -Как таких вот из университетов выпускают – политически незрелых, не пойму… -Связи, сказал Дробышев,- у меня огромные связи в крайкоме, вы это учитывайте. -Нигде без протекции,- вздохнула редактор,- Иди, работай. -Пошел,- сказал Дробышев.- Трудовые будни – праздники для нас,- пропел он с порога. -Баламут,- буркнула редактор. Навалилась текучка. «Гнал» Василий очерки, зарисовки, статьи, репортажи, но нет-нет, да и холодело в душе от маняще-зовущего, странного сна… Витя Нехотелов собственной персоной. Солнечный лучик ткнулся в занавеску, пробил легкую кисею и замер на правом глазе Нехотелова, он рывком сел в кровати. Часы показывали без четверти семь. Жена, конечно, дрыхла, а он явно опаздывал. -Треснуть бы по чердаку, чтобы ставни захлопали,- прорычал Витя.- Я уж не говорю про кофе в постель, но поесть перед работой – могла бы и подсуетиться. Ох, уж это равноправие… Однако эта пламенная речь была произнесена вполголоса и больше для собственного успокоения. И вот почему. Зина происходила из спортивной семьи. Но это присказка. Сказка же заключалась в том, что родной брат Зины имел черный пояс по каратэ, массу титулов, был инструктором рукопашного боя во время службы в морской пехоте и с сестричкой родненькой занимался сначала так, от нечего делать, а позже и серьезно. Шутки шутками, но к своему совершеннолетию Зина, как пишут в газетах, достигла определенных успехов, а брат порадовал, объявив, что сестренка на уровне. На довольно приличном уровне. А когда это говорит старший прапорщик запаса морской пехоты, поверьте, это что-то значит. Морпехи зря трепаться не станут. Да Вите-то, что от этого уровня. Знал бы про уровень – век не женился. Нет, чего уж… Зина была девчонкой, каких поискать: и пригожа, и мастерица, и руки, откуда надо выросли, и все при всем. У парней челюсти отпадали, когда Зину видели. Вот только уровень, будь он неладен... Давил он на психику Вити неимоверно. А познакомился он с уровнем подготовки женушки очень даже просто. Уважения ему захотелось, чтобы, значит, хозяином в доме почувствовать. Так и спросил, положив кулаки на стол: -Кто в доме хозяин? Зина брезгливо поморщилась. -Не уважаешь, понятно,- заволновался Витя,- Счас покажу! -А может не надо?- спросила Зина тихо. Нехотелов слышал от сведущих людей, что жену хоть раз в жизни следует поколотить, потом простить, понятное дело, и жена будет как шелковая. Поэтому сказал с железом в голосе: -Надо! -Как хочешь,- с тем же выражением лица ответила жена. -Она ещё издевается!- горестно воскликнул Нехотелов и поднял кулак. Дальнейшее он помнил плохо. Сверкнула пятка горячо любимой жены, затянутая в колготки телесного цвета – сам покупал – удар, словно молотом в подбородок и… темнота. С грохотом и треском прилег на пол отдохнуть. Когда пришел в себя, Зина стояла у окна. -Ты чего?- мрачно спросил он. -Подожди минутку,- попросила жена. Её не было около получаса. Вернулась она с тремя кирпичами. Два поставила на ребро, третий уложила плашмя. Попросила: -Смотри. Удар был коротким и незаметным, но кирпич только брызнул, разлетевшись. -Эка невидаль,- запсиховал Витя.- Да кирпичи нашего кирзавода и первоклашка расколет! -Попробуй,- пожала плечами Зина. Нехотелов попробовал. Потом целый день маялся, а рука посинела, как у мертвеца. Благо выходной оказался. Но рука давала знать о себе целый месяц. Здорово хряпнул Витя по кирпичу. От души. А кирпичу хоть бы что. Видать, привозной попался… -Довели мужика до ручки,- прорычал Витя, взволнованный воспоминаниями,- готовь самому завтрак. Знал бы такое дело – не женился. Но готовить этот самый завтрак, а тем более жевать его, времени не оставалось, и, шаркнув по лицу бритвой – привычка – наскоро одевшись, Витя помчался в сторону завода. Помчался, а куда деваться. После этого случая у Вити хватило ума не собрать свои шмутки в корзину из-под бананов. Хватило. Остался, но помалкивал. Расскажи кому, что жена по челюсти настучала засмеют же. Любил он жену. И когда она из ванной выходила – застывал в изумлении. -Лепота-то какая…- шептал он, переходя на старославянский. Ну, а семейные неурядицы… где их нет? Случались они и в семействе Нехотеловых, но в самые критические минуты Витя вспоминал кирпич и затихал, грустя. Тут самое время немного отвлечься, чтобы набросать несколько штрихов к портрету нашего главного действующего лица. Витя имел возраст Христа перед казнью, что давало ему право считать себя молодым человеком и не забивать себе голову мыслями о пенсии. Рост один восемьдесят пять – без каблуков,- энергичное волевое лицо, темные строгие глаза под широким лбом, мягкие темно-русые волосы, плечи с одностворчатый шифоньер, ботинки – сорок три, а ладонь величиной со сторублевую бумажку, которую Нехотелов видел в день выдачи отпускных. Одевался он скромно и без претензий. Туристские ботинки на мощной рифленой подошве, темно-синий пиджак, под которым всегда виднелась свежая рубашка (забота жены), на шее небрежно повязанный газовый платок зеленого цвета, сверху – шляпа. На левой руке часы «Полет», в кармане пиджака японская шариковая ручка – подарок друзей-моряков. Понятно, что и ниже все, как у людей. Девиз Нехотелова «Ничего лишнего». Иронизируя над своим одеянием, несколько консервативным надо признать, - вокруг все помешались на джинсовых костюмах – он напевал под настроение шальную песню, слышанную в Одессе: «Плащ лиловый от «Диора», Вязаный картуз. Ой, кому-то будет плохо! Ой, бубновый туз!». Работа встретила Нехотелова запахом разогретого машинного масла, стуком воздушного компрессора и резким треском домино. Это перед работой экипаж кислородной станции, где в поте лица трудился Витя, устроил маленькую разминку. Не модную нынче аэробику разучивал коллектив, а «морского козла». Упражнение для одной руки. -Голым ходи!- неслось от стола. -Эх, в брашпиль твою, с конца слазь!. -Я кончил!- сообщал счастливец. -Ну, давай на «сотню», время осталось десять минут, как раз успеем. У кого «баян»? Заходи! На Витю не обратили внимания. -А один-один у кого? Поехали! И опять по второму кругу. Картина привычная, на станции так начинался каждый рабочий день и Витя, ничуть не обидевшись, пошел переодеваться. Тут его и перехватил мастер, которого все почему-то называли Старый Лу. Так вот, Лу схватил Витю за пуговицу пиджака и зашептал конфедициально: -Витя, так сегодня профсоюзное собрание. Ты поняв? -Поняв,- уныло буркнул Нехотелов, так как не мог выносить всяких собраний, профсоюзных в частности. -Профсоюзы – школа коммунизма, ты, поняв?- строго спросил мастер. Он обожал лозунги и переписывал их в отдельную книжечку. -Ну,- согласился Витя.- Пятилетке качества – рабочую гарантию. -Во-во,- закивал мастер,- нашей смене – нашу заботу. Нехотелов хотел вставить еще какой-нибудь лозунг, но передумал. Со Старым Лу так можно было перепираться до двадцать первого века. -Так шо б ты знав,- опять забубонил мастер.- Ты, как передовой рабочий, выступишь на собрании. От тебе бумажечка. Почитай и всего делов. -Ну и прочитал бы сам… -Неверно рассуждаешь, Витя, нехорошо. Твои слова на руку буржуазии, нашим заклятым врагам, на пользу Рейгану в его предвыборной кампании. Если так рассуждать, то можно далеко зайти. А мы – монолит, мы – не позволим!.. -Ладно, не тарахти,- досадливо сказал Нехотелов.- Я же не знал, что это так опасно. Только причем здесь Рейган? Профсоюзное собрание в нашем цеху-то. Лучше бы запчасти на компрессор выписал, того и гляди развалится… Старый Лу аж задохнулся от такой политической близорукости, хотел развить эту тему, но Нехотелов уже пошел принимать вахту. Мастер, будем называть его так, был личностью своеобразной. Хорошенькие разведенки с крутыми бедрами не давали ему больше сорока лет, хотя на самом деле он доживал на станции последний год. Собирался на пенсию, но, как мужик, был ещё в теле и, скажем так,- без морщин. Розовенькое личико всегда светилось добродушием, а глаза излучали спокойный свет. В военное лихолетье в атаку не ходил, в окопах не мерз, служил где-то в тылах. Да так в тылах и остался. В жизни он придерживался нескольких правил: «Прав тот, у кого больше прав», устаревшего, но актуального «Своя рубашка ближе к телу», и, видимо, вычитанного «Переживем – увидим». Однако справедливости ради, отметим – был! Был у него божий дар во взгляде на любую железяку. Свойство, почти утраченное некоторыми инженерами, которые чувствуют себя спокойно и вольготно за кульманом, могут поговорить о машинном языке «Фортран», но пасуют перед выработанным подшипником или сорванной гайкой. И там, где цеховые ИТР6, воспитанные в колыбели изобилия, в люльке, покачиваемой мощной рукой научно-технической революции ставили один диагноз – «выкинуть и заменить», Старый Лу творил чудеса.-Выкинуть,- бубнил он, перемежая печатную речь с непечатной,- а материалу где напасешься?.. Тумаки, едрена корень!.. Тут был один маленький секрет, о нем знало цеховое начальство, но смотрело на эти дела сквозь пальцы. А секрет этот – чистейший технический спирт, который Старый Лу получал на производственные нужды в количестве полутора литров ежемесячно. А спирт – это валюта. Даже доллар пасовал перед стаканом в сто грамм чистого спирта. Вот поэтому Старый Лу смело убегал по знакомым токарям, фрезеровщикам – в зависимости от обстоятельств – и приносил ту же деталь, но уже сверкающую, годную к эксплуатации. Такой уж он был Старый Лу, со всеми минусами и плюсами, местами хитрый, местами крайне осторожный, не плюющий против ветра, всегда «за», удобный для всех и во всех отношениях и от этого никуда не уйти. Какой есть. Что такое вахта?.. Об этом при случае. Вернемся к Нехотелову. Мысль о том, что с собрания не улизнуть, действовала угнетающе – жаль было тратить время. Однажды он понял, что это сплошная говорильня, собираемая для проформы. Всё давно решено: кому дать премию, кого наказать, как говорится, кому чо, кому ничо… так о чем говорить? Коллективу, если находили нужным, просто доводили до сведения, решали другие. И Старый Лу, пообещав за стопроцентную явку отгул каждому, пригласил на собрание. А оно началось, как обычно. Штатные передовики – а они есть в каждом уважающем себя подразделении завода – заняли места в президиуме. Вопросов было несколько. Отчет председателя цехового комитета, избрание нового состава профкома, редакции стенной газеты и всеобъемлющий вопрос под названием «разное». Казалось бы, есть о чем поговорить, цех лихорадило, но все понимали, что принятые решения никто выполнять не будет, начальник цеха выдвинул удобные для себя кандидатуры, а собрание – необходимая формальность для отчета вышестоящей организации. Поэтому народу оно было глубоко безразлично – сидим за отгул – и люди шушукались, курили, пуская дым к полу, нервно поглядывая на часы. Ведущий собрание предоставил слово председателю профкома. Тот встал, вышел к трибуне и, отвернувшись к окну, где утопала в красках буйная Приморская осень, забубонил себе под нос, изредка возвышая голос на словах «план», «рентабельность», «коэффициент трудового участия». Председателю профкома тоже было скучно, так как говорил он не то, что хотел сказать, а то, что рекомендовали говорить в профсоюзном комитете завода. И, сознавая, что его почти никто не слушает, он тарабанил слова, не вдумываясь в смысл, а лишь трогая на ощупь листки – много ли осталось? Какие будут предложения?- наконец спросил ведущий и задумчиво переломил бровь.- Есть предложение – признать работу профкома цеха удовлетворительной. Возражения есть? Понятное дело, возражать никому не хотелось. Да и смысла в возражениях никакого. Ну, промурыжат еще час, а оценка останется. -Единогласно!- радостно возвестил ведущий.- Переходим к следующему вопросу. Выборы цехового комитета. Слово имеет рабочий кислородной станции товарищ Нехотелов. Витя встал, нашарил в кармане листок, врученный Старым Лу, и добросовестно зачитал фамилии. -Товарищи!- обратился ведущий к народу.- Голосуем за каждого персонально или сразу за всех? -За всех!- дружно отозвалось собрание.- Прошу голосовать. Единогласно. Собрание текло по накатанным рельсам и не повернуть его, не расшевелить, не зажечь. Народ жил дачами, «Жигулями», коврами, холодильниками – хрен достанешь,- зарплатой. Всё, что не соприкасалось с этим, было чуждо, не интересно, да и не нужно. За профсоюз платим? Да. Больничный лист оплачивают? Обязательно. Профотпуск есть? А как же. Чего же ещё… а кто там заседает, решает – наше дело маленькое. Вон их, сколько в техбюро штаны трет да юбки мусолит. Надо работать – работаем. Общественная работа? А ИТР на что? Пусть думают. Мы в институтах не обучались. Перешли к вопросу «разное». В славном племени энергетиков завода этот вопрос включал в себя несколько пунктов. Основной – с точки зрения руководства – разбор местных алкашей и прогульщиков, которые относились к этому совершенно равнодушно и с готовностью приносили любые клятвы. Самый важный – с точки зрения рабочих – квартиры и премиальные. Но поскольку квартир на цех не выделялось, а премии не видать из-за алкашей, то эта тема как-то сама-собой была снята с повестки дня. И, наконец, всякая мелочь. Вроде неожиданной урезки норм отпуска талонов на молоко, исчезновение мыла из умывальника, душа с ледяной водой и других животрепещущих тем. -А почему в нашем доме подъезды не убирают?- вдруг задала вопрос баба Клава, все собрание мирно дремавшая на стуле. Она воткнула в ухо «пуговицу» слухового аппарата и, грозно встав, вопросительно смотрела на мирно кемаривший президиум. -Баба Клава, погоди,- нервно сказал начальник цеха.- Причем здесь подъезд? Я в доме сам лестницу каждый месяц убираю по графику и ничего. Надо в ЖКУ7 тебе обратиться. Собрание такие вопросы не решает. -У тебя блат всюду, вот и не метешь, а из ЖКУ к тебе приходят,- недослышав, сказала баба Клава.- Воруете вместе. Я про тебя всё знаю,- добавила она грустно. Начальник придушено посмеялся, развел руками, сел и стал что-то говорить на ухо молоденькой плановичке из техотдела. Видать, смешное, потому что сережки в ушах плановички мелко подрагивали. Начальник холостяковал и, порой, позволял себе маленькие вольности в рабочее время. Мамонты в заснеженных просторах Якутии представляют собою интерес как в плане научном, так и в историческом. Их находка вызывает статьи в газетах, ажиотаж на телевидении и докторские степени в научной среде. Древность мамонтов вызывает уважение. В самом деле, только попытаешься себе представить, как далеко они жили от нас по временной шкале, так дух захватывает. Черт знает как далеко! О них рассказывают легенды и точно такие же легенды рассказывают о бабе Клаве. Никто не помнит, когда она появилась в заводе. Кажется, ещё и завода не было, а баба Клава готовила свою газированную воду – холодную в любое время года, с летящими со дна пузырьками газа, слегка подсоленную. Заводу без малого полвека, а бабе Клаве, в описываемое время, стукнуло семьдесят три. Она пережила четырех директоров, пятерых начальников цеха, но всё так же бодро семенила от проходной к своему участку, чтобы любой, постучав в окошко её конторки, мог получить кружку волшебной бабы Клавиной воды. Несколько раз её пытались отправить на пенсию, но натыкались на такое сопротивление, такой поток горьких слез, что, в конце концов, оставили в покое. Собрание подходило к концу. Наиболее нетерпеливые уже пытались улизнуть с попутным сквознячком. Председатель складывал бумаги, новый состав цехового комитета весело подмигивал друг другу – они ненадолго решили собраться в техбюро для обсуждения насущных вопросов, наверное. А баба Клава потихонечку утирала слезы. Конечно, по блату начальник цеха роздал все «портфели» профкома, оставив её без общественной работы. Осень в Приморье не однажды описывалась корифеями Дальневосточной литературы. Надо сказать, совершенно справедливо. Что тут добавишь?.. Чтобы почувствовать прелесть Приморской осени нужно её видеть и ощутить. Это можно сделать на Светланском спуске, что во Владивостоке. С вершины спуска, от здания бывшего коммерческого училища оттуда, где нынче главный корпус ДВГУ8, отчетливо видна бухта с корабликами, портом, причалами. Легкий бриз ласково обнимает за плечи, и стоишь зачарованный и думаешь: «Хорошо жить, а жить хорошо еще лучше!» И все-таки, чтобы оценить Приморскую осень надо податься в тайгу. Только там, где-нибудь у звенящего по камушкам ручья, на дальней пасеке, когда в вечерней прохладе нудящее комарье исчезает, а лес наполняется таежными звуками, когда последние лучи выхватывают из опускающегося вечера верхушки кедров, а краски становятся гуще и мягче, только в эти минуты можно понять, что такое осень в Приморье. Витя возвращался по тихим улицами Энска9, который, как известно, один из красивейших городов Дальнего Востока. Он шел по прямой, словно вычерченной рейсшиной, улице Калинина, чтобы возле «круга», где высится памятник Максиму Горькому, свернуть на проспект его имени. Естественно, что проспект был самым красивым местом в городе и самым старым, что делало его особенно уютным в любое время года. Зимой здесь белел чистенький снежок, не зажагаженный промышленными выбросами, а летом, аллея, проходящая по центру проспекта, служила приютом для детворы и пенсионерок, вязавших бесконечные чулки или вообще что-то длинное и лохматое. Немного информации для дальнейшего восприятия. (Нет, если главка покажется скучной, то можно и пропустить). Возраст Земли составляет четыре миллиарда тридцать два миллиона лет. Цифра эта взята из древнеиндийской мифологии. По нынешним представлениям ученых – Земле четыре с половиной миллиарда лет. То, что звездный свод совершает свой оборот за 25.920 лет, было известно в Шумере пять тысячелетий назад, о чем свидетельствуют таблицы, найденные в храмовых библиотеках Ниппура и Сиппара. Эта же цифра фигурирует и у более поздних майя в другом регионе земного шара. Халдейские источники утверждают, что радиус земного шара – 6.310.500 км. По последним данным он равен 6.371.080 км. Незначительная разница объяснима сегодня гипотезой о расширении Земли. Шесть тысячелетий назад индийцы называли непосредственной причиной болезни «мириады крошечных невидимых созданий». Нам это стало известно лишь после изобретения микроскопа. Египтяне в то же время имели точные представления о магнитных полюсах планеты. Разделяя пространство на 360?, а время на 60 минут и секунд, мы продолжаем традицию Шумера, восходящую к четвертому тысячелетию до нашей эры. Среди его клинописных текстов найден математический ряд, конечный итог которого выражен числом 195.955.200.000.000. Такими числами наука не умела оперировать даже во времена Декарта и Лейбница. Тысячи черных овальных камней, выкопаны в 1973 году в окрестностях перуанского города Ики (к слову, всего в ста пятидесяти километрах от знаменитых гигантских изображений в пустыне Наска). Так вот, тончайше выгравированные на них рисунки однозначно трактуются даже неспециалистами: хирургическая операция на сердце с применением анестезии, трансплантация органов, изображения человека, глядящего в телескоп. На двух стокилограммовых глыбах – люди и… динозавры, океан с четырьмя континентами, очертания которых резко отличаются от современных. Большую концентрацию этих камней в одном месте в горах специалисты объясняют преднамеренным шагом высокоразвитой цивилизации, пожелавшей передать потомкам часть своих знаний и сведений о себе. Возраст рисунков оценивается более чем в десять тысяч лет. Допуская существование высокоразвитой цивилизации до какой-то гигантской катастрофы, придется признать и то, что её влияние простиралось до американского континента. Для начала вспомним хорошо известный факт из истории Древней Греции – необычный взлет научной мысли в первом тысячелетии до новой эры, занявшей всего несколько столетий. Очень многое из того, что мы рассматриваем как достижение науки нашего времени, мы обнаруживаем в той или иной форме, заглянув в Древнюю Грецию. Современные представления о строении материи на самом глубинном её уровне близки, по сути, к теории Демокрита. Во втором веке до новой эры Селевек говорил о бесконечности Вселенной, Герофил - третий век до нашей эры – описал строение и функции нервной системы, а его последователь Эрасистрат связывал большую сложность мозговых извилин с более высоким интеллектом и говорил о функциональных различиях между большим мозгом и мозжечком. Те, кто более глубоко изучал историю Древней Греции, вероятно, обратили внимание на любопытный парадокс. Самые глубокие и самые верные с точки зрения современной науки знания и теории, принадлежат не позднеэллинским мыслителям – Птолемей, Аристотель,- а их ранним предшественникам: Фалесу, Солону, Анаксагору, Гераклиту, Пифагору. Есть над чем подумать, не правда ли? И самая загадочная из фигур древнейших ученых – фигура Пифагора, таинственная даже для его современников. Личность, которая принесла грекам учение о числе, как о скрытой сути вещей. Он объездил многие страны Востока, проведя в Египте двадцать два года, был принят в касту жрецов, пройдя для посвящения невероятные испытания. Посвященные… Они возвращались из своих странствий с готовой доктриной, теорией, системой. Они говорили о непостижимых для большинства вещах. Они оставались непонятыми не только своим современникам, но и далеким потомкам. Что же знали их учителя?.. Одна из загадок Древнего Египта состоит в том, что цивилизация никогда не была молодой. Ко времени первых династий это уже цивилизация высокой зрелости и культуры. Иероглифическое письмо. Стандартизация мер, длины, объема. Навигация, топография, горное дело. Искусная оптика. Солнечные часы. Календарь в 365 дней. Высочайший расцвет культуры и научных знаний. Но…опять «но». Но знания высокого уровня предоставлены в «готовом» виде, как конечные выводы и зафиксированы в качестве наставлений. Занятный факт (к нему мы еще вернемся) Европа только-только училась обтесывать каменными рубилами шкуры зверей, а народы Двуречья уже владели системой нумерации, позволявшей оперировать бесконечно малыми величинами. И можно перечислять факты, которые говорят сами за себя, но возникает вопрос – откуда древнейшие цивилизации получили эти знания? Суперцивилизация – факт, имевший место в истории человечества. Собственно логика здесь простая. Если человек разумный, почти такой же в физиологическом смысле, как и мы, существовал на Земле хотя бы 50-70 тысяч лет назад, то разве не могло человечество за такой срок достичь однажды того, что удалось нам за какие-то пять-семь тысяч «писаной» истории? Между тем эфиопские находки археологов отодвигают начальную дату «человека разумного» на четыре миллиона лет. Грандиозная катастрофа, случившаяся с Землей тринадцать с половиной тысяч лет назад, закрыла непроницаемым занавесом всю предшествующую историю человечества. Есть основания предполагать, что ею была сметена высокоразвитая цивилизация. И что интересно, календари древних индийцев, египтян, ассирийцев и майя указывают одну и ту же дату катастрофы (разница в сотню-другую лет) – 11.452-й год до новой эры (можно вспомнить, что примерно на том же тысячелетии обрываются и хроники, упоминавшиеся мемифисскими жрецами). Что вызвало Катастрофу? Неизвестно. Возможно глобальная война. Индийские источники утверждают, что на Земле возникла война, где с обеих сторон принимали участие по 200.000.000 человек (это ли не предупреждение всем политикам… жажда единовластно управлять миром ни к чему хорошему не приводила). Это, конечно, предположения. Тогда что же это за катастрофа, которая подняла в атмосферу пыль, газы, закрывшие Солнце на сотни лет?.. Уцелевшие люди рассеялись по всей планете, унося с собой самое ценное – детей и знания. Человечеству приходилось начинать с нуля, сначала. Резкое изменение климата. Всемирный потоп, страшные землетрясения, процессы горообразования. Могла ли сохраниться в этих условиях, в этом аду какая-либо, пусть даже сверхразвитая цивилизация? Вопросы, вызывающие ироничную улыбку одних, досаду других и безудержную ярость третьих. Но они остаются, так как ещё никто не сказал убедительно и доказательно «нет», как не существует аналогичных доказательств, чтобы сказать «да». Однако существуют и другие гипотезы, пытающиеся объяснить удивительные знания древних. Космос – их источник. Энтузиасты астроархеологии убеждены: на определенном этапе своего развития (вполне возможно, что не однажды) человечество получило извне мощный импульс научного и технического знания. Аргументы? Пожалуйста. В четвертом – третьем тысячелетии до новой эры одновременно в нескольких регионах произошел такой резкий и стремительный сдвиг в сфере материального производства, который в своей совокупности можно назвать первой в истории человечества технической революцией. Можно ли объяснить его, не прибегнув к предположению импульса из других космических цивилизаций? По преданию Анаксагора, отказавшегося от государственных дел, и углубившегося в астрономию спросили: -И тебе нет дела до отечества? -Отнюдь. Мне очень даже есть дело до отечества, ответил он, указав на небо. В устах человека, прошедшего посвящение в Египте, это заявление не случайно. В одной из наиболее тайных и носящих явно космический характер культа Изиды содержалось предсказание: «люди будут стремиться познать сущность священных пространств, где не ступала нога человека, и ринутся за ними ввысь. Они даже рискнут исследовать ночь, самую далекую Ночь из всех». Изидой египтяне называли Сириус, самую яркую звезду нашего неба. Единая космологическая доктрина пронизывает мифологию всех народов мира. Схожи, как близнецы, легенды о «богах, спустившихся с неба» в громе и пламени и принесших людям Земли сведения о далеких мирах, законах Вселенной. Невозможно не вспомнить в этой связи феномен догонов, африканского племени, хранящего по сей день поразительные сведения о звездной системе Сириуса, о его невидимом спутнике – Сириусе В, период обращения которого, по их словам, составляет пятьдесят лет (по современным данным – 49,9 года), совпадают и другие характеристики. О чудовищной плотности вещества этой звезды. О спиральных звездных мирах, которых во Вселенной бесконечно много, о том, что она населена разумными существами. Африканское племя… Книга «Самарангана Струд-Хара» описывает десятки деталей и металлов, необходимых для постройки летающей машины, которая благодаря двигателям, работающим на ртути, развивает «силу грома» и мгновенно «превращается в жемчужину в небе». Но странно, не правда ли, если когда-то посланцы иного мира посещали Землю, то почему бы им теперь не дать знать о себе? Многие ученые убеждены, что внеземные цивилизации делают это постоянно. Просто не так и не там мы ищем. Одна из наиболее необычных идей, высказанных в этой связи, поиск «космического чуда». Сигнал внеземных цивилизаций может иметь вид космического маяка, не рассчитанного на прием и обработку информации. Для того чтобы он не затерялся среди множества небесных объектов, ему могут придать вид «космического чуда», т.е. такого явления, вероятность случайного возникновения которого ничтожно мала. Например, достаточно сделать так, чтобы один из относительно редко встречающихся космических объектов оказался в необычайно близком соседстве с полюсом орбиты Земли. Других, столь же устойчиво связанных с Землей точек неба мы не знаем. Поэтому такой сигнал недвусмысленно покажет, что он адресован именно Земле. Когда в начале двадцатых годов10 одна из первых европейских коротковолновых радиостанций положила начало работе в диапазоне тридцать один метр, было установлено, что текст принимается вместе с неким дубликатом, который отличается от исходного интервалом между сигналами. Текст-дубликат приходил всегда с некоторым опозданием, причем время задержки варьировалось самым причудливым образом – от трех до тридцати секунд. В научном мире это загадочное явление получило название «задержанного радиоэха» (ЗРЭ). Все попытки объяснить природу ЗРЭ естественными причинами и в частности свойствами ионосферы, оказались несостоятельными. В 70-х годах (ХХ век), когда появилось много работ, посвященных поиску, возможно существующих зондов иных цивилизаций, английский астроном Д. Луан высказал мысль, что радиоэхо посылается именно таким зондом, а время задержки – это код для установки контакта с земной цивилизацией. Поиски астрономов оказались тщетными. Сегодня специалисты отмечают: ЗРЭ наблюдается практически на всех частотах независимо от свойств ионосферы. Однако есть удивительное обстоятельство – ЗРЭ неизменно появляется при освоении новых диапазонов. В дальнейшем его интенсивность и частота падали. Как если бы кто-то снова и снова нащупывал канал связи и, убедившись в тщетности, бросал начатое… Когда стало окончательно ясно, что поиски гипотического зонда безрезультатны, попытались расшифровать ЗРЭ, представив его в качестве координат неких точек на плоскости, а САМИ точки, как определенный участок звездного неба. Болгарские астрономы увидели, что дешифровка сигналов ЗРЭ несет в себе изображение части созвездия Льва, с особым указанием на звезду Дзета. Итак, когда Читатель слегка задумался и размышляет: послать автора ко всем чертям или может что-то и вправду – а кто его знает? - есть странное в этом мире?.. И вот тут возникает слово «генетика»11. Ненадолго на нем остановимся, чтобы продолжить наш правдивый рассказ о судьбе Виктора Нехотелова, которому жизнь подготовила (даже не знаю, как сказать, потому что подарком это ну ни как не назовешь!..) поворот в судьбе, что ли?.. Стало быть, генетика – наука о наследственности. Ставится вопрос: если человек произошел от обезьяны, то откуда он помнит – его наследственный механизм – о звездах, о своей биологии, о бесконечно малых и больших величинах, о чем-то, что вечно не дает ему покоя, постоянно зовет и тянет в небо и дальше12. Нашему волосатому прародителю, на которого мы с умилением смотрим в зоопарках, нечего вспоминать. Его наследственная память чиста за исключением необходимого набора информации: вот банан – его можно есть, вот гепард – он опасен. И ряда необходимых функций (простейших, увы, простейших!) необходимых для выживания и продолжения рода, вида. Даже ХХ век не внес существенных изменений в жизнь нашего предполагаемого предка. Ни один из видов обезьян ни как не отреагировал на стремительное изменение жизни. Наши предки равнодушны к свершениям человечества. Они не имели прошлого. А человек? Сплошь и рядом. Один пример. В рисунках Леонардо да Винчи вдруг обнаруживается схема вертолета. Что побудило его нарисовать этот летательный аппарат? Не самолет, не подобие крыла, не планер даже, но вертолет. Ответ однозначен: наследственная память сохранила то, что разум давно забыл. Проблески, вспышки наследственной памяти в подготовленном уме дают человечеству «новые» открытия. Мудрость поговорки «Новое – это хорошо забытое старое» не только очевидна, она подтверждает это предположение. Значит не обезьяна, вздохнет Читатель с облегчением. Кто же тогда, кто? Скорее, скорее говорите же!.. Не знаю. Пути эволюции неисповедимы. И вот о чем подумал автор. Вероятно, Дарвин проследил схему возникновения жизни не на Земле, а во всей Вселенной вообще. Однако тайна возникновения человека, так и останется тайной. Во всяком случае, для планеты Земля. Так как, если бы он произошел от обезьяны или отдельного вида человекоподобных приматов (т.е. Земля – родина и отстаньте со своими полетами, космосом, атомным ядром и прочими заумными штучками; аналогично – в этом случае какая разница сколько дней в году, живем – банан жуем и ладно), то генная память хранила бы молчание. Но, нет! Она будит, зовет, толкает в неведомые дали и, возможно, в его истинную среду, откуда он и появился. Будни. Так, где мы оставили Нехотелова, пустившись в длинные рассуждения? На вахте в ночную смену. Ну, что же вперед? Вперед! -К слову о девочках,- сказал Женька, грохнув масленкой об стол.- Тебе не кажется, что вся наша Земля – огромный муравейник? -Интересная мысль,- зевнув, ответил Нехотелов и хлебнул «адской смеси» (на стандартный железный чайник – пачка чаю, пачка кофе и пачка какао) из огромной кружки, сваренной местным умельцем дядей Васей из нержавеющей стали.- Продолжай. -Знаменито,- восхитился Женька,- дай хлебнуть, а то в глаза хоть спички вставляй - липнут. Огромный муравейник, который стоит, скажем, в Супутинском заповеднике. В этом муравейнике свои обычаи, законы, любовь и страдания… -Ни разу не видел муравья с балалайкой,- усмехнулся Нехотелов. -Не сбивай с мысли. Так вот, а заповедник – огромный неизвестный мир, который полностью не изучен. Допустим, герой-муравей добрался до границ заповедника. Кто он в своем муравейнике? «Национальная гордость», так? -Я внимательно слежу за ходом мысли,- сказал Витя. -Да, но муравей не знает и не может знать, что заповедник – лишь незначительная часть края, что край входит в состав ещё большей территории, что сама эта территория всего лишь часть огромной планеты. И вот, загордившись, все население муравейника поднимает на ура героя-первооткрывателя и всех остальных героев, которые прошли дорогой первого и в огромном большом лесу основали новые колонии. Им, муравьям, невдомек, что вся их жизнь подконтрольна и находится под охраной непостижимого для них разума. -Странная аналогия,- задумчиво произнес Витя,- Если следовать твоей логике, то все мы под микроскопом? Незавидная участь… -А почему бы и нет,- хмыкнул Женька,- а если?.. -Но для чего, черт возьми!- воскликнул Витя, разволновавшись.- Для чего, ладно пусть, внеземной цивилизации брать на учет алкоголика? -Он превратился в алкоголика, а мог стать кем угодно, даже зубным техником, а может и ученым… -А какой прок более развитой цивилизации от нашего, даже самого крупного ученого? Ведь это для них вчерашний день, если не ещё позже. -Но, согласись, всегда интересно заглянуть в историю. Попади ты в эпоху Петра, разве не интересно что у них, как и почем? А потом, я так думаю, заглядывая в историю, в прошлое можно не делать ошибок в настоящем. -Мудрость твоя безгранична, наверное, так. Но как-то дико предположить, что наша планета находится под контролем, а мы сами наподобие муравьев… -Так это же только предположить,- рассмеялся Женька. -Ладно. Давай сочинять дальше,- предложил Нехотелов.- Ночь длинная, техника вроде нормально. Итак, раз они такие умные, то почему бы им не вступить с нами в контакт поближе, душевно познакомиться. -А зачем?- удивился Женька. -Как зачем?- Витя откинулся на стуле.- Для обоюдной пользы. -Пользы,- горько усмехнулся Женька.- Газет не читаешь. На данном этапе знакомство с пришельцами не принесло бы пользы ни им, ни нам. Они к нам, на Землю, я имею ввиду, а их ракетами с ядерной боеголовкой. Сам видишь, как все натянуто. До предела. Какой уж тут контакт, елки-зеленые?.. Это один фактор. Второй, может, с нами давно пытаются вступить в контакт, а мы не можем этого понять. Третий… -Есть и третий? -Есть. Так вот. Психология человечества в настоящее время. Даже мысль о возможном контакте считается неприличной. Телевизор смотришь? -Конечно. -Капица13 иронизирует. Сенкевич14, уж на что свой, вроде, мужик – тоже улыбается. Несерьезно. Вот в чем дело. А надо хотеть. Хотеть – значит, мочь. Захотели в космос – полетели. -Да, но для этого надо было создать базу, повернуть целые отрасли производства лицом, так сказать, к космосу, создать новые институты, новые технологии… -Ага! Но ведь это тоже было сказкой. Захотели – сделали. Значит полеты в космос - реальность, человек на Луне – реальность, а предположить, что еще кто-то летает – фантастика. Черт знает что! -Не такая уж и фантастика,- пробормотал Витя. -Что? -Нет, это я так. По-моему, контакты и полеты в космос совершенно разные вещи,- рассеяно произнес Нехотелов. -Ну – да, конечно,- иронично протянул Женька. Помолчали. -Слушал я вас слушал,- влез в разговор наполнитель,- и скажу вам так: оба вы дураки. Вот у тебя, Женька, хоть велосипед есть? -А зачем? -Так. У тебя, Виктор, чегось за душой. Ну, ладно. Женька молодой ещё, не женатый, а у тебя семья. Дача есть? -Нет. -Машина? Как бабка отшептала. Тоже нету… -Нет,- подтвердил Нехотелов.- Мотоцикл у меня. И-и-и-и…- протянул наполнитель,- деревня. Об жизни думать надо. Об жизни. Дачку завести, огородик чтоб, клубничка там, машина… Оно, когда жрать есть чо, веселее, наверное?.. А то завели - космос, контакты… гидотно слухать, прямо говорю. Контакты ночью с бабой делать надо. Посмотришь – вроде грамотные мужики, а послухаешь – блевать тянет. Космонавты, мать вашу…- наполнитель плюнул и вышел из аппаратной, зло, бабахнув дверью. -Закоренелый прагматик, сказал Женька. -А ты пообзывайся еще,- высунулся из двери наполнитель – подслушивал, что ли – Ишь, салага! Без году неделя в заводе, а уже кадровых рабочих обзывает! Я те покажу, шелупонь городская, понаехали тут, понимаешь! -Сгинь, передовик производства,- сказал Нехотелов, а то я тебя обзову как-нибудь… Наполнитель охотно сгинул. Нехотелова он побаивался. -Как он нас?– спросил Женька, Вот тебе образец мышления. Его ничто не интересует. Дача, машина, пожрать – все закольцовано на комплекс потребления. -А разве плохо, когда в доме все есть?- подзадорил Нехотелов. -Кто говорит, что плохо. Очень даже хорошо, Плохо, что это становится смыслом жизни – хапнуть побольше, желательно без особых усилий. -Вот космонавты эти,- сказал наполнитель, входя.- Ну, что от них толку?.. Полетел - звезду на грудь - хряп! Второй раз – ещё одну, а за что? И живут не как я, и, поди, до получки «десятку» у корешей не стреляют. Да пошли меня туда!.. Так нет. Им всё, а мне – банан. -Открытие новых месторождений, погода… да мало ли что. -Только не надо трепаться и держать меня за придурка,- сурово оборвал наполнитель.- Тут на земле не найдут, а то они с космоса чегось разглядят! Фигня всё! Ни в жисть не поверю! -Да что с тобой говорить,- потянулся Женька. -Как баллоны? - напомнил Виктор. -А чё баллоны,- психанул опять наполнитель.- Доказать не можете, так и гоните человека. -Тебе же доказали,- сказал Женька. -А ты, сосунок, не вмешивайся. «Тебе…», - передразнил наполнитель.- Я в заводе тридцать лет отмолотил, а он «тебекает» - пацан. -Вы что-нибудь читали по вопросам космонавтики?- максимально вежливо спросил Нехотелов, - какую-то литературу, журналы, смотрели передачи по телевидению о космосе? Наполнитель загрустил. Если к Женьке он относился снисходительно, то Витю побаивался. Кто знает, что на уме у этой каланчи?.. Еще грохнет ненароком. Ученые они все такие. Сначала вежливо, а потом промеж глаз. Да и не читал он ничего. Газеты выписывал, но больше для внука – на макулатуру, а до книг?.. Какие книги, когда все дела, дела, дела… Им молодым хорошо рассуждать, вон, как гладко треплются, что академики, а тут с братом один букварь на двоих раскурили. Четыре класса, пятый – коридор. По нынешним временам-то это же смех, а не образование, а когда было учиться, если по правде?.. То война, то вкалывать надо было, да ещё как! Опоздал на две минуты на работу – схлопотал срок. Завод военный, не забалуешь… Женился, пацаны пошли, а деньги летели, как в прорву и все их было мало. Машинешку, правда, не справил, но оделся, обулся как человек, все путем. Дочка институт заканчивает, заберется в отдел – не выкуришь. Диплом есть – отвали! Сын женился. Внуки пошли. Вроде и отдохнуть можно – дудки. Забот прибавилось ещё больше. Как же ему не психовать на молодых?.. С дачи тянут, а грядку вскопать, не допросишься. Может так только у него такие дети – пузом вверх и вылеживаются?.. А кто его знает… Издания, какие читал спрашивает, ишь ушатый! Ты с моё поживи, повкалывай, а потом спрашивай. -А оно мне надо?- хмуро спросил наполнитель.- Издания ваши читать… -Тогда не надо затрагивать тему, в которой ни бе, ни ме, ни кукареку. Режимное давление? -Вижу,- сказал наполнитель и ушел к себе в отсек. Разозлила его и непутевая трепотня, и своя собственная беспросветная жизнь, и вся эта гнидность, как он выражался, которая заключалась в том, что рано утром необходимо мчаться на работу, торчать в заводе ночами, как вот сегодня, а на даче стоят яблоньки, которые он не успел обернуть, а, значит, зайцы обязательно почикают кору. Ждала его непрореженная клубничка и масса разных огородных дел, которые надо делать, а делать некогда, и до пенсии еще, как медному котелку – целых три года. -А они мне про космос, пробурчал он зло, откручивая баллоны от наполнительной рампы,- да в гробу я его видел у белых тапках! -Ну и мужик,- сказал Женька. -Нормальный экземпляр образца двадцать пятого года,- возразил Виктор.- Ты бы чуть поуважительней к нему. Хватило мужикам этого года всякого добра по самое некуда. Не надо. -Учту,- кивнул Женька.- А все-таки жаль. Такое поэтически-возвышенное настроение было, вспарил над прозой нашего существования, а тут тебе – мордой в огород. Жаль… -В следующую ночь к этой теме вернемся. Давай готовиться к передаче смены. -Как прикажете,- зевнул Женька. Наступал новый день. Золотило верхушки сопок, воздух обладал той упругостью, которая бывает только ранним утром. Жизнь казалась прекрасной и удивительной. А может просто казалось?.. «ТОРГИС»15 Корабль застыл в визуальной видимости Земли, которая отсвечивала слабенькой голубенькой точкой в сильном солнечном блеске. Огражденный противометиоритной защитой силового поля, он был невидим ни одному радиотелескопу, а ракеты и спутники сюда еще не добрались. Экипаж отдыхал после длительного перелета, хотя, если сказать честно, мало, кто ему радовался. Не перелету, конечно, отдыху. Остановка явно затягивалась и сколько она продлится, не знал даже командор. -Главного инженера на связь,- сказал командор и потер переносицу. -На связи,- осветился экран внутренних телекоммуникаций. -Что с движками, дружище?- спросил командор. - Так и будем висеть?.. -Двигуны можно выбросить или подарить кому-нибудь, - устало сказал главный. - Всё, они кончились. Внутреннюю энергетику ещё можно обеспечить, а двигаться – нет. -Как далеко от нас транспортник? -А что спрашивать… только вышел. -Ясно. Чем занимается твоя команда? -Демонтаж, что же ещё. -Людей, технику, что нужно?.. -Обойдемся. На Базу бы, а, командор? Рядом ведь… -Обсудим. Держись. У меня всё. -Держусь,- буркнул экран и медленно погас. Инженер корабля, пожалуй, был единственным на «Торгисе», исключая, конечно, стажера, кто пошел в столь длительный полет впервые. Рейс на Альфу Эридана с заходом в Солнечную систему и, быть может, посещение Земли вызвало в душе инженера необычайно яркую волну эмоционального всплеска. Уж очень редким выдавался рейс со столь необычным маршрутом. И потом, эта планета, о которой в Большом Кольце столько говорили… Единственная из цивилизаций, оторванная от могучих народов Кольца, она развивалась в муках и противоречиях. С ней был устойчивый контакт, внезапно исчезнувший. Говорили о Катастрофе, о гибели цивилизации, о том, что планету едва не разнесло на куски и многое в этой истории оставалось загадочным и непонятным. Рассказывали, что на планете обитали диковинные животные громадные и добродушные с головой не больше защитного шлема, что на планете удивительно голубое небо, чистые реки, большие города, высокие и красивые люди и еще много чего говорили такого, что инженер загорелся. Желание увидеть Землю, посмотреть на дивное небо, услышать щебет птиц, полежать в душистой траве и цветах оказалось столь велико, что он упросил Совет отпустить его из Звездной академии, где он вел курс «Основы проектирования кораблей дальнего поиска». И, сославшись на свой громадный опыт в проектировании и постройке звездолетов, настоял на зачислении в штат «Торгиса». Командор был только рад такому опытному члену экипажа, тем более, что добрая половина населения корабля получала оценки по этой дисциплине у нынешнего главного. Инженер имел стандартный для звездолетчика двухметровый рост, пышную курчавую шевелюру ровного каштанового цвета, ярко-голубые глаза и спокойный характер, каким обладают все физически очень крепкие люди. Могучее тело, затянутое в комбинезон с эмблемой дальней разведки Большого Кольца поражало легкостью и даже изяществом движений. Таким был главный инженер «Торгиса». Впрочем, и команда корабля, и командор, затянутые в вынужденную штатную форму, мало чем отличались друг от друга. Но за каждым из пятисот комбинезонов скрывались самые различные характеры и миры столь же безграничные, как само Пространство. Ох, как много спорят о том, как бы выглядел пришелец из далеких глубин Космоса! А уж писатели-фантасты дали разгуляться своему воображению на всю катушку. Кого только не встретишь на страницах книг!.. И в чешуе, и без ног, и дышащих углекислотой, и стоящих из кремния, помнится, была даже обыкновенная мыслящая елка. Стояла бедолага одна в густом лесу и размышляла о жизни в духе Андрея Вознесенского. Бросьте, ей-богу! Не торчат у пришельца антенны из головы, и шея у него не телескопическая и, понятное дело, размножается он не почкованием, а простым и доступным способом, для которого не надо даже вузовского диплома. Командор, откинувшись в кресле, задумчиво смотрел в иллюминатор, уперев подбородок в плотно сжатые кулаки. С высоты центрального поста отлично просматривались оба кольца корабля. Внутреннее командное, в котором находился он, и внешнее, соединенное с внутренним пятью лучами трубами, где находилось все остальное. Во внутреннем располагались: центральный пост, информационный и вычислительный центры, здесь было сосредоточено управление двигателями корабля и системами жизнеобеспечения, различные лаборатории, штурманский отсек, обзорный зал, где на мониторах можно было видеть любой уголок корабля, лингвистический центр, где переводилась и обрабатывалась любая существующая в Галактике речь. Словом вся командная телеметрия и автоматика сосредоточилась здесь. Это же относилось и к главным маршевым двигателям. Во внешнем кольце располагались рулевые двигатели, резервная энергетика, каюты экипажа, тренажерные залы, ремонтные мастерские, оранжереи и можно сказать, что корабль располагал всем, что необходимо в длительном и трудном перелете.16 В первом луче находились спасательные капсулы и аппараты ближней разведки, а также скафандры для выхода в открытый Космос. Во втором шло переплетение кабелей, световодов, коммуникации связи. В третьем – запасы топлива, в четвертом продукты питания, запасы воды. Пятый луч, являлся шлюзовым. В отдельном его отсеке хранились тела двух погибших членов экипажа. Не обошлось без потерь. Космос, особенно Дальний Космос, не прощал малейшей оплошности, не говоря уже об ошибках. Цена за ошибку была одна – жизнь. Вздохнув, командор включил экраны внешнего обзора и дал максимальное усиление. Планета приблизилась. Но вот что поразило сидевшего перед экраном – четко различались спутники на её орбите. -Значит, будут космонавты или уже есть,- произнес он. Командор потер лоб. Уж он-то, как ни кто другой, знал, что космонавты – люди высокой и героической профессии, окрашенной звездной романтикой и дыханием Космоса – люди самой горькой и печальной участи. Уходя в очередной рейс, они будут покидать родных и близких, родную планету практически навсегда, оставляя о себе только память. Вернувшись, они найдут только надгробные плиты, быть может, даже внукам, которых никогда не видели, обновленную Родину. Себя, застывших в мраморе, и изумленных неожиданным появлением пра-пра-пра-внуков. Стоит ли Космос таких жертв?.. Наверное. Иначе он не сидел здесь перед экраном, разглядывая эту невообразимую картину: планету Земля и зарождение космонавтики. -Занятно, - усмехнулся командор. Он включил все антенны. Радио-и телеканалы планеты несли бурный поток информации. Телеканалы показывали то грандиозные стройки, то шествия каких-то людей, то запуск домны, то врывался стрекот пулемета, уханье мин, с ревом проносились летательные аппараты. На экране возникла женщина в слезах, крупно – полные ужаса глаза ребенка, клок пламени из разрушенного здания. Мелькание экрана и уже другие дети, хохоча, скатываются с горки, летит снег, бороздят океан мирные суда… -Ничего не понимаю,- пробормотал командор,- что там происходит?..- Не отрываясь от экранов, он взял микрофон.- Специалистов по контакту – всех. В центральный. Он немного подождал, зная, что вызванные занимают места и, не оборачиваясь, произнес: -Это – сюрприз. Неожиданный, надо сказать… Что будем делать?.. В центральном посту повисла тягостная тишина. -Ни о каком контакте не может быть и речи,- сказал психоаналитик.- Варварство какое-то… -Это ясно,- согласился командор,- но там Дан. Сколько ему по планетному времени? -Тридцать три, тридцать четвертый,- ответил чей-то звонкий голос.- Но, командор, это возраст юнца! -Не для планеты, Гелла, не для Земли. Там это уже солидно. -Да и жив ли он?- прямо спросил главный по контакту. -Не знаю,- ответил командор также прямо.- Связи с капсулой-транспортером нет. Какие предложения? -Трудно что-то предложить в этой ситуации,- снова отозвался главный.- Но сначала вопрос: ведь контакт по сути дела состоялся. Без шума, но произошел? -Теоретически – да. -Почему теоретически? -Потому, что мозг Дана – по докладу медиков – задействован всего на двадцать пять процентов. -Конечно,- скептически заметил психолог,- особенно, если учесть, что в массе своей мозг жителей планеты Земля вообще включен на пять – восемь процентов. И только у особо одаренных на десять – двенадцать. А у Дана все двадцать пять. -И тем не менее,- продолжил командор,- о корабле, о своей специальности у него весьма смутные догадки. Нечто вроде тревожного, но приятного сна. Сила его знаний дремлет. Чтобы он проснулся окончательно, и в степени для нас важной – необходима связь с капсулой. Причем постоянная. Во всех же других отношениях он ничем не отличается от аборигенов планеты. Вот только рост,- усмехнулся командор.- Самое смешное, что земляне считают его с некоторым отклонением в психике. Какой же это контакт? -Да,- сказал главный,- то, что он на планете - ровно ничего не меняет. Контакта нет. Я согласен. Может, не будем ему мешать?.. -Как это? -Все просто, командор. Пусть Дан пройдет весь цикл земной жизни, не подозревая, кто он. Пусть живет, получает земное образование, на планете чему-то же обучаются? Пусть находится всегда в гуще людей. А когда будем уходить обратно в систему Кольца, то заберем его через Базу, оставив на планете оболочку. -Интересно, конечно,- сказал командор,- но я все-таки склоняюсь к тому, чтобы на определенном этапе его мозг растормозить полностью. -Я против, - возразил корабельный врач.- Последствия могут быть непредсказуемы. Разве что капсула, но её надо найти. А даже на корабле нет её координат. -Он найдет,- улыбнувшись, сказал командор.- В конце концов, это Дан. Давайте обсудим все до мелочей. Итак, сначала связь с Базой… И еще одна ночь… Нехотелова привлекали ночные вахты. Ночью жилось как-то спокойнее. Никто не бегал собирать членские взносы, не требовал вступить в общество друзей природы, не предлагал выступить на собрании. Словом ночь, это ночь. Наконец только ночью возникала та деловая атмосфера, которая и должна быть на производстве. Что там не говори, а ночь являлась чудесным временем суток. На станции к этому времени произошло на первый взгляд незначительное событие. Появился новый мастер. Старый Лу ушел на заслуженный отдых, однако, поразмыслив, остался работать, но уже в качестве рабочего. Народ на станции немного посуетился – новая метла, как говорится… Но выяснив, что начальство только отрабатывает свой срок после института, успокоился и зажил по-старому. Новый мастер, не в пример Старому Лу, был человек со связями. А потому не утруждал себя заботами производства. На любой вопрос он отвечал многозначительно: -Здесь всё схвачено. И становилось ясно, что этот человек принадлежит к могущественному племени людей, которые открываю двери кабинетов директоров и министров пинком ноги. Такое общественное положение позволяло ему отвлечься от мелочных проблем таких как: обеспечение завода кислородом, ремонта оборудования, различной технической текучки и давало великолепную возможность читать в тесном кабинетике увлекательные романы, изредка тискать секретаршу или носиться с общественными поручениями. К тому же инженерный диплом вознес его на цеховой Олимп, где по-странному стечению обстоятельств всё руководство имело лишь среднее образование, откуда он сонно поглядывал на суету и мелочи жизни. Короче – это был нормальный молодой специалист, который через месяц выучился говорить «ты» пятидесятилетнему рабочему, разбирался в интегральном исчислении, был политически грамотен, поддерживал политику партии и правительства и даже мог на глаз отличить, где ключ на «12», а где на «24». Если бы ко всем этим плюсам еще желание работать, то цены бы ему не было. Здоровенный розовощекий крепыш он не горел на производстве, ибо запланировал себе долгую жизнь, во-первых, а, во-вторых, у него все было схвачено. Итак, стояла ночь. Ясная, звездная. Женька что-то мастерил в углу, наполнитель подремывал, изредка вскидываясь и ошалело, глядя на баллоны. А на Витю нашло, подкатило, взволновало. Он зашел в кабинет мастера, взял ручку, чистый лист бумаги и начал выводить загадочные линии. -Так,- отметил Женька, походя,- в час Быка на Нехотелова накатывает подсознание и включается в работу подкорка. Что за чертовщину ты нарисовал? -И сам гадаю. -Вообще-то в этой схеме есть какая-то дьявольщина, какая-то неуловимая логика. Во всяком случае, интересно, если, говоря умным языком, абстрагироваться от нашей серой действительности. -А что тебе кажется интересным в этой схеме? -Смахивает на горшок. -Да-а-а?- огорченно протянул Витя. -Слушай, да брось ты эти чертежи в стиле слесаря-интеллигента. Нужно смотреть на вещи реальнее, шире, практичнее, если хочешь. -Смотрю, а все равно – словно бес толкает под руку. -Только не надо переживать. Заведи сберегательную книжку… -Корову,- подсказал Нехотелов. -А чем плохо иметь корову? Молоко, сливки… я бы завел. Уеду вот в деревню – заведу. Только они бодаются, заразы. -А как насчет поросят? -И поросят, почему бы и нет? -Потому,- сказал Витя, потягиваясь,- что ты сугубо городской житель. Детеныш двадцатого века. Ставлю салат из омаров против пончика – ты убежден, что корова дает молоко уже в упакованном виде с надписью: «пастеризованное, цена тридцать две копейки» Спиноза из МТФ.17 Мыслитель. Ты хоть корову видел? -А то как же! В программе «Сельский час». Нехотелов от радости задрыгал ногами, упав в кресло. -Браво, граф! -И чего бы я ржал,- обижено сказал Женька.- Подумаешь – корова… Женька бухнул дверью кабинета и пошел к компрессору, а Витя, почесав затылок, прошел в машинное отделение и сел записывать показания приборов. Раздумывая о своем житие на станции, он припомнил разговор с инженером из отдела охраны природы, некогда работавшего в цеху старшим мастером. Нет сам по себе инженер, вероятно, был неплохим человеком. Среднего роста, с начинающим выдаваться брюшком – выдающийся инженер – всегда аккуратно одетый, пахнущий интригующим запахом французских духов рижского производства. Округлое личико, которое украшали большие черные глаза, модная стрижка темных волос, все выражало покой и благодушие. -Самое главное – попасть в струю,- внушал он Нехотелову.- Вот возьми, к примеру, меня. Кем я был в цеху?.. Старшим мастером. А кому это нужно, скажи мне? Три группы на мне висело. Ваша станция, ацетиленовая, компрессорных,- он замолчал, подумал и сказал.- Две. Боже, как вспомню,- вздрагиваю. Веришь, на трубопровод боялся взглянуть, вдруг ахнет. Кому башку открутят в первую очередь? То-то. Да и главное не в этом. Черт с ним! Ошибся я где-то, залетел малость. Так ты вызови, поговори со мной, разберемся, найдем ошибку. Дудки! Выгоню – орет. Нет, ну, если по-честному, можно так работать?.. Ни кому, ни черта не нужно. И получается интересная штука: никто ничего не делает, а зарплату плюс премиальные получают все. А самое занятное – план выполняется и даже пере… Я не про вас, работяг, говорю. Про ИТР. Так вот, план выполняется, а как?! Вот что я хотел бы знать, хотя мне, как старшему мастеру, это, вроде, и положено знать, а вот не знал. Ты в курсе, что мы газы производим. А их, поди, учти. Написал сто тысяч кубометров, вот и проверяй сто или всего двадцать… А запчасти? Где они, их – нет. Оборудование старое, на него россыпь не идет. Колотишься туда-сюда, а результат – ноль. Начальник давит, рабочие теребят, главный инженер строит дачу, ему некогда заниматься такой мелочью. А сейчас… Видишь, хожу с папочкой, охраняю природу. Никакой долбежки ни сверху, ни снизу. Кум королю, сват министру – начальник отдела. Четыре сводки в месяц отправил и сиди, плюй в потолок, а зарплата идет и даже больше чем в цеху. Правда и здесь есть трудности. Придешь цифру согласовывать, а она кому-то не нравится. Господи, да жалко, что ли!.. На тебе ту, что нравится! Зато все довольны, всё в ажуре. И мне хорошо, и людям приятно. А как ты думал?.. Где и в глаза предано посмотреть надо, а где и шлангом прикинуться – с дурака-то взятки гладки. Сложная штука жизнь. Попадешь в струю, и ты наверху, промазал – сгноят. Кому ты нужен… -Так и сгноят?- засомневался Нехотелов. -Раздавят, как гниду,- подтвердил инженер.- Жить надо уметь. Сколько умных хлопцев пропало ни за грош, а почему? -Почему? -Спорщики. Доказать чегось хотели, справедливости искали. И где они, елки-зеленые?.. Один – конструктор до мозга костей – стоит у станка, правда, шестой разряд. Сейчас его колом не выгонишь, поумнел. Да и разницу в зарплате понял. Это не у кульмана стоять за сто сорок, шестой разряд все-таки, сотни четыре набегает. Другой мастерит на штамповке, Там, видать, и помрет. Третий, как ты – в работягах. И заметь, мужики – головы, жить не умели, вот в чем беда. А я тихонько… -Как клопик? -А хоть бы и так,- не обиделся инженер,- хоть и так. Зато все при всем и нос в табаке. Провинция. Закон – тайга, медведь – хозяин, а медведя лучше не дразнить. Это на Западе, ближе к Москве просто: раз- два и в дамках, а тут в струю, в струю надо попадать. Такие дела, старик. Инженера звали Виктор Исакович Шмихельсон. -Мне хорошо и на этом месте,- сказал Нехотелов. -Врешь, все врешь! Человек так устроен, что он хочет работать поменьше, а получать побольше. А ты весь в масле, провонялся керосином, работаешь день и ночь, а что имеешь? Двести двадцать. Да и то «грязными». Тоска. Ты начисто лишен честолюбия, зависти и прочих человеческих качеств? -Ну, почему?.. Наверное, нет. Мне завидно, когда кто-то делает работу лучше, чем я. Мне, например, хотелось бы получить шестой разряд… -А диплом инженера? -Как-то не думал. -А ты подумай. Поплавок18 не даст утонуть. -Лучше быть хорошим рабочим, чем плохим инженером. -Трепотня! Трепотня это все. -Ну, как знаешь,- сказал Нехотелов. -Знаю. Знаю человеческую натуру. Каждый норовит урвать, устроиться, приобрести, а кто работать будет?.. -Вот мы и подошли к главному,- усмехнулся Нехотелов.- Ты – инженер, я – рабочий и каждый на своем месте. -Ну, держись,- сказал Шмихельсон.- Только не упусти время. С седой бородой нет смысла садиться за парту. Пока. Тягостное впечатление оставил в душе Виктора этот разговор, но в одном был прав бывший старший мастер – надо учиться. Ладно, подумаем на эту тему. Светало. Вахта заканчивалась нервно. Женька остервенело полировал кусок липы – он в последнее время увлекся вырезанием масок. Нехотелов, борясь с дремотой, записывал в вахтенный журнал последние показания приборов, а наполнитель суетился вокруг баллонов. -Женя,- позвал наполнитель,- вот скажи, что это себе думает Рейган. Это же как понимать – звездные войны? -Спал, спал и проснулся,- буркнул Женька.- Сапоги резиновые купил? -Ну. -Пойдешь в партизаны. -Какие партизаны!- взвыл наполнитель,- Всех же пошинкуют в капусту! -Отвали. -Сразу отвали… -Вот Нехотелов пусть расскажет. Он у нас шибко ученый,- Женька обижено отвернулся. -Вить! -А. -Как насчет Рейгана? -Газеты читать надо. Щеголяете политической безграмотностью… -Тумаки вы оба,- подвел итог наполнитель.- Сами не знают ни черта, а ещё по десять классов покончали. -Ну и вахточка выдалась,- вздохнул Нехотелов,- Помереть спокойно не дадут. Тут заметить надо, что наполнитель – звали его в миру Иван Федорович – отличался крайней любознательностью. Его интересовало буквально всё: пирамиды Египта и цена на рынке Энска, большая политика и книгопечатание, пампасы Южной Америки и передача «Вокруг смеха», настроение китайцев и устройство ракеты, самолетостроение и методы консервирования помидоров, металлургия и лесоповал. А также он хотел знать, что такое озон, как Робинзон двадцать восемь лет жил без женщины, какая температура воды в Амазонке, почему женщины стали носить длинное, зачем попу гармонь, когда есть колокола и откуда берутся циклоны? Женька и Нехотеловым изнемогали под градом вопросов и едва успевали отвечать. Но чем больше и подробнее они отвечали, тем больше становилось вопросов, тем заковыристее становилось их содержание. Казалось, слегка уважаемый Виктор Федорович специально штудирует популярные журналы, чтобы прикончить хлопцев очередной заковыкой. -Ух, не могу,- жаловался Нехотелов.- Жень давай его повесим. Надоел. -Как это – повесим?- насторожился дядя Витя. -На тельфере,- устало подтвердил Женька.- Ночь. Никто не увидит. Проволоки контровочной вдвое скрутить… в нем сколько килограммов? -Думаю, семьдесят. -Выдержит. Проволока мягкая, удавит быстро. А тело в щелочь. Никто и не хватится. Скажем, что отпросился пораньше. -Только рот завязать, чтобы не орал. -Я завяжу, я завяжу!- Заволновался дядя Витя.- Ишь, шпана! Счас в охрану брякну, мигом утихомирят! -Куда брякнешь-та? Я телефоны отключил,- сказал Нехотелов, придавая лицу людоедское выражение. -Выродки!- заорал дядя Витя.- Тольки подойди – порешу! Он толкнул пухленьким задом дверь и выскочил из машинного отделения. Кончалась вахта. Где-то на окраине, чуть слышно, прокричали петухи. Луна постепенно меняла цвет на серебристый и на заводской центральной улице показался первый поток, который сворачивал, то вправо, то влево. Наступал новый рабочий день. *** Нехотелов, простившись с Женькой, жившим в заводском общежитии, свернул в парк и тихо побрел по жухлой траве, шурша сухими листьями. Он вышел к бассейну – гордость Энска, где командировочные москвичи часами сидели с удочками, чтобы поймать лосося – и остановился. Луна – вот что притянуло его внимание. Что-то мистическое было в этом ночном светиле. Идеальный круг, все время одной стороной к Земле – это противоречило всем законам небесной механики, а что он знал о ней?.. Он – слесарь четвертого разряда в самом непрестижном подразделении завода. Почему слова «космос», «космическая навигация», «космические полеты» так волнуют меня будто что-то, когда-то, быть может, в другой неведомой мне жизни были для меня главными? И эти сны… Откуда? Нет, есть в моей жизни какая-то тайна, разгадать которую мне, видать, не дано до конца дней моих… Так думал Нехотелов Витя по пути домой. И не знал он, что до разгадки осталось, не так уж много времени. Дела, дела… Ах, как прав… Как чертовски прав оказался тот юморист, когда утверждал, что жизнь прожить не к Поле перейти. Поля, Маня, Галя – какая разница, в конце концов. Каждая из них превращается в кобру на твоей подушке с течением времени и имеет право сотворить с бывшим любимым бог знает что. Выбор средств огромен от штрафа на производстве до привода в отделение милиции, от алиментов до конвойного за спиной. От того так могучи стали наши подруги жизни, благодетельницы, слабый пол, что нет веры мужику. Нет. Прав он или не прав – виноват и точка. Со всеми вытекающими, как говорится. Не потому ли Мани, Гали, Поли и т.д. запили горькую, что не знают, как распорядиться своим могуществом? Не потому ли они замахали ломиками на ремонте дорог, что наконец-то получили равные с мужчиной права, а сам мужчина запел женским голосом с эстрады?.. Притихли мужики, занялись вышиванием крестиком, домашним хозяйством, засели втихушку у телевизоров, вздрагивая от шороха юбки. И, читая очередную статью, где спрашивается, куда же подевались рыцари, только улыбаются. Он бы и принес цветы любимой, но, увы, все деньги у неё в кошельке. После ночной смены в душе у Нехотелова продолжалась ночь без единой звездочки и просвета. Раздражало все: дурацкий свет Луны, жена, которая ещё спит, а значит опять самому варить, город, поделенный на квадраты, покрытый растрескавшимся асфальтом, зато в цветах, которые еще больше оттеняли убогость улиц, одним словом – все. В эту ночь в голову Вити Нехотелова закралась робкая мысль об учебе, но он с тоской подумал, что жена вряд ли возликует от этой идеи, а тем более выделит финансы под это дело. А не плохо, ох, как не плохо было бы присобачить вузовский ромбик на пиджак… Только куда податься?.. Инженеров – пруд пруди, медицина – тоска. Покойники, глисты, язвы. Витя даже плечами передернул от нехорошего чувства. Он терпеть не мог, когда кровь лилась ведрами. В войска? О, это с нашим почтением, но годы, годы… что же тогда?.. Хорошо бы изучать историю. История – это… А собственно, что такое история? Что-то прошедшее. Мамай, Чингисхан, Александр Невский – вообщем история. Так-так, а раз так, значит, университет. Надо полистать подшивку газет, где-то я видел условия приема. Мысль об университете ему понравилась. -У-ни-вер-си-тет,- произнес он раздельно,- звучит. Это – фирма! Да, конечно, предприятие солидное и, видать, конкурс я тебе дам. Ладно, на следующий год рискнем. *** А далеко от Нехотелова, в Лучегорске проснулся и уставился в потолок некий субъект. По странной случайности, в то же самое время он тоже подумал о ВУЗе и тоже ориентировочно остановился на университете. Однако в отличие от Нехотелова, субъект знал, что он там позабыл. А позабыл он там диплом, в котором черным по-белому удостоверялось бы, что означенный субъект ни кто иной, как журналист. Что виднелось субъекту на потолке – диплом ли, или контрольная по-русскому языку за третий курс, а может он видел себя в большой химической аудитории, где собирались гуманитарные факультеты на лекции по научному коммунизму – это точно не известно, зато известно, доподлинно известно, что, повернувшись к жене (тоже, тоже был женат…), сказал громко: -Слышь, коза, больше я чихал уголь ковырять. Поступаю в универ. -Опять с утра нажрался, - пробурчала любимая и, отвернувшись, добавила,- не дыши на меня, морда пьяная!.. -Журналист!- с чувством произнес субъект. -Баран,- отозвалась женушка.- Собирайся на работу, лодырь. -И-эх, темнота,- обиделся субъект,- что ты понимаешь в науке, в журналистике?.. Деревня, сельпо. Подкинула бы рублевочку. Трубы горят… -Подкину,- пообещала родная,- в стенку влипнешь. -Ну и схлопочешь! В ответ субъект получил крепкий пинок пяткой и, решив не накалять обстановку (между нами – было вчера, было… На троих две белых и три красных, это ж немного?..), полез из-под теплого одеяла. Так же, как и Нехотелова, его взволновала мысль об университете, а поэтому случаю надо было где-либо срочно «впалить». Ой-ой, что же это будет?.. Посмотрим. В эту странную ночь (и утро) университет не давал покоя ещё троим. Задумался сержант Полутов, вставляя затворную раму с газовым поршнем в автомат. Вдруг замер и уставился невидящим взглядом в стрелки приборов моторист Толя Пинкус на теплоходе «Амгуема», который шел в Антарктиду. Ворочался в беспокойном сне тренер юношеской сборной по футболу, бывший военный моряк, который забивал «козла» вместе с адмиралом Горшковым, Гешка Гапонов. Всех их поразила одна мысль – университет. «Утро вечера мудренее»,- говорят в народе. Не зря говорят. И надо бы ожидать, что к утру, наши парни более трезво взглянут на жизнь, но утро принесло ещё больше волнений, неясной тоски по заветному ромбу с белой окаемкой и большущим гербом страны на синем фоне. Что касается Нехотелова, то мы уже знаем – он неспешно шел домой, а что же остальные?.. Субъект, который окажется «штурманом», сам не зная, почему пришел на ЛуТЭК19 в самом мрачном расположении духа. Я же пишу рассказы, печатаюсь в районке, какого же святого я ковыряю здесь ломиком? Или это всё? Я же способен на большее. Способен! Почему же я должен плясать лезгинку?.. Всё водка. Вот понимаю, пить – здоровью вредить, а газую. Зачем? Не-е-е, пора завязывать, пора. Иначе – крышка. Девальвация, деградация, что там ещё?.. Загадочный мир суффиксов и местоимений, а также причастий и деепричастных оборотов зовет меня в свои бездны. Пора, пора… Рожок уже протрубил20, не опоздать бы… Он остервенело заработал ломиком и уголь ровной горкой разостлался по бесконечной ленте транспортера. Он уходил вверх, сыпался в дробилки, чтобы потом угодить в печи. А там в котлах возникнет пар, раскрутит турбины и побегут по линиям передач резвые электроны, давая жизнь заводам, тепло и радость людям. Сержант Полутов думал о ВУЗе спокойнее. Волнение даже неприлично для будущего дипломата. А в том, что он станет им, сдаст все экзамены, пройдет все конкурсы, будет студентом и окончит университет, у Андрея не вызывало ни малейшего сомнения. Словом, за сержанта (пока сержанта) Полутова переживать нет смысла. У него вся жизнь – белый лист бумаги. Пока, конечно. Все впереди. Пинкус, измочаленный бесконечными реверсами машины – теплоход шел среди льдин и на мостике опасались повторения случая с «Титаником» - поднялся на палубу глотнуть свежего воздуха. С материка несло ледяным холодом. Ветер, пронизывающий и резкий, ветер Антарктиды, отдирал от косточек каждую клетку тела и спешил её заморозить. Намотав на голову лохматое полотенце, Толя, вроде, и не чувствовал леденящего дыхания Антарктики. Низкие тучи не давили на нерв, жизнь была прекрасна и удивительна. Что еще надо молодому, красивому, здоровому, как бизон, парню?.. Океан, большая жизнь громадный лайнер, а впереди по курсу – университет. И туда он должен войти мощно, надежно, как входит измордованный океанами и штормами, но великолепный в своей мощи, корабль. Такие мелочи, как вступительные экзамены и конкурс мало заботили Пинкуса. Жизнь приучила решать задачи и посложнее, он готов. Потому как привык не плыть по волнам судьбы, а брать у неё то, что ему требовалось. На данном отрезке времени требовался университет. Так в чем дело, граждане?.. Что же касается Гешки Гапонова, то в это утро он безмятежно спал. Во-первых, потому что наступило воскресенье, а, следовательно, спешить – только людей смешить. Во-вторых, удачное совпадение, сегодня у него оказался день рождения (уже двадцать шесть, еще только двадцать шесть!). И самое главное, жена с ребенком уехала по вызову к родным, а, значит, день предстоит действительно свободным. А кто не хочет побыть относительно свободным?! Хотят все, удается немногим. В-третьих, он, как уже было сказано, спал и во сне улыбался. И вот почему. Гешке снился университет. Бородатые доценты и еще безбородые аспиранты, просто преподаватели и могучие профессора, которые явились в сон Гешки, как один – во фраках, а также дипломницы в довольно смелых костюмах, ошалелые первокурсницы, в еще скромных школьных платьицах с ажурными воротничками, почему-то воздушные гимнастки цирка – в умопомрачительных трико – все они приветствовали абитуриента Гапонова, осчастливившего университет своим присутствием. Сам Геннадий, затянутый в белый фрак, в шикарном белом цилиндре, черного лака штиблетах и тонкого шелка перчатках, с огромной сигарой в зубах, а также здоровенным красным цветком в петлице фрака (кажется, георгин), раскланиваясь, шел через гудящую толпу, приветственно вздымая правую руку, даря улыбки окружающим, к широкому входу университета, над которым было начертано (белым по кумачу): «Добро пожаловать, абитуриент – 78!». Где-то рядом грянул марш «Прощание славянки» сводный оркестр Тихоокеанского флота. Ректор университета, вытирая на ходу слезы радости платочком с фамильным гербом, сбежал по широкой лестнице, чтобы пожать руку будущему студенту, и Гешка сердечно прижал ректора к широкой груди спортсмена. Обнявшись, как родные братья, ректор и Геша вступили под своды альма-матер. Со словами: «Никотин – это яд» Гешка швырнул сигару в урну. Ректор, пораженный этим героическим поступком, тут же выписал абитуриенту Почетную грамоту, и, дохнув на печать, приложив грамоту к спине абитуриента Гапонова, изо всех сил шарахнул. Пролетев несколько метров, Геша остановился. Потрясению его не было предела – по коридору стлался удушливый сигарный дым: от дешевой «Астры» дипломников, до «Рон Хилл» первокурсников. Он поморщился и вопросительно посмотрел на ректора. -Устраним,- сказал тот,- Издам специальный приказ, но не уверен, что он будет выполняться. -Проследите,- обронил Геша. -Всенепременно! Прошу сюда,- услужливо сказал ректор. -Только после вас,- ответил вежливый Гапонов. -Там ждут не меня, а вас,- резковато ответил ректор, перестав быть любезным, и напирая на слово «вас». Абитуриент, пожав плечами, шагнул через порог и предстал перед сверлящими очами приемной комиссии. -Пройдите, гражданин к столу,- почему-то очень сурово сказал председатель. Геша, оробев, подошел. -Вы спортсмен?- спросил один из членов комиссии. -Понятное дело. -А вид спорта? -Футбол. По тому, как неодумевающе переглянулись между собой уважаемые члены, Геша понял: от него ждали другого. -Жаль,- сказал председатель,- если бы самбо, вольная борьба, баскетбол, наконец, тогда, конечно… А так… -На общих основаниях!- хором воскликнули за столом. Гешка дернулся и проснулся. -Ну и сон,- пробормотал будущий абитуриент.- Приснится же такое… Он прошлепал босыми ногами на кухню, хлебнул из бутылочки пивка (водилась за Гешей такая слабость) и посмотрел в окно. За ним, согласно известной песне, Амур плавно нес куда-то свои волны, противоположный берег терялся в утреннем тумане, а клены, березки и тополя раскрасила шаловливая рука осени. Так наступило утро для Геннадия Гапонова. Утро осени 1977 года. А в руку сон или нет – будущее покажет. *** Итак, Нехотелов миновал небольшой пруд, перешел мост, соединяющий город с «системой», и свернул в парк, наполнявшийся людом, спешащим на городской базар. Уже пройдя парк, он вспомнил, что жена просила купить что-либо из сухофруктов, и, сменив курс, влился в общий поток. Базар Энска тех лет напоминал рыночную площадь Бухары времен Тамерлана. Но не пышностью и разноцветьем товаров, а большим количеством смуглых людей в широченных кепках, горками урюка на прилавках и пузатыми бочками с противной кислятиной под названием «Сухое кахетинское». Вах-вах, до чего довели славный город Энск южные люди – до язвы желудка, а кто заставляет пить?.. Видимо в республиках Черноморского побережья предприимчивые граждане в кепках полагали, что в Приморье сторублевки растут прямо на тополях. Потому и пёрли сюда дефицитный, хотя и залежалый товар. Боги торговли, где вы?.. Купив у южного человека килограмм подозрительно желтой смеси, Витя ловко увернулся от цыганки, прикинувшись немым, и двинулся к выходу. Призывно дымили мангалы, шкварчал шашлык на шампурах, со всех сторон в Нехотелова тыкали картошкой, ботинками на платформе, японскими куртками, банками с грибами, финскими джинсами и заморской косметикой. Но он стойко проходил мимо. Стойкость ему придавали три медяка, уныло бряцавшие в кармане брюк. Куда уж тут… От базара до проспекта ровно пятьсот метров пути и эти метры для Виктора оказались самыми тяжелыми. Разные мысли крутились в голове. И странные причудливые отблески их сдавливали мозг тисками. Задумавшись, он налетел на человека тоже, видимо, о чем-то размышлявшим на ходу. -Извините,- сказал Виктор, смутившись. -Ради бога,- ответил незнакомец.- Простите, ваша фамилия Нехотелов? -Да,- сказал Виктор, растерявшись таким поворотом дел. -Извините за назойливость, и пусть вам не покажется странным мой вопрос, но, если позволите… -Пожалуйста,- теряясь в догадках, разрешил Виктор. -Где вы родились? Еще раз прошу извинить. -Я?- совсем растерялся Нехотелов. Казалось, простой вопрос поставил его в замешательство совершенное. -Вы,- повторил незнакомец.- И еще раз прошу извинить, но я, знаете ли, был у вас дома и ваша жена пояснила по какой дороге вы будете возвращаться. Так где? -Если честно…- сказал Нехотелов задумчиво. -Прошу вас, максимально честно, поддержал незнакомец. -Если честно, то я и сам точно не знаю. Мать говорит, что в Приморье. Но у меня сомнения на этот счет. А однажды проговорилась, что в Украине… Незнакомец внимательно слушал. Он имел рост равный Нехотелову. Одет был изящно и со вкусом. Кожаная куртка, белоснежная рубашка, темный галстук, в цвет галстуку брюки, супермодные туфли. На большой голове улеглись плавными волнами черные с проседью волосы, но по лицу незнакомца трудно было определить возраст. Где-то около сорока, может чуть больше, а может и меньше, словом – трудно. Внимательные карие глаза и приветливая улыбка довершали его облик. -Точно не знаю, хотя…- Виктор улыбнулся,- по документам я – Приморский. А почему у меня возникли сомнения?.. Попалась мне на глаза одна фотография. Я там совсем маленький. И вот что меня поразило в этом фото – я лежу в каком-то чудном ложементе. Белого цвета. А вокруг люди в белых халатах. То ли врачи, то ли военные… -Почему военные?- спросил незнакомец. -У них из-под халатов гимнастерки виднелись. Ну, вот. А когда полетел Гагарин, ну, помните 1961 год, апрель? А позже стали публиковать подробности, то меня озадачило одно обстоятельство: мой ложемент, правда, меньших размеров, и гагаринский были очень похожи. Но я бы тут сделал оговорку. Я не специалист в области космонавтики, даже в авиации мало что понимаю (незнакомец ожесточенно потер лоб), но мне показалось, что мое ложе все-таки более универсально. Странно, да? -Что ж тут странного…- задумчиво сказал незнакомец,- а, впрочем, конечно. Хорошо, а впечатления детства, самые первые, что о них помните? -Первые… Трава. Знаете, изумрудно-зеленая, необычайно яркая трава. Я больше такой никогда не видел. -Естественно,- с каким-то непонятным оттенком в голосе сказал незнакомец, внимательно глядя на Виктора, а еще что-нибудь помните? -Обрывочно. И такое, что даже неловко рассказывать. -Попробуйте,- ободрил незнакомец.- Мне ваш рассказ крайне интересен. -Обрывки,- повторил Виктор, волнуясь.- Не связанные между собой фрагменты… Как сон. Что-то громадное, какая-то конструкция, но в темноте. Переходы, люди, блеск света, потом опять тьма, полный провал в памяти и вдруг – трава. И первые шаги, знаете, качало, трудно было ходить. Потом привык. -Как!- воскликнул незнакомец,- Вы помните первые шаги?! -А что тут помнить… Мне шесть лет стукнуло, ещё дома волновались, как я в школу пойду… -Позвольте!- взволновался незнакомец, и лицо его непонятно исказилось.- Уж не хотите ли вы сказать, что первые шаги сделали в шесть лет?.. -Ну – да… -Странно… Но хоть что-то помните из этого периода от года до шести? -Плохо. Одно знаю определенно – я жил изолированно, в какой-то комнате, привязанный к кровати. Свободными были только руки и ноги. Так что если говорить о самых-самых первых впечатлениях, то это четыре стены, пустая комната и… чувство одиночества. Вы будете смеяться, но я боялся даже мух. В моей комнате их не было. -Да, смешно,- серьезно заметил незнакомец.- Очень смешно, но я поражен, какое изуверство… Искусственное торможение интеллекта. А как же мама, она-то что?- спросил он, усмехнувшись чему-то. Нехотелов незаметил этой то ли ироничной, то ли грустной полуулыбки. -Не знаю. Приехала однажды женщина и сказала: «Витя, я твоя мама. Мы будем жить на Дальнем Востоке». -И вы поверили?- тревожно спросил незнакомец. -А как бы вы поступили на моем месте?- усмехнулся Виктор.- В шесть лет, что я мог возразить, каким образом сопротивляться… да и кто бы относился серьезно к моим сопротивлениям? -Простите,- сказал незнакомец,- в самом деле. Шесть лет…- прошептал незнакомец.- И вас не мучило ощущение, что вы старше, знаете больше, но что-то вам мешает. Словно неведомая сила тормозит ваши способности. -Да!- радостно воскликнул Нехотелов.- Извините, но, знаете, да. Постоянно. В школе мне приписывали возраст значительно старше, чем был. Подрос – от меня стали чего-то ждать. Незнакомые люди принимали меня за руководителя, возникали неприятные ситуации. А чего ждать от меня?.. Глухое таёжное село, преподавали вчерашние десятиклассники, ни электричества, ни радио. Вот к чему сам тянулся, то и знаю. -К чему тянулся!- внезапно резко спросил незнакомец. -Не пойму, откуда такая тяга, но космос меня заинтересовал. Прочел все на эту тему и… -И что?- осторожно спросил незнакомец. -Вы только несмейтесь,- попросил Нехотелов. -Ну-ну,- подбодрил незнакомец,- смелее. -Да старье всё!- сказал Нехотелов. Все эти двигатели не керосинах с кислородом… Эти тесные кабины космонавтов, грохот, взрывы на старте, черте что!.. -Так вмешались бы в процесс,- подзадорил незнакомец,- показали бы доцентам с академиками, как проектировать космические корабли. -Да ну их,- огорченно сказал Нехотелов.- Пусть сами думают. А потом, может вы не знаете, но все, что касается темы космоса – секретно. А на кой черт мне лишние неприятности? Я что нарисовал по дурости, да посчитал и то выкинул. -Выкинул? -Точнее – сжег. -Это другое дело,- как бы успокоившись, сказал незнакомец. Какие планы на будущее? -Да какие планы?.. Работаю. Вот учиться надумал. Поздновато, но все же… -Учиться никогда не поздно,- заметил незнакомец. -Может где-то,- махнул рукой в небо Виктор,- чуть за тридцать и не поздно, а у нас на планете, случается, что и поздно. -Да,- согласился незнакомец, усмехнувшись, на планете может оказаться поздно, но вы не огорчайтесь. Учиться-то надо? -Надо,- согласился Виктор. -И что решили изучать? -Журналистику. Мне кажется, что эта самая универсальная профессия. -Возможно,- уклончиво сказал незнакомец,- а ВУЗ? -Университет. -Хорошо. Тогда у меня всё, еще раз извините за беспокойство. Полагаю, что мы еще встретимся в недалеком будущем. До свидания, -До свидания,- сказал ошарашено Нехотелов и, спохватившись, крикнул.- А вы откуда? Как вас зовут? -Я?..- спросил незнакомец, обернувшись, и, помедлив, сказал.- Я с Базы. Всего хорошего. Он словно не расслышал вторую часть вопроса. -С Базы…- пробормотал Виктор.- С овощной, что ли?.. Он оглянулся, но незнакомец уже затерялся в толпе. Какое-то тревожное чувство испытал Нехотелов от этого разговора, но никакого объяснения ему не нашел. -Видать, кто-то из завкома решил уточнить детали биографии,- размышлял он вслух,- а на работе не нашли. Видать, так. А я, дурак, разболтался, И кто за язык тянул?.. С этой мыслью он пересек проспект и оказался возле своего дома. У порога он оглянулся. Над городом стлались темные низкие облака, сороки сбились в кучи на тополях и отчаянно трещали. Соседский кот Кузька выгнул спину и вскочил на лавку. Двор почернел, сжался в размерах. Шла зима. Нехотелов вздохнул и вошел в дом. Тут признать надо, что оба предположения – относительно овощной базы и завкома - никак нельзя назвать состоятельными по той простой причине, что ни на какой базе, указанный незнакомец не работал, и, естественно, в завкоме ни коим образом состоять не мог, по тому как совершенно не имел прописки на планете Земля, и даже не представлял каковы строгости паспортного режима. И расстройство Виктора Нехотелова, видимо, надо отнести к плохой погоде, начинавшей, к слову сказать, портиться безнадежно. База. Командор повернулся к планшету. -Конечно, можно изменить траекторию рулевыми двигателями и подойти к Базе на выгодное расстояние. Лет, этак,- он одел на голову нечто отдаленно напоминавшее шлем со множеством антенн различной длины, и на экране заплясали знаки,- через пять-шесть, но подход может привести к необратимым последствиям на планете. Масса корабля слишком велика… -Капсула,- обронил главный специалист по контактам.- Капсула дальней разведки. -Да, но это серьезный риск – далековато… -Есть другой выход?- спросил главный. -Пока не вижу,- ответил командор. -Я продумаю состав экипажа,- сказал главный,- через час доложу. -Хорошо. Включите туда двигателистов, может на Базе можно найти что-то стоящее. Командира и штурмана я назначу. Да, и стажера – обязательно. Ему полезно будет такое турне. Остальные члены экипажа - на ваше усмотрение. -Хорошо. -Тогда все свободны. Стажеру остаться. -Да, командор. -Полетишь на капсуле к Базе. Ты слышал? -Да. -Это полезно во всех отношениях,- сказал командор, снимая «шлем»,- если понравится на Базе, то может, останешься. Народ там интересный, много народа – это не корабль.- Командор вставил «шлем в специальное гнездо.- Ну, и школа для будущего покорителя Пространства великолепная. Через десять лет – по времени Базы – вернешься в систему Кольца. Зато сразу вторым пилотом. Я не уговариваю, я раскрываю перспективу. -Если понравится,- заметил Стажер. -Конечно, это не приказ. Потому что…- командор поджал губы, подумал,- потому что можете не долететь. Планета резко изменилась. А, между прочим, что тебе известно о Базе? Стажер помолчал, думая, и заговорил: -База стала спутником планеты двадцать тысяч лет тому назад. Орбитальная скорость – 10,2 км/сек., естественно, в мерах измерения, принятых на планете. -Естественно. -Наклон плоскости орбиты к эклиптике - 5? 09'. Период обращения – двадцать семь суток, семь часов, сорок три минуты, одиннадцать с половиной секунд и равен периоду вращения Базы вокруг оси. С планеты наблюдается 59% поверхности. Остальная часть Базы – около 41% - никогда не видна. Среднее расстояние от Базы до планеты 384.400 км. Диаметр Базы 3.476 км., что составляет 0,27% от планетного диаметра. Температура на поверхности, обращенной к планете, около 130 градусов по шкале Цельсия – плюс. На поверхности, обращенной к Пространству, около 150 градусов – минус. Освещенность, создаваемая Базой на границе планетной атмосферы в своей полной фазе составляет 0,32 люкса. Её отражательная способность семь процентов. -Все? -Нет, командор. База оснащена мощной энергетикой, которая позволяет поддерживать необходимые жизненные условия экипажа. Её главный и маршевый двигатели находятся в постоянной готовности последние триста лет. База покрыта тремя слоями защиты. Первый – представляет собой набор необходимых химических элементов и служит противометиоритной защитой, глубина слоя полметра. Второй слой – несущий корпус – способен выдержать непредвиденные столкновения даже с планетой, и, наконец, третий слой – энергетический, который включается при аварийных ситуациях. Всё. -М-да, признаться, маловато, но, во-первых, все базы в академии не изучают, а, во-вторых, у тебя появляется хорошая возможность пощупать Базу руками. В целом же – достаточно. Вы свободны, Стажер. А может?.. Нет, попозже… -Что, командор? -Мелькнула идея, но пока только идея. Мне нужно обсудить всё со специалистами. Иди. Прыжок через Пространство – штука опасная и серьезная. Всё! -Да, командор. *** Капсула приближалась к цели. Стажер во все глаза смотрел на картину, которая разворачивалась перед ним. На серебряный лик бывшего корабля, на его изрытую метеоритами в дальних походах оболочку, на удивительной красоты голубую планету, покрытую толщей облаков, в ореоле красно-желтых отблесков, полыхающих на черном фоне Пространства, такую, в сущности, маленькую. Но вот из теневой стороны Базы воткнулся в черноту ночи яркий луч, он раскрылся в конус, захватив капсулу, и командир облегченно воздохнув, надвинул на глаза фильтры и откинулся в кресле. -Приехали. Остальное - не наша забота. Перед глазами Стажера заплясали разноцветные радуги. -Конус!- предупреждающе крикнул командир. Стажер зазевался. Но защитная система скафандра сработала, и лицо закрыл щиток. Однако энергия луча оказалась настолько сильной, что Стажер на некоторое время потерял сознание. Тренированный организм справился с шоком, но молодой звездолетчик пропустил самое интересное – прием капсулы Базой. Он проморгал, например, как отошло в сторону «море» средней величины, как луч, втянув капсулу, завернулся в спираль и исчез. Как с шелестом, совершенно странным для такой громадной конструкции, «море» стало на свое место, и теперь никто, даже вооруженный самыми совершенными приборами поиска, не смог бы обнаружить подобие стыка или щели там, где только что зиял открытый люк. База вновь приняла пустой и безжизненный вид, и только легкое подрагивание «почвы» выдавало работу её могучего сердца. Стажер знал о размерах своего корабля, но по сравнению со скитальцем Космоса, «Торгис» - вершина разума Человека – казался пылинкой. Он поместился бы в приемном шлюзе целиком. Конечно, кое-что на Базе могло показаться устаревшим, но замысел конструкторов поражал, и сердце наполнялось гордостью за причастность, пусть даже косвенную, к тем, кто создавал и строил это «серебряное» чудо. Внутри шлюза мигал желто-зеленый свет, слышался мощный ровный однотонный гул. -Это двигатели, Стажер,- раздался в шлеме голос командира.- Не волнуйся. -Я не волнуюсь,- ответил Стажер. -Понятное дело,- хмыкнул командир.- Ты же каждый день высаживаешься на Базу… -Да все в порядке! -Верю. Мне и самому не по себе от этого мигания, но это только в шлюзе. Держись. Экипаж! Готовность к высадке! Да уж… одно дело тренажеры, учебные корабли, а другое – настоящий космический бродяга, который висит в Пространстве не одну тысячу лет. Он, конечно же, готовился ко всяким неожиданностям – иначе бы не оказался в экипаже капсулы – изучал корабли, системы, звездную навигацию, средства спасения, вооружение звездолетчика и многое другое, что необходимо знать будущему штурману звездолетов, но База поражала своей уникальностью. Пожалуй, такую громадину он видит впервые. Такую большую, древнюю и… новую. Командир тронул управление и капсула, слегка продвинувшись, стала в центр круга, который Стажер сначала и не заметил. -Вот и добежали,- сказал командир.- Проверить контактность, переключить защиту на пять сотых, покинуть аппарат! Экипаж выбрался из капсулы и вышел за границы круга. -Делай, как я,- произнес командир и ступил на мигающий в полу квадрат, он сразу же «поехал» Откуда-то снизу возникали новые квадраты, и каждый становился на них, двигаясь вслед за командиром вперед, к оранжево замерцавшему вдали овалу. После темноты шлюзовой камеры, излучающее теплый свет кольцо манило, притягивало, обещая за этой зыбкой чертой отдых и хоть какое-то разнообразие, а что оно есть, Стажер не сомневался. Пластина с командиром подошла к овалу, и он исчез за ним. Также начали пропадать и другие члены экипажа. Стажер внутренне сжался, но очутившись за кольцом невольно вскрикнул от яркого света, вызвав смех у своих спутников. Командир и члены экипажа стояли на залитой солнцем лужайке, с отброшенными назад шлемами, посмеиваясь над впечатлительным стажером. Звонко журчал ручей, шумели кроны деревьев, в ветвях что-то попискивало, воздух был упоительно свеж и дышал мягкой влагой, слегка задувал легкий ветерок и трава шелестела под его порывами. Вдали, на пригорке, нагибаясь к траве, бродило странное животное и даже «свод» казалось, лохматился тучами. -Неплохо устроились на Базе,- произнес Стажер ошалело. -Да, неплохо,- согласился командир.- Только чего это стоило… Воссоздать кусочек планеты сложно, но это лишь кусочек. К сожалению. Пойдемте, нас ждут,- он указал на бревенчатый домик, пристроившийся между двух ослепительно белых деревьев на уютной полянке. Командир шел неторопливо, поддевая сапогом высокую траву. Навстречу ему шагнуло двое в одежде невиданного покроя, но довольно ловко сидевшей на плотных крепких фигурах. Экипаж остановился. Вот они, легендарные жители базы! А двое и командир наконец-то встретились. -Быков!- донеслось до экипажа.- Быков, родной, неужели это ты?! И шесть рук сплелись в крепких объятиях. Стажер почувствовал, как от волнения по коже побежали зябкие мурашки. -Быков, живой Быков,- волновался командир.- Это правда, ты? -Я. Здравствуй! -Постой, а как ты сюда попал?.. -Куда «сюда»? На Базу, что ли… -Причем здесь База! В это время. Быков потер лоб. -Трудно в пять минут ответить. Сюда надолго? -Да как сказать… В зависимости от того, чем и как База сможет помочь кораблю. -Ты на «Торгисе»? -Да. -Слышал. Ну, вот что. Дела – потом. Устраивайтесь. -А связь дашь, с Кольцом и кораблем? -С кораблем просто, с Кольцом – сложнее, но можно. Дам, конечно. А что твои стоят, зови. -Хотели подойти к Базе,- сказал командир, глядя в траву,- но передумали. -Правильно сделали, усмехнулся Быков.- Эти бы враз шарахнули. Я так думаю, что «Торгис» обнаружен, но так далеко их корабли еще не ходят. Так что в этом плане пока нормально. -Ну-да,- недоверчиво сказал командир,- это все-таки не комета какая-нибудь. Корабль. Такая защита… -Да плевать им на защиту!- раздражаясь, сказал Быков.- Там не понять, что делается, как с ума посходили. Не посмотрят, что корабль. Разберут и сдадут на металлолом. По Базе автоматы бегают, даже ногами потопали, а ты говоришь… -Попытка освоения?- спросил командир.- Вот будет тебе забот, начнут бурить, строить… -До освоения далеко. А попытка была. База для них планета, как ни странно. -Что же тут удивительного, такая махина рядом, масса опять же… -Проблем у них масса,- думая о своем ответил Быков,- но последнее время не работают здесь. У них свои дела и такие запутанные, что я не верю в благополучный исход. -Низкий уровень, проблемы решаются с помощью бластера? -Уровень высок, достаточно высок, а вот, знаешь, у меня такое впечатление, что им всем надоело жить, делают все, чтобы планета взбунтовалась… -Вмешаться нельзя? -Как, хотел бы я знать… Могу отвести Базу. Это смерть быстрая и жуткая всем, но это же не выход… -Не выход,- согласился командир капсулы.- А контакт? Может такая ситуация всех бы встряхнула, сплотила перед вторжением чужой цивилизации, а? -Совет Кольца запрещает. Была мысль. Рано. -А потом не будет поздно?- спросил командир. Быков пожал плечами. -Давай после. Не успел прилететь и сразу глобальные вопросы. Сам отдохни, экипаж устрой. -Мне бы к начальству. -Я и есть начальство. Правда, есть ещё Совет Базы… Разговаривая, они вошли в домик и остановились у небольшого пульта. -Ещё встретимся,- сказал Быков.- Пока. Он нажал клавишу на панели пульта, шагнул к открывшемуся люку, махнул рукой и пропал. Командир молча посмотрел на стену, где только что открывался люк. Жих и нет. Красота. Местная нуль-транспортировка, конечно. А все-таки странно как-то. Работа на Базе кого хочешь приучит к сдержанности, но холодновато встретил старый товарищ, прохладненько. С одной стороны, заботы, проблемы, а с другой – не каждый же день к нему прибывают посланцы Кольца?.. Смутное ощущение тревоги охватило командира. Недосказанность в словах Быкова, автоматы, судя по словам, первая высадка на Базу жителей планеты… А почему первая? Что же получится в этом случае?.. Спину обдало холодом. Предложив экипажу располагаться, он снова вышел. Манило под сень деревьев, глаз отдыхал на ярко-зеленой - после черноты Пространства – траве. Командир помнил, что Быков преподавал в Звездной. Сколько же лет назад?.. Ну-да, он уходил в свой первый полет, а Быков пришел в академию. Как же он очутился здесь? Ведь уже тогда ему было, если вычесть все полеты, где-то около ста пятидесяти, а с полетами за несколько тысяч. А может?.. Мучительная догадка полоснула сердце командира. «Торгис» не обогнал время, как оно должно быть, не шел в его струе, разматывая бесконечную ленту веков, а звездолет отбросило назад, насколько? Это предстояло выяснить, но даже по отрывочным фразам Быкова было ясно – на много. И Быков знает это. Но на звездолете пока не о чем не догадываются, а уж тем более экипаж капсулы. И я бы не знал, если не эта встреча. Хотя… что я знаю, одни догадки. Нужно вспомнить все от самого начала, от старта. Быков скажет все только в одном случае, если будут аргументированные доказательства. Доказательства чего?.. Ладно. Только спокойно. Он отлепился от белого дерева и побрел обратно. Хотелось выбраться на поверхность Базы, хотелось долететь до планеты, чтобы разом решить все загадки, но приказ командора – закон. И потом на планете Дан. А что он может один?.. Смотрели на экранах, видели. Что если его вообще нет? Не добрался до капсулы, не нашел пояс. А без пояса он – сгусток протоплазмы, уязвимый для самой пустяшной бластерной хлопушки. Безвестность, небытие вот что его ожидает не найди он капсулу-транспортер и все, что в ней. Как здорово сложилось бы, окажись моя догадка бредом, фантазией, усталостью дальнего пути. Но Быков… Знает меня. И что? Кольцо информирует Базу о кораблях, что следуют в её сторону, и о экипажах, вплоть до голограммы каждого. Чему удивляться? Так и не разобравшись в нахлынувших сомнениях и жутких догадках, он зашагал к домику. Экипаж сидел в холле, оживленно беседуя, а с экрана – похожего на инфравизор – говорила диктор. Экипаж внимал рассеяно, не вслушиваясь в слова, любуясь красивым лицом девушки. За долгий путь малость одичали. Командир присел в свободное кресло. -База живет по среднепланетному времени,- продолжала диктор.- Сейчас двадцать часов тридцать минут. Для удобства членов экипажа «Торгиса»: рекомендуем перестроить временные датчики на время Базы. Контрольный сигнал в двадцать один час. Информация на завтра.- Диктор сделала паузу и посмотрела перед собой (каждый воспринял этот взгляд, как посланный ему лично, умели на Базе придавить на психику), затем поправила завиток на лбу и продолжала.- Прогулка экипажа по территории «приемной». Командиру, главному энергетику корабля, инженеру – вы приглашаетесь на Совет Базы в двенадцать часов. Встреча с экипажем Базы в шестнадцать часов, слушайте наши передачи. Всего доброго! Экран погас. -Жаль, что не она проводит знакомство с Базой,- вздохнул инженер, вставая. -Мне каюту нашли?- спросил командир. -А выбирай сам. Тут весь «Торгис» можно разместить. -Да? А так и не подумаешь. Ладно – поищу. -Есть с видом на море, но я не переношу сырости,- хохотнул инженер. -Да мне хоть на склад запчастей, лишь бы ноги вытянуть,- вздохнул командир. -Скоро протянем, пообещал инженер.- Все разговоры да разговоры… Хоть бы кто пустую тубу из-под паштета дал понюхать. Аж завывает в животе. Ты-то понятно. Сыт встречей с Быковым, опять же, форму сохраняешь голодовкой, а я с чего страдаю? -А ещё инженер корабля… Трава подействовала на сообразительность? Набрал бы шифр, справочники во всех комнатах. -И-и-и-х, ты! Ну, как же я?! Всё, бегу на заправку. Сейчас всю Базу проглочу. Инженер исчез с необыкновенной скоростью. -Чего это он субсветовую развил?- полюбопытствовал Мил, из штата инженера корабля. -Питаться улетел,- пояснил командир. После этих слов экипаж потихоньку растаял. Как-то не заметили, что новизна обстановки, приятность атмосферы подействовали немного оглушающее после привычных отсеков корабля, а слова командира напомнили, что жизнь, независимо от условий, остается жизнью. Командир, пожав плечами, пошел по коридору. Ноги утопали в ворсистом ковре причудливой расцветки, мерцали красным индикаторы на входных дверях «занято». Возле первого же люка с зеленым глазком он остановился, нажал клавишу, панель сдвинулась и он вошел. Случайный человек, оказавшись в такой комнате, поразился бы её убранству – она была пуста. Но это случайный, а вошедшего, видимо, это ничуть не шокировало, наоборот, он удовлетворенно присвистнул. Прямо, напротив двери матово поблескивал экран чуть меньших размеров, чем в холле. Слева всю стену занимал пейзаж, выполненный с таким блеском, что, казалось, даже ветви деревьев колышутся, а по озерцу идет рябь от шаловливого ветерка. Под экраном шла панель со множеством клавиш. Справа вся стена была расписана занимательной геометрией в духе нулевого класса первого цикла. На полу лежал все тот же ворсистый ковер, с потолка струился зеленоватый свет. Командир подошел к панели первым делом перестроил потолок. Теперь тот казался кусочком голубого неба с бегущими легкими облаками, затем нажал левую клавишу, и из белой стены выдвинулась удобная кровать, ещё одна клавиша и перед экраном появилось кресло. Он снял комбинезон, сбросил тяжелые сапоги на рифленой подошве и блаженно повалился на кровать. Около получаса лежал не двигаясь. Потом протянул руку к изголовью, нащупал таблицу вызовов, приподнявшись на локтях, ещё несколько минут изучал текст, потянулся к клавиатуре, набрал шифр и откинулся на кровать, ожидая. Через минуту из правой стены выдвинулся столик, на котором, выражаясь языком ресторана, был готов заказ. На столике имелось: клубничный сок, земляника, пересыпанная сахаром, аппетитно дымился бифштекс с картофельным гарниром, ещё шкварчала яичница, призывно поблескивая желтками, горка душистого хлеба, отдельно – несколько свежих помидоров ярко-красных с капельками росы, особняком стоял большой запотевший графин с освежающим напитком «Космос». Словом, все просто и без фокусов. Командир подвинул кресло к столу и активно принялся за работу. Нервный день давал себя знать. Теперь, когда командир занят поглощением заказа – кто хорошо ест, тот хорошо работает,- можно присмотреться к нему повнимательнее. Это был крупный мужчина, что-то около сорока лет визуально (а кто его знает, сколько на самом деле?..), с большой головой, на которой лохматилась посеребренная шевелюра, выпуклый лоб, узкий разрез глаз, имевших темный оттенок, могучая спина с буграми мышц. Если бы мы не знали, что перед нами пришелец из таинственного мира, то очень просто могли бы принять его за одного из тех физиков, образца сорок третьего - сорок четвертого года, которые, нагрузившись четырехпудовыми рюкзаками, кряхтя, поднимаются в горы, напевая: -Лучше гор могут быть только горы… Встретив такого мужика в деревне, мы бы, удивившись, сказали: -Силен, бродяга!.. Видать, кузнец. Подкрепившись, командир встал и с хрустом потянулся. Так крепко, как однажды сказал известный пародист А. Иванов: «Когда ужо встаю я с кресла, Перстами мня власы в браде, И с хрустом разминаю чресла, Я понимаю, что и где…» Так вот, потянувшись, он нажал клавишу с треугольником и столик исчез. Сменив голубое небо с облаками на звездную ночь, он рухнул в постель и тут же уснул счастливым и спокойным сном человека, у которого нет ни сберкнижки, ни дачи, ни «Жигулей» без гаража, а жена уехала на курорт. Только такой человек может быть счастливым в наше время. Томление духа. В это самое время субъект в Лучегорске неожиданно проснулся и сел в кровати, ощупывая вокруг себя пространство. Под руки попадалась всякая ерунда - грудь жены, на что та буркнула во сне: «Отстань злыдня…», - ковер на стене, спинка кровати. Сон явился удручающий. Всю ночь он штормовал на каком-то старом корыте, отдаленно смахивающий на краболов «Кулу» (помнилось, что он пытался вникнуть в суть названия, но, не вникнув, загрустил еще больше), затем, когда до пирса оставалось метров пять – около этого – чадящий углем лапоть вдруг перевернулся, показав обросшее ракушками днище, и субъект, хватаясь за пиллерсы21, кнехты22, комингсы,23 люверсы24 кое-как выскочил на острый, как бритва, киль, и, опасаясь порезать ноги, отчаянно пихнув уже булькавший пароход пятками, полетел в черноту. В этом месте он проснулся и сел. -Черт возьми,- пробормотал он раздраженно,- а сон, кажись, пророческий. Он перелез через жену, которая закричала на всю квартиру спросонок: -Одеяло, одеяло отдай, зараза!.. Прошлепал на кухню, толкнул меж зубов сигарету «Астра» - производства табачной фабрики в Сухуми – все более раздражаясь, шваркнул спичкой по коробке и озадаченно закурил. На что из спальни снова раздался крик: -Завонял всю хату своими паскудными сигаретами! В коридор вали! Этот крик он оставил без внимания и он задумался: «Нет, а все-таки, к чему бы сон, может к письму?.. Странно, странно…» Колючий лучик далекой звезды Вега запросто проткнул стекло и, отразившись от кухонного гарнитура (покрашенная эмалью кучка жести стоимостью в 176 рублей), высветил грустящее лицо субъекта. В призрачном мраке наступающего утра у окна выступала ладная фигурка (Давид Ригерт,25 уменьшенный вдвое), в трусах, именуемых в народе «семейные», с аккуратной головкой, на которой росли непокорные жесткие волосы. Вспыхивающая сигарета высвечивала мягкие добрые губы и упрямый подбородок. Субъект курил у открытой форточки, а в душе у него звучала высокая торжественная нота. Откуда она взялась – понять было трудно. Его не представляли к награде, наоборот, вчера полаялся с начальством. Ему не светила Государственная премия, ибо он не совершил ничего героического на трудовом фронте. Правда, однажды чуть не замерз где-то под Магаданом, убирая сено в каком-то совхозе, но и случилось это, если по-честному, по пьяной лавочке. Даже жена к нему не подобрела, потому что он называл её не по имени, а как собаку - «кузька». Вот так заковыристо и с такой интонацией, что любимая женщина сатанела. Короче, черт его знает, почему она вдруг зазвучала эта нота. Но она звучала. И хотелось быть большим и чистым, как вымытый слон, хотелось добровольно начать стирку или побелку, или даже сходить за хлебом. Однако, взвесив ситуацию трезво, он пришел к выводу, что раз плочено за жену в ЗАГСе кровные полтора рубля,26 то это её заботы, а он – мужчина. Видимо, напуганная такими мыслями, высокая нота хрюкнула и оборвалась, а вместо неё в ушах затренькало нечто гнусное, со словами тюремного жаргона: «Фраер, толстый фраер, На рояле нам играет…» Усилием воли субъект отогнал похабные слова и замурлыкал тихонечко, прикрыв форточку: «Я встретил вас И все былое…» -Паразит, ну, паразит, а!- тотчас отреагировали в спальне.- Счас встречу! Я тебе, гнида, встречу! Он встретил, а я с детьми майся!! У-у-у, гад!.. Дай поспать хоть, пятый час. Чтоб ты сдох! -Заглохни,- вяло сказал субъект. -Я завтра к маме перееду,- заявили в спальне.- Нашла себе счастье, мужик называется… Три сотни заработать не может, дармоед! -Д-а-а,- протянул субъект,- а ведь когда-то была любовь и я был единственный и неповторимый, а сейчас «гнида». Грустно… -Какая любовь?- удивились в спальне,- если сто восемьдесят чистыми? Даже странно… А пропиваешь сколько? Завтра перееду! -Меряем на деньги,- безмерно грустя, сказал субъект,- странная постановка вопроса… Я слышал – с милым и в шалаше рай, а у нас три комнаты с раздельным санузлом,- он прислушался, спальня молчала, обдумывая неожиданный поворот темы,- квартиру, между прочим, я выбил. -Заберу ковры, телевизор, тряпки – подавись своей квартирой! -Мещанка,- заметил субъект, зевая. -А ты – козел с двумя вухами! -Ушами,- досадливо поправил субъект. В спальне зло бабахнули дверью. -А ведь где-то есть фемины, для которых зарплата – дело второе, наверное, обнимают мужей, говорят «любимый» отдаются с криком: «О, Бутуалла!». А тут… быт, зеленая тоска, суровые будни и ни одного просвета. Как тут не заквасишь?.. Он плюнул в умывальник и пошел в детскую досыпать. Растянувшись на полу, натянув на плечи старое пальто, он закрыл глаза и… в его руках оказался маузер. Целясь в перекрестие чьих-то подтяжек, он тяжело задышал, потом побежал и, охваченный азартом погони, застучал босыми пятками по недавно крашенному полу. **'* Тих и грустен осенний рассвет в Приморье… Он начинается за увалами сопок, небо постепенно пламенеет, легкий туман, потревоженный первыми лучами солнца, сползает в долину и растекается вдоль сонно бормочущей речушки. Зина проснулась в саму рань. Она осторожно поднялась, чтобы не разбудить Нехотелова, прошла на кухню, села у окна и пригорюнилась. Рой самых неожиданных мыслей пролетел у неё в голове, он вихрился, менял направление и распадался на отдельные кучки, которые сразу же перерастали в один большущий вопрос: а не заболел ли Витя неизвестной науке болезнью? Она тяжело вздохнула – напугал её визит незнакомца, и задумчивость Вити напугала – вернулась и в наметившимся рассвете внимательно посмотрела на мужа. Никаких изменений в патологии как выражаются медики, чтобы запугать больных латынью она не обнаружила. На кровати ровно и мощно дышал Нехотелов все такой же молодой и такой же близкий с родными чертами лица. Все было на месте, даже спокойная безмятежная полуулыбка человека, который с чистой совестью может написать в анкете против строчки: «Привлекался ли к уголовной ответственности?» - жизнерадостное «нет». Зина пригладила ежик волос и пошла на кухню, снедаемая заковыристым вопросом: «А не дура ли я?». Надо бы порадовать муженька чем-либо вкусненьким, пришло ей в голову, сытый мужчина дурью не мается. Но что?.. Зина перебрала в уме всю вкуснятинку, о которой в разговорах упоминал муж. Салат из омаров?.. Где же их найдешь… Заливная осетрина?.. Тоже отпадает по той простой причине, что она и осетра живьем никогда не видела. Так… А вот что?.. Суп-пентаньер?.. Ей-богу, от него только и слышала. Ой-ой, ну, что же?.. Тьфу! Зина стукнула себя по лбу. Сервелат! Витя частенько произносил такую фразу: -А что, Зинуля, сервелатику бы сейчас, а?- и заливисто хохотал. Но надо прямо сказать, что и о сервелате Зина имела самое приблизительное понятие. В гарнизоне, где она провела детство, брат-прапорщик получал только тушенку на паек то да сё… а сервелатом там и не пахло. Что касается Энска, то на полках имелась колбаса по рубль шестьдесят, иногда баловали город докторской, а сервелат?.. Что-то, где-то, как-то слышал и не более. Вообщем она сообразила, что в сервелате, наверное, есть мясо, эта догадка вдохновила её на трудовые подвиги, и она принялась готовить салат под названием «сервелат». Опустим технологию. Скажем одно, когда Витя рывком, как всегда, поднялся с постели, сунул ноги в шлепанцы и протопал на кухню, его ожидал сюрприз. -Ну и как?- спросил он.- Что там за бортом? -Нормально. Ветер северо-восточный, плюс восемь-десять по Цельсию. -Отлично! Нехотелов побрызгал на лицо из крана, растерся лохматым полотенцем и, повернувшись, удивленно вытаращил глаза при взгляде на стол. -Я приготовила твой любимый сервелат,- улыбаясь, сказала Зина. Если бы Нехотелов сидел на диком мустанге (или на завалинке), он непременно бы грохнулся на землю, но он стоял посередине кухни, на столе красовался шедевр, созданный вдохновением и любовью, кроме того, Витя имел какой-то стаж супружеской жизни и он не был желторотым юнцом только что прискакавшим из ЗАГСа. Поэтому он широко улыбнулся, крепко обнял жену и не менее крепко поцеловал точно так, как на третий день их первого знакомства. Проявим скромность – отвернемся в этом месте и порассуждаем на тему: есть ли жизнь на Марсе или её вовсе не существовало… -Опять бомбу рванули,- сказала Зина,- по телевизору вечером говорили, ты уже спал. -Тяжелый случай,- заметил Нехотелов. -Атомную! -Кошмар. -А ну тебя… -Что – ну? Мы-то с тобой, чем поможем? Давай продадим что-нибудь, а деньги перечислим в Фонд мира. -Все шуточки?.. -С шутками помирать легче. -А если и вправду помирать?.. -Да-а,- вздохнул Витя,- жалко. Дай поесть. -Ешь. Нехотелов помолчал, прислушиваясь к процессу пищеварения. -Дед один, в газете писали, тысячу сдал, между прочим,- сказала Зина. -Молодец!- с чувством произнес Нехотелов.- Слушай, Зин, то – дед. Ему всё одно. Он валенки одел, ватничек натянул и пошлепал. А ты югославские сапожки хочешь. Плащ Спасский или Уссурийский ты не берешь, тебе «Ичире Найлон» подавай – и то, в худшем случае. В основном американское носишь. Они атомные бомбы рвут, а ты их шмутки носишь. Как же быть? Непатриотично как-то… Такая постановка вопроса Зину смутила. -Я не об этом. -А о чем? -Фото видела в журнале. Американский солдат держит ошметки человеческие. Приподнял и держит. Страшно… Витя почесал затылок. -Страшно? Да. Потому и не надо скулить, если лишний субботник устраивается. -Да что ты субботники суешь! План заваливаете – вот и авралите. -Конечно, ты у меня человечище умный, все знаешь, План тоже надо выполнять, тем более наш план. Если где-то не додадут полсотни молокомеров, то это мало изменит положение дел. Плохо, но выкрутиться можно. А если мы не выполним план, то миру будет нанесен серьезный ущерб. Такие дела… -Ох-ох…- сказал Зина. -Вот тебе и ох. Спасибо. -Пожалуйста. Ладно. Сама приберу. Понравился сервелат? -Сервелат,- сказал Нехотелов, отодвигая тарелку,- это очень сухая колбаса, которую едят в слаборазвитых странах. -Правда? Честно, не знала… Вить? -А. -Как ты думаешь, война будет? -Спи спокойно, страна. Я ведь тоже работаю на тот случай, что было чем в случае чего. Поживем ещё. -Что-то с нервами у меня,- сказала Зина.- Да и как тут быть спокойной, то испытания атомных бомб, то звездные войны, не мир, а дурдом. -Съезди на курорт. -Бабы говорят, если мужик кончился, то жену на курорт посылают, что не бесилась. -Пойдем, проверим,- усмехнулся Витя. -Если серьезно, то где ты сейчас путевку достанешь?.. -Осень. Можно попробовать. Обычно осенью бывают, я поговорю в цехкоме. -А сам не хочешь?- улыбнулась Зина. -Знаешь, анализы, моча, канитель… Да и что мне лечить?.. Вот в тайгу бы смотать… С палаткой. -Зима на носу! Ты в своем уме? Да и что там сейчас делать?.. -Шишки, калина, кишмиш. -Ин-те-рес-но,- сказала Зина.- Раньше такой тяги не наблюдалось. -Дней на пять. -На три. Холодает, а ночами – заморозки. -Договорились. -Странно всё… -Что странного. Возьму отгулы и махну. Потом на курорт поедешь. -Условия,- сказала Зина. Ну-ну… -О, Господи! какие условия?! -Ехай, ехай,- сказала Зина.- Потом разберемся. А куда если не секрет? -Какой секрет?- удивился Нехотелов, принес карту Приморья и показал пальцем,- Вот сюда. -Глухомань, а тигры? -Какие тигры?.. Я сам, как тигр. -Заяц,- сказал Зина.- Собирайся на работу. Время. Нехотелов, попрощавшись, ушел, а Зина посмотрела в окно. Ничего привлекательного за ним не обнаружилось. Стираное белье на веревках, тронутая инеем, пожухлая трава. Она оторвалась от окна и в сердце её кольнула неясная тревога. *** Снег в ту осень лег рано – сразу после ноябрьских праздников – лег плотно и уже до весны. Ветер гнал по заиндевевшему небу прокуренные облака и, не успевшая напрочь застыть речка, слабо шуршала под дешевеньким льдом. Воробьи придурковато порхали по сугробам, оставляя на белой скатерти снега первые крестики, а сороки перестали галдеть и, притихшие сидели черно-белыми комочками по сучкам. Серые унылые коробки безликих домов безучастно смотрели почерневшими глазницами окон на мелочную суету, а сбросившие листья, некогда такие пригожие тополя, предстали в своей безобразной обнаженности, как немой укор лихим ребятам из ЖКУ. Дома частного сектора выбрасывали густые клубы черного дыма, и над городом стлался удушливый смрад гари, заставлявший тревожно биться сердца местных пожарников. Багровое солнце вставало откуда-то из-за телевышки и тоскливо смотрело на суетящийся город. По улицам текли жиденькие ручейки прохожих, изредка шмыгал какой-нибудь нахальный автомобиль, попыхивая дымовой трубой, назло охране природы, на облезлом бугре высилась куча бетона, рядом торчала такая же бетонная тумба повыше – это называлось памятник. Не принес, не принес радости в город первый снег и первые холода. Померкли осенние краски, осыпались. Тускло, неуютно стало в городе и на сжавших его сопках. Даже солнце задернулось шторой туч, Тьма опустилась на город. Что-то тревожное принесла туча, вынырнувшая из развала гор. Мрак накрыл город и снег, поваливший из черноты неба, поглотил всё. Исчезли бетонные глыбы, именуемые по иронии судьбы памятниками Арсеньеву и его верному спутнику Дерсу. Исчезли рукотворные уродцы административно-хозяйственного экстаза в парках, исчезла площадь с памятником неизвестно кому и похожему издали на больничный писсуар, исчезла красавица с тяжелым задом и неизменным веслом в руке – исчезло все. Закрутилось в серо-белой пелене и сгинуло, будто и не существовало никогда. Синоптики, как говорят в авиации, ошибаются один раз, но каждый день. Вот и сейчас радио возвестило радостно: «… ветер северо-восточный, умеренный, температура воздуха минус восемнадцать-двадцать градусов» А за окном выл «умеренный» ветер и швырял снег в стекла так, что они со страху позвякивали. Нехотелов досадливо выключил радио и уселся за стол – у него выходной, скользящий график. Что там ни говори, а надо готовиться, если надумал поступать в университет. Благо, что дома никого. Жена на работе, хлопец в садике. Можно посидеть. Он решительно открыл учебник русского языка. Однако, что-то этакое мешало ему сосредоточиться. Вспомнился Женька. -Ты променял самолеты на глаголы и спряжения, задумчиво произнес он тогда.- Эх ты!.. А я-то думал… -Женя, мне поздно в летчики,- возразил Нехотелов. -А кто об этом говорит!- рассвирепел Женька.- Кто?! У тебя голова инженера. Не ты ли говорил, что стать авиационным конструктором – твоя голубая мечта, ты? -Я. -Так в чем же дело? -Не знаю… -Ну и черт с тобой! Так пропал друг. Да друг ли?.. Умный хлопец, а не мог или не захотел понять, почему Нехотелов вдруг развернулся воздухозаборником в сторону университета. А начиналось с мелочи. Попросили Витю написать заметку о проблемах своего производства в заводскую многотиражку. Написал. Понравилось. Попросили ещё, теперь о другом. Опять хорошо. Третий раз – опять нормально. И тогда в редакции сказали, что у Нехотелова определенные способности есть, но, увы, нет специальной подготовки, и почему бы ему – Нехотелову, стало быть,- не поступить в университет? Редакция, понятное дело, поможет в этом похвальном начинании. Так Виктор стал своим человеком в редакции многотиражки и, шутка ли сказать, внештатным корреспондентом. Так что мысли об университете зародились не на пустом месте и имели некоторое обоснование. Он оторвался от воспоминаний. Женька, Женька… какая же муха тебя укусила?.. Трудно. Какой-то замочек щелкнул в душе и огорченный такой переменой он уже никого к себе близко не подпускал, стал молчаливым, замкнутым и лицо его приобрело суровое выражение. Он вздохнул, пытался вникнуть в суть подлежащего, но в голову ничего не лезло, и Нехотелов со злостью отодвинул учебник. -Вот наваждение! Да что же это такое?..- пробормотал он. Внезапно холодок пробежал по лопаткам, и Виктор явственно ощутил, как закололи корешки волос на голове. Поездка в тайгу. Вот что припомнилось ему в этот сумрачный час. Да, это была глухомань! Глуше не придумаешь. Но странное дело – Виктор «долетел» в эту глушь на своей «Тулице»27 за два дня. И не блуждал по тайге. Вот в чем фокус! Отъехав от города километра три, остановился, вынул карту Приморья и прочертил карандашом от Энска к намеченной точке ломаную линию. Вот здесь он свернет с главной трассы, дальше – по старой лесовозной дороге, вот тут повернет и по-старому руслу реки доедет до охотничьей тропы, по ней переберется через перевал и по редколесью (он даже не сомневался, что проедет) доберется до распадка. Зачем ему туда нужно и почему именно сюда – он не знал. Тянуло и всё… Усиленный мотор «Тулицы» гудел ровно и мощно, машина, разогнавшись, легко брала подъемы, езда не утомляла. Иногда ему казалось, что кто-то его вел, помогал находить дорогу, но стоило ему выбраться и лечь на новый курс, как ощущение пропадало. Чистейший лесной воздух, тишина тайги, потрескивание ночного костра – всё успокаивало и порождало веселую уверенность в правильности затеянного путешествия. «Не догоню, так согреюсь,- шутливо бормотал Нехотелов, спускаясь в распадок,- в конце концов, у меня отгулы…». На третьи сутки, около двенадцати часов дня, оставив «Тулицу» в зарослях орешника, он спустился метров на двадцать вниз - потому, как стоял на хребте водораздела – и увидел то, к чему его так страстно тянуло. И удивительно – не испытал никакого волнения. В неглубокой ложбинке, у одинокого могучего кедра стоял (или лежал) аппарат. Он походил на приплюснутый шар. Аппарат отливал серебристым цветом, но мягким и неназойливым, а вершина его просвечивала насквозь. Сквозь верхний прозрачный корпус (плекс, что ли?) виднелись ручки, приборы, часть панели, заголовник кресла. -Интересная штуковина,- сказал Нехотелов вслух.- Оборудование, вроде, самолетное, но на аэроплан никак не походит. И не ракетный модуль… Интересно, черт возьми. Подойти, что ли, поближе… Он подходил и с каждым шагом аппарат разрастался у него на глазах. Да мало ли что?.. Оптический обман, например. Чему удивляться?.. Кедр – ого! С полсотни метров в высоту, эта штуковина тоже будь здоров, а издали показалась маленькой. Когда он очутился рядом, то уже приходилось задирать голову, чтобы увидеть верх. -Не слабо,- сказал он.- Однако, что там внутри? Ага, постой, здесь должна быть клавиша управления створкой… Витя, опомнись! Откуда тебе знать, что на аппарате, виденном тобою впервые, должна быть створка и клавиша!? Что ты мелешь, Нехотелов?! Ведь ты случайно его увидел! Сладкие ягоды кишмиша и гроздья лимонника вот зачем ты ехал! Но нет. На борту аппарата виднелась короткая вертикальная черта, и именно под неё положил пальцы правой руки Нехотелов, легко нажав. Створки раскрылись и Нехотелов вошел. Он шагнул во внутрь аппарата не как гость, не как случайный человек – осторожно, с оглядкой – а точно так, как обычный россиянин в свои родные «Жигули». По-хозяйски, уверенно, чуть с ленцой. Да и тот ли Нехотелов это, который два часа назад сошел с пропыленной, дышащей жаром «Тулицы»; который вдруг замечтал об университете, который работал на заводе обыкновенным рабочим по четвертому разряду с оплатой по повременно-горячей сетке? Посмотрите, как уверенны его движения, как выверен и точен взгляд, брошенный на панель с приборами, как экономен и расчетлив каждый поворот головы, каждый шаг, в стесненном пространстве пилотской кабины аппарата. Нехотелов ли это?.. Вот в чем вопрос… Экскурсия. Ночь, день… Трудно сказать. На Базе эти понятия относительны, а потому командир, которому на Базе присвоили имя Юрий, поднялся как только на подволоке заиграли тревожно-красные блики, а в каюте раздался мелодичный звон грувера. Не вставая, Юрий включил внешний обзор и на экране сначала возник темный провал Пространства, а затем показался голубой лик планеты. Он завораживал. Командир дал усиление изображения – планета приблизилась – и потрясенный, он долго всматривался в паутину рек, очертания материков, в спирали и волны облаков. Трудно сказать какие мысли бродили в голове у командира, о чем он думал, но лицо его приняло страдальчески-озабоченное выражение, и он сидел в кровати оглушенный внезапно пришедшей мыслью, раскачиваясь взад и вперед, как еврей в синагоге, Видно его что-то сильно взволновало, если такой выдержанный человек пришел в сильнейшее волнение. Не надо было тебе, командир, смотреть на этот колдовской шарик. Ох, не надо! Быков возник, как всегда – черт знает, как и откуда. Бесшумно, словно приведение. Командир вопросительно глянул на него. Высокий, широкоплечий, затянутый в рабочий комбинезон Базы, с командирским знаком на левом плече. Спокойные глаза, которые и видели и не видели собеседника, а, порой, смотрели сквозь него, чуть вытянутое лицо и, что уж совсем не вязалось с обликом начальника станции, припухлые ярко-красные губы. -Ну и как первая ночь на Базе?- Спросил Быков.- Без кошмаров? -Нормально, как на корабле. -Обижаешь, командир. Корабль – это корабль, а База – это нечто иное. -Нет, в самом деле, все в порядке. Комфорт, свежий воздух, чего же ещё?.. -То-то. -Я сейчас внешний обзор включал,- сказал Юрий. Быков кивнул головой. -И вот что меня заинтриговало – яркая звезда рядом с планетой. Что это, неисправность аппаратуры или обман зрения, оптический эффект? -А ты не подстроил экран на эту звезду? -У вас несколько устаревшая система и я, признаться, забыл порядок перестройки. -Чем ты вчера слушал,- досадливо сказал Быков.- Они уже на Базе высаживались. Говорил же… -Так это… -Да, всего лишь станция, на которой ты вряд ли бы согласился прожить и несколько часов, а они месяцами живут. Иногда она пустует, иногда населена… -А сейчас? -С населением. Я был в ней. В их отсутствие. Условия жуткие. Мы от таких давно отвыкли. -А мысль? -С этим все в порядке. Запроектировано добротно с перспективой, хотя кое-что мне там оказалось непонятным. -Естественно, другой мир… -Дело не в этом. Как бы тебе сказать… Знаешь, у меня не было ощущения, что я в музее. Свой путь ищут. Найдут ли?.. А холод на станции ужасный, как они там живут…- Быков улыбнулся.- Всё ищут контакт. Щупают Пространство. Тут как-то двое прилетели. Аппаратик хиленький - жуть просто. Корабль, с позволения сказать, на орбите Базы, эти двое – вниз. Ладно. Я хоть и запретил своим показываться, но, сам пойми, народу интересно. Сняли одну плиту защиты, освободили два иллюминатора, собрались – ждем. Выходят, осторожно так… Потоптались, постояли. Момент-то, сам понимаешь… Один метров на пятнадцать от своей капсулы, или как там у них называется, отошел и… тут произошла досадная неожиданность. Я предупредил главного энергетика, чтобы выключил на шесть часов все системы. Приказ выполнили, а блокировку не включили. Через два часа сработала автоматика, главный двигатель заработал, иллюминация полная, по Базе гул и наши окошки тоже засветились. Я думал, что эти двое помрут на месте. Показывают, руками машут и бочком, бочком к своей этажерке. Шмыганули с Базы – только пыль пошла. Командир посмеялся. -И что теперь? -Тихо пока. Раньше то один аппарат пришлют, то другой… А после этого случая - оставили в покое, не тревожат. Я думаю, что эти двое намололи языками, что видели и чего не видели. У страха глаза по пять копеек,- хохотнул Быков? -По пять чего?- спросил Юрий. -Такая большая монета на планете,- нехотя пояснил Быков. -А если они к тебе бы пошли,- хмыкнул Юрий.- Нет, вот взяли и пошли!.. -Это у них пока не умещается в сознании, что рядом с ними живут те, кого они так безуспешно ищут. Не пошли бы. -Ну, а если…- настаивал командир,- взяли и повернули на свет иллюминаторов, что тогда? -Ух, какой ты настырный!- недовольно сказал Быков.- Закрыл бы амбразуру и все дела. Пусть бы тогда на планете доказывали!.. В экстремальных ситуациях и не то привидится. Но есть еще один сдерживающий фактор, который заставил молчать этих путешественников. -Интересно… -Да уж… интересней некуда. На планете, если кто-то настаивает на своей точке зрения, а она не совпадает с общепринятой, то такого человека – или группу людей - сажают в психушку. -Это еще что такое? -Специальная больница для душевно больных. -И излечивают?- усмехнулся командир. -Когда как. -Да-а, не все просто на планете,- сказал командир.- Значит, контакт не состоялся? -Пока он просто вреден. -Боишься вмешаться в чужие дела? -Можно иметь дело с планетой, с единым народом, то, что я называю человечеством. А здесь,- Быков потер лоб.- Мусульмане, католики, христиане, масса партий, масса государств. Величиной с мою перчатку и занимающие целые материки, черт ногу сломит! И что смешное – все правы. Я тут не один век, а так и не разобрался что к чему, куда и зачем?.. И все время дерутся. Бывает, что полыхает полпланеты, а сейчас так… по мелочи. Там вспышка, там вспышка… Вот сейчас они от планеты оторвались и это, в известной степени, уже опасно. -Для Базы? -В первую очередь. Ладно, поговорили. Пошли в кают-компанию. Нас ждут, наверное. Через несколько минут они вышли из каюты (по-человечески, как отметил про себя Юрий, без Быковских штучек с внезапным появлением и исчезновением) и, говоря о пустяках, вспоминая общих знакомых по академии, миновали уже известный нам коридор и оказались в кают-компании прибывающих экипажей. Гости шумно и дружно приветствовали начальника Базы и своего командира. Экипаж капсулы, истосковавшись по простой пище, лихо навалился на помидоры и огурцы, и невиданные на борту корабля фрукты. -Заметьте,- сказал Быков, разделываясь с очередным блюдом,- всё выращено на Базе. Крайне редко мы пользуемся услугами Кольца. -А как это удается?- спросил кто-то. -Скоро увидите,- пообещал Быков. -Экскурсия? -Да. Так решил Совет Базы. Конечно, вам не терпится приступить к делу, но мы решили, что не будет особого вреда, если экипаж немного отдохнет после Пространства. С командором корабля согласовано,- упредил Быков вопросы.- Возражений нет? -Мы отдыхаем, а на корабле…- задумчиво произнес Стажер. -Откуда у тебя этот энтузиаст?- спросил Быков. -Подобрали по дороге,- серьезно ответил Юрий. -Я так и думал,- в тон ему ответил Быков.- Решения Совета это и есть приказ.- Сказал Быков неожиданно жестко.- Мы учитываем все пожелания, но что касается Стажера, то… хорошо, с ним попозже, лично! Командир посмотрел на Стажера и досадливо мотнул головой. -Выдержка, Стажер, выдержка. Ты бы обижался, если бы остался на корабле?.. -Нет. -Тогда без эмоций -Итак,- подвел черту Быков,- экскурсия. Маленькое дополнение. Сначала я покажу вам общий вид Базы,- он подошел к стене и она разъехалась в стороны, открывая схему.- Несколько в общих чертах и пойдем, поедем, переместимся – кому как удобно – дальше. Взору экипажа предстал вид Базы в разрезе от полюса до полюса. Здесь все имели достаточные сведения о Пространстве, что такое корабли разных классов, но увиденное будоражило воображение. Не сложностью переплетения проводов и труб, не оригинальностью технических решений и «кратких» пояснений к ним, в которых несколько фраз вмещало до десятка смежных наук. Нет – в новых кораблях были вещи и похлеще – размеры, грандиозность – вот что поразило этих людей, казалось. Привыкших ничему не удивляться. Быков удовлетворенно хмыкнул. -Итак, общий вид. Несколько пояснений, а потом, следуя одной пословице взятой нами на планете – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать – мы, как я уже говорил, отдельные моменты увидим. Начнем с энергообеспечения. Наша База ориентирована таким образом, что повернута к планете всегда одной плоскостью. Прочный корпус, который покрыт сверху защитной оболочкой, имеющий в своем составе необходимые на все случаи химические элементы, имеет биметаллическую конструкцию. А так, как с одной стороны нас поджаривает звезда, а с другой – освежает холод Пространства, то мы имеем довольно существенную прибавку к энергоресурсам Базы. Объяснять не надо почему? Экипаж заулыбался. -Главная энергетическая установка располагается вот здесь,- Быков ткнул указкой в черный квадрат в середине схемы,- она служит жизнеобеспечению, а когда-то была главным двигателем. М-да. Все жилые отсеки располагаются на солнечной стороне. Исключение составляет «приемная», которая расположена на противоположной – теневой стороне, но, как вы успели убедиться на собственном опыте, по комфорту не уступает жилым помещениям экипажа Базы. Между жилыми помещениями и прочным корпусом в непосредственной близости от поверхности, расположены плантации, окружающие Базу своеобразными меридианами – это и воздушные резервуары, откуда мы берем первозданный кислород, и наши пищевые кладовые. Таких меридиональных кольца – три. Первое кольцо - овощная продукция, центральное - смешанный лес и фруктовые деревья – наша парковая зона третье кольцо – поставляет нам зерно, из которого мы готовим различные продукты. Последнее мы могли бы поставлять планете,- усмехнулся Быков,- заключи она с нами такое соглашение. Запас зерна у нас с избытком, поэтому зерновой конвейер мы запускаем раз, примерно, в пять лет. С одной стороны, мы даем отдохнуть почве, а с другой – «естественные» луга, так сказать, тоже вносят свою долю в легкие нашей Базы. Вы увидите позже, что за чудеса у нас растут. Тяготение у нас меньше, чем на нашей соседке, но достаточное для развития все растительности. И то, что вы видели в приемной – пустяки в сравнении с плантациями. Если в приемной мы вынуждены применять ограничители роста, то на плантациях растет все безо всяких ограничений. Далее. Над и под плантациями у нас имеются два выхода на поверхность. Вот они,- указал Быков на схеме,- это на солнечной стороне, но в последнее время мы пользуемся им крайне осторожно. Во-первых, из-за высокого интереса к Базе соседей, во-вторых, впрочем, об этом в другой раз… У «Полюсов» мы храним наши топливные ресурсы. Имея практически вечный двигатель, мы обеспечены и светом, и теплом в неограниченном количестве. Кроме того, как я говорил, восполнять энергию нам позволяют БМ28 установки. Некоторые хлопоты, признаться, доставляет нам воздух. Очистка, регенерация… Но решать эту проблему положительно помогают нам зеленые пояса, о которых я упоминал. Если принять названия полюсов так же, как на планете, то вот этот нужно назвать северным, а этот – указка скользнула вниз,- южным. У южного полюса расположены научные лаборатории и центры различного назначения. Производственные корпуса – всё в левой части, а в правой – командные посты управления и центральный пост. С тех пор, как База подошла к планете, кресла пилота и навигатора покрылись пылью времен, зато кресла инженера и энергетика протерлись до дыр. Экипаж понимающе закивал головами. -Ничего удивительного,- продолжал Быков,- инженерная и энергетическая службы на неусыпном контроле. Дел хватает. Замена кварцевых светильников на «полях» и в «лесах», состояние почвы, небес, подбор климата, орошения, создание нормальных условий в жилых помещениях, коррекция орбиты и очень много других забот. Так, что еще можно узнать со схемы?.. Дороги. Наша гордость. Здесь – на выбор. Можно кочевать на своих из отсека в отсек, но это очень долго, можно перемещаться в силовых полях, можно на скоростных лифтах, дорожках, словом, в зависимости от обстоятельств и желания, по-разному. Предвижу вопрос: каким образом мы управляемся со своим хозяйством? Автоматика, киберроботы – для простейших работ, требующих минимум знаний, роботы – для тяжелых неквалифицированных работ и…- Быков сделал паузу,- андроиды29 – для выполнения работ, где требуются незаурядные способности, умение логически мыслить и самостоятельно принимать некоторые решения. В основных чертах всё. Относительно выхода на поверхность… Рекомендую углубиться во внутренние помещения Базы. Полагаю, не разочаруетесь. А наверх мы всегда успеем выйти. О способе передвижения, Расстояния большие, давайте изберем что-то одно. -Силовые поля!- раздались голоса. -Да, я тоже хотел предложить вам этот вариант. Тем более, что для вас он привычен. -Понятное дело,- подал голос Стажер. -Ну и отлично,- заключил Быков.- В таком случае пояса личной защиты снять, всем стать в квадрат. Вот он. Экипаж, привыкший к корабельной жизни, мгновенно выполнил сказанное. -Да-а,- с легким сожалением протянул Быков,- наши такую сноровку подрастеряли в спокойной жизни. Корабль – есть корабль. Гвардия,- произнес он незнакомое экипажу слово.- Ладно. Пошли. Словно облачко мелькнуло перед глазами и вот они уже стоят посередине «бескрайнего» поля. Каждый отлично сознавал, что есть, есть у этого поля и свой край и свои пределы, но оно поразило экипаж невероятно. Ровный и легкий пассат колыхал огромные колосья пшеницы, по «небу плыли» шустрые облачка, уносясь куда-то вдаль, ласково грело невидимое «солнце», а от грунта шел одуряющей свежести запах нагретой земли. Ого! Быков прекрасно понимал, чтосейчас испытывает каждый из стоящих в «поле», понимал какиебури и видения в сознании членов экипажа, а потому отошел от группы, задумчиво сорвал тяжелый колос пшеницы и также отрешенно принялся грызть толстый стебель. Запечалился Стажер, нахмурился командир, явно заскучал инженер. Ишь, как гладит ершистые колосья… Трудно мужику. Да что делать?.. Доля космического странника – самая распроклятая. Хоть и отбор туда и воспитание специальное… А вот поди же ты… Обыкновенный колос пробудил столько, что теперь пронесут они это воспоминание через всю свою долгую и трудную жизнь. Пожалел ли Быков сам о том, что связал свою жизнь с Космосом, с Пространством?.. Если сказать только самому себе, то не однажды. Но только самому себе и не всегда. Сидение на Базе, конечно, нужное, но тяжкое занятие. Когда летал – да. Об этом времени он никогда не жалел. А база сделала его бессмертным и, хотя он сам напросился сюда, всё равно чувствовал, что сделал это зря. Ах, если бы забыть, навечно забыть, то чего Быков боялся даже касаться!.. Среднюю Азию, центр испытания планетоходов, потом Звездная академия, полеты, планета Бурь, жуткая планета Саракаш, возвращение в Кольцо30 и… База, его вечный приют, любовь и проклятие. Странные вещи, порой, выкидывает Пространство… Да, он слышал о том, что начали практическую переброску во времени. Слышал, а потом ушел в очередной рейс со стажерами Звездной академии, не подозревая, что этот рейс последний. Но даже для Кольца, с его объединенной энергетической системой всех Галактик, перенос во времени являлся удовольствием дорогим и труднодоступным. Всё же, видимо, эта проблема решена раз «Торгис». Который будет спроектирован и построен в LVI31 веке, очутился здесь, в районе Базы на пороге века ХХI-го. Надо будет спросить Юрия, как их занесло сюда, случайность это или сбой в программе полета? Память, память… Сложнейшая механика мозга «выдавала» то знакомое по Центру управления полетами лицо, то степные такыры32, то весь мир, в котором он жил раньше со всеми его заботами и проблемами. Оторвавшись от своих мыслей, Быков заметил, что первое оцепенение прошло – все-таки это были тренированные к разным неожиданностям люди – и экипаж, разбившись на группки по два-три человека, разбрелся по дороге, рассекавшей поле на две части. Дорога эта была его собственным изобретением. В старинной книге, которую ему достали на планете разведчики, он видел такую дорогу. В рытвинах, колдобинах, с колеей от бричек или телег посередине. И приказал киберам соорудить точно такую же. Правда, он не ввел параметров на ограничения и киберы, привыкшие делать все в глобальных масштабах, быстро соорудили ему требуемое по всему горизонту поля. -Быков!- окликнул его Юрий.- Народ интересуется: облака настоящие или фокус? -Самые натуральные. -Не может быть! -У нас все может быть. Дождь устроить? -Попозже. -То-то. А облака – это просто. Конденсат -Откуда ему быть? Лампы или источник света у тебя вверху, значит и температура у потолка выше. -Правильно. Если бы не ветер в верхнем горизонте. Я чувствую, что на этом надо остановиться подробнее. -Хотелось бы. -Хорошо. Несколько минут – конструкции поля. Сложность заключалась не в том, чтобы распределить определенное количество грунта, но в создании микроклимата. Вот где возникает чрезвычайно сложная проблема! Требовалось сделать по принципу «и не холодно, и не жарко». На мой взгляд – облака самое удачное решение этой проблемы. Если взять наше поле в вертикальном срезе, то можно увидеть, что под грунтом на оптимальной глубине проложены трубопроводы подогрева почвы и увлажнения. Причем, трубы увлажнения расположены выше системы подогрева. И если солнечная сторона в особом подогреве не нуждается, то на теневой – крайне необходим. -А облака?- нетерпеливо спросил Стажер. -Доберемся и до них. Поскольку система замкнута , а купол не подогревается, то теплые массы воздуха стремятся в охлажденную часть горизонта, а из охлажденной – в теплую. Таким образом, возникает этот теплый ветер, постоянно направленный в одну сторону. И вот, когда насыщенный испарениями воздух попадает в теневую сторону, он конденсируется и превращается в облака, которые гуляют по всему горизонту, а далее либо рассеиваются при выключенных увлажнителях, либо проливаются дождем. -Но тогда дождь должен идти постоянно на границе теплой и холодной зоны,- сказал умный Стажер. -В принципе – да. Но, как я говорил, вся эта система довольно просто управляется. Мы можем создавать ливни и грозы. При условии, что работает наружная система орошения, но к этому мы прибегаем крайне редко, так как система, в известном смысле, саморегулируется. Примерно так же устроены и две остальные зоны. -Представляю сколько труда надо положить, чтобы все обработать и убрать,- задумчиво сказал инженер. -Киберы,- пояснил Быков.- Ну, что – дальше? -Поехали,- согласился Юрий. Так же мгновенно они очутились у межэтажного скоростного лифта и через некоторое время стояли в густом лесу. Быков наблюдал, как люди Юрия молча разбрелись по лесу. Что говорить, что спрашивать?.. Всё ясно без слов. Могучие стволы уходили чуть ли не под самый купол, земляника величиной с кулак, грибы – шляпки, как тазики. Наслаждайся. -Какая высота купола?- смущаясь, спросил Стажер. -Двести метров,- ответил Быков. -А деревьев? -Разная, но выше ста – нет. Не выдерживает ствол. Ломается. -Ну и дела!..- восхитился Стажер. -Нормальные дела,- пожав плечами, сказал Быков.- Тебе-то, дорогой, к этим делам придется привыкать. -Почему?- насторожился Стажер. -По кочану,- раздражаясь, сказал Быков.- Отдыхай пока. И без вопросов. А о хозяйстве… Все дело в тяготении. В абсолютной невесомости все наши опыты были бы обречены. Разве какая-нибудь травка с заковыристым генетическим кодом будет расти, а деревья или, как, например, наша пшеница в полевых горизонтах, никогда не вырастет и не даст урожай. Для этого необходимо минимальное тяготение. У нас оно достаточное. У соседей вообще адское – триста килограмм на квадратный сантиметр – и ничего, живут, а у нас самые найвыгоднейшие условия. Вот и лезет всё в высь и вширь. В результате – продукты, чистый воздух, возможность отдохнуть на природе. Хорошо? -Хорошо! Я хотел спросить…- замялся Стажер. -Да. -Все эти деревья, трава, грибы… эти, как их… ягоды – все имелось в конструкции Базы, или? -Или. Я Базу принял такой, что скучно вспоминать. Запроектированы и имелись только зоны. Пустые зоны. Наверное, тут росло то, что растет в системе Кольца, но последующие события показали – лучше использовать то, что есть под рукой. А под рукой была планета. Вот и заполнили хозяйственные зоны растительным миром планеты. У нас есть и исчезнувшие виды, но хлопотно с ними. Держим так, для экзотики. -А вы не пытались переселить сюда животный мир, отдельные виды? -Сказать по правде тут и без видов дышать нечем. -А говорили – воздух в неограниченном количестве… -Выражение есть такое у соседей. Так они говорят, когда испытывают затруднения. Так вот, с видами мы бы тут вообще с ума посходили. Вот ты, Стажер дальнего космического разведчика «Торгис», будущий покоритель Пространства, ты знаешь, что такое комар? -Нет, сказал Стажер озадачено. -О-о, а это тоже вид. Препротивный, надо заметить. Заведи его тут и все – беги с Базы. Они здесь, как вороны вымахают. -А что такое – ворона? -Замучил. Иди, Стажер, иди. Товарищи твои, видимо, лесок прочесали. Не опоздал бы. Иди. Я постою, подышу. Стажер отошел, а Быков устало опустился в высокую траву. Где-то вдали перекликались парни с «Торгиса», для которых База - временная стоянка, а потом снова бесконечность Пространства, возрождающиеся и угасающие миры, новые встречи и бесконечность бытия в замкнутом объеме корабля. Ради чего?.. Познание нового, стрела, улетающая вдаль?.. Как все-таки устаешь от всего этого… Молодость, зрелость, старость. Наверное, в этом есть свой смысл, так и не постигнутый человечеством. На планете рвутся в Космос. Уже сейчас будоражатся умы возможностью Контакта, встречей с иной цивилизацией. А она – эта цивилизация – в трех днях пути. Нужен ли нам сейчас этот контакт? Соседи об этом, наверное, и не думали. Но… Быков знал с точностью до минуты, когда этот контакт состоится. Оставался пустяк: «Торгису» долететь до цели, повернуть обратно и завернуть к Быкову за Стажером. Вот тут космический корабль соседей и встретится на границе Солнечной системы с «Торгисом». В честь встречи воздвигнут памятник на планете – две стелы, уходящие ввысь, с фигурой Первого космонавта между ними, символизирующие соединение двух миров, будет много шума, радости и… раздумий (между нами – найдутся осторожные, а не вышло бы чего?..). Оба корабля вернуться. Совет Кольца сочтет возможным познакомить новых братьев со своими знаниями, поразится достижениям землян, раскроет секрет Базы. И вот тут настанет час Быкова, его звездный час. -Так чего я раскис?- спросил себя Быков.- Все нормально в этой жизни, славяне! Я ведь тоже родился на планете. Это и мой дом. Хотя нет. Я ещё не родился? Тьфу, черт! Голову сломишь с этими временными парадоксами. Юра-а!- закричал он на весь лес, так словно ему и в самом деле вчера стукнуло двадцать.- Где тебя носит!! Лес молчал. Быков усмехнулся. -Это вам не планета Бурь, где можно сгинуть. Тоже мне, звездные странники… Он отошел к известному квадрату и неспешно взмыл над лесом. Экипаж обнаружился на большой поляне за активным уплетанием ягод. Он опустил платформу и неслышно подошел. -Заправляемся? -Слушай, Быков, остаюсь у тебя,- сказал инженер.- Возьмешь? -Нет,- ответил Быков, не принимая шутки, и добавил.- Ты у меня тут все уничтожишь со своими запросами. -Поедем дальше, командир,- сказал он, обращаясь к Юрию.- Центральный пост, отсеки энергетики, жилые отсеки… -Быков, а может, отложим? Кто хочет осматривать центральный пост Базы?- обратился командир к экипажу. Экипаж, усердно сопя над ягодой, деловито промолчал. -А что смотреть?.. Блоки ориентации, систему коррекции, управление – всё это есть у нас на корабле… -Не возражаю,- согласился Быков. -Давай так, мы здесь отдохнем, а к «вечеру» вернемся. Заскучал экипаж по запахам трав, шелесту листвы. -Хорошо. Договорились. Я за вами пришлю. И Быков исчез. Теперь командир знал, как это делается. Ожидание перемен. Нехотелов шагнул во внутрь. За ним бесшумно сомкнулись створки люка. Он ступил в квадрат, очерченный на полу зеленым, поднялся к самому верху. Здесь одиноко стояло кресло. Рядом виднелась массивная рукоятка. Перед креслом – пульт управления с тремя матовыми экранами, тумблерами, кнопками, панель сигнальных ламп. Он опустился в кресло – оно оказалось удобнее, чем в «Жигулях» - посидел, привыкая, и нажал кнопку с черно-голубой окаемкой. -На связи,- сказал он негромко, но четко. Вспыхнул средний экран и Виктор ахнул. -«Торгис»…- прошептал он изумленно. На экране показался центральный пост корабля, затем изображение увеличилось и он увидел не менее изумленное лицо дежурного штурмана, который, отбросив скуку вахты вынужденного дрейф в Пространстве, закричал во все горло, бешено нажимая клавиши общего вызова: -Командор! Планета на связи! Нехотелов видел, что дежурный штурман напряженно ждал, поглядывая то на экран, то на входной люк центрального поста. Ждал и Виктор, спокойно без нервов и пота на ладонях, и, все-таки, вопрос который прозвучал для него с корабля, оказался внезапным. -Ты не забыл управление капсулой?- спросил глухой голос невидимого собеседника. Вопрос поставил Нехотелова в затруднение. С одной стороны, что-то мелькнуло в сознании, а с другой – он не мог сказать что-либо определенное. -Трудно?- спросил тот же голос. -Да. -Переключись на другой экран. Легко сказать, а как?.. Ага. Вот. Он щелкнул тумблером. Засветился второй экран и перед глазами Нехотелова предстал Командор. -Здравствуй, штурман. -Здравствуй, командор. Они помолчали, разглядывая друг друга. Паузу нарушил командор. -Ты не забыл управление капсулой? -Как воспоминание, но руки сами находят, нужно. -Так и должно быть на первых порах. О Базе помнишь? -Да. -Сейчас ты должен выйти на орбиту Базы. Оттуда будем говорить. Корабль смещается относительно планеты и… -Понял. -Ещё. Чтобы все окончательно вспомнить, одень шлемофон, он должен быть за пилотским креслом. Одень сейчас, но предварительно переведи на панели – видишь, вроде графика, справа и возле него ручка - совмести риску на ручке с цифрой 20 на графике. Совместил? -Да. -Надень шлемофон. Хорошо. Теперь не волнуйся. Нажми красную клавишу с правой стороны. Ух, как его тряхнуло! Словно на глаза упала белая заслонка, а когда пелена рассеялась, он глубоко воздохнул и уверенно положил руки на управление. -Хорошо,- удовлетворенно сказал Командор и добавил загадочно.- И это всего лишь двадцать процентов. Помни – орбита Базы. Экран снова глянцево заблестел, потухнув и… пальцы левой руки отработали заучено: внешняя защита, жесткая защита, герметизация, режим проверки, запуск, подъем. Он плавно потянул ручку и капсула, превратившись в сияющий нестерпимо белый шар, плавно отошла от планеты. Его не удивило столь странное путешествие, он даже забыл о «Тулице» на вершине распадка. Отошел – отлично. Теперь вверх. За пределами атмосферы снизил скорость – почти завис – огляделся. «Салют»33 он увидел сразу и во всей красе, с развернутыми солнечными батареями, с уютно светящимися иллюминаторами – там жил очередной экипаж посещения – но близко подходить не стал. Толкнул рукоять до упора и оказался на орбите Базы в расчетной точке. -Молодец,- сказал Командор, появляясь на экране,- отлично справился штурман. -Так штурман же,- усмехнулся Виктор. -Тебя на планете искать не станут? -У меня отгулы. -Это ещё что. -Ну, как сказать, короткий отпуск за переработанное время. -Все равно не понял. Ладно. Теперь – слушай. Ты останешься на планете. Немного позже, с более локальной задачей, к тебе прибудет Стажер. Не переживай. Обустройством, легализаций он займется сам. Он тебе всё детально пояснит. У тебя главная задача – основательно вжиться в ритм и быт планеты. Стажера через десять лет отправь на Базу. Капсула остается в твоем распоряжении. Ну и само-собой ни во что не вмешиваться. У тебя могут появиться симпатии и антипатии, но никогда, ни при каких обстоятельствах ты не должен проявить себя, на планете всё должно идти своим чередом. Только в случае глобальной катастрофы или войны из Базы поступит приказ вмешаться. -Да Командор. Но на планете есть пословица: «один в поле – не воин». -Я понял. В случае глобальной катастрофы в твое распоряжение будут переданы все ресурсы Базы, в случае войны… вся её мощь. Теперь о твоих возможностях. С точки зрения землян – они безграничны. В память капсулы заложены различные технологии и часть наших знаний. Передавать их или нет – на твое усмотрение. -Командор, у меня опасение, что знания, вложенные в блоки капсулы,- устарели. -Приятная новость. Но не спеши с выводами. Ты же не догадываешься, каков объем памяти в капсуле? -Нет. -А потому – не торопись. Допускаю, что часть их устарела, но только часть, и то - незначительная. Далее капсула имеет блоки-синтезаторы, из которых ты можешь получить любое жилище, любой степени комфортности. -Я могу создать всё, что хочу? -Для себя – да. -Тогда пусть лежат. -Дело твое, но почему ты отказываешься? -Сложно объяснить… В двух словах не расскажешь, что такое жилищный кооператив… -Тебе на месте виднее. Решай сам. -Базу можно посещать?- спросил Нехотелов. -Я не могу тебе запретить, но лучше, если ты воздержишься от посещений. -А когда домой. Командор помолчал, а потом как-то неуверенно произнес: -Ты же видел сон… Я это не решаю. Да разве ты мог бы оставить планету именно сейчас? -Сейчас, наверное, нет. А в перспективе?.. -До неё нужно дожить,- усмехнулся Командор,- но я продолжу. -Слушаю. -Хорошо, я заблокирую синтезаторы, их никто не извлечет. На крайний случай, если надумаешь, шифр блокировки доставит Стажер. С этим ясно. А от пояса тоже откажешься? -Нет, конечно… -Пользоваться умеешь? -Я все вспомнил. -Ты можешь все забыть, как только снимешь шлем. -Постараюсь удержать в памяти. Всё же у меня двадцать процентов теперь в работе. -Молодец, сообразил. Ну, тогда всё. -Всё? -Да. И так, наверное, ученый мир Земли пришел в волнение: что это за сигналы направленного действия в космосе? -Жаль. -Что поделаешь, штурман, пора прощаться. -Прощай, командор! -Прощай. Экран погас. Однако Виктор не испытывал ни внутреннего потрясения, ни особой радости, ни тревоги. Так, вроде, встретил старого знакомого, поговорили за «жизнь» и разошлись. Ни знакомый у тебя, ни ты у знакомого не вызвал в душе бурю чувств и различного рода переживаний. -А чего дергаться?- пробормотал Нехотелов.- Поехали домой. Хотя, с другой стороны, меня никто в шею не гонит. Он осмотрелся. Прямо перед ним, почти закрывая всю видимость, мерцала таинственным блеском База, где-то внизу высверкивала звездочка «Салюта», а за ним – за станцией, стало быть, голубел диск планеты в желто-красном ореоле. Ориентируясь на станцию, он двинул ручку за середину шкалы, подхватил, отвел в сторону, и капсула тенью скользнула с орбиты, огибая планету по дуге большого круга. Словно громадный глобус раскручивался перед ним. Мелькнули знакомые очертания материков, но это его мало занимало, он нырнул в ночь, включил экран обзора, перешел на автоматику и облегченно вздохнул. Капсула вошла в атмосферу на скорости истребителя и по спирали продолжала снижаться, не отмеченная ни одним локатором. Автоматика сработала безупречно и через час капсула мягко опустилась у старого кедра. Нехотелов, откинувшись на заголовник кресла, сидел расслаблено, потом снял шлемофон, повесил его на ручку управления, спустился вниз. Подложив под голову блок-синтезатор, он вытянулся во весь рост – в «людской» подумалось ему в дреме – и провалился в блаженное забытие, крепким сном хорошо поработавшего человека. Опустим детали возвращения, обратную поездку. Нам важно, что он вернулся. Завернись ситуация иначе и в нашем абсолютно правдивом повествовании можно бы ставить точку. Но, спокойно, граждане, еще не вечер. *** -А зарос-то, зарос,- сказала Зина, встретив Нехотелова у порога,- вот это отдых… -Нормальный,- сказал Виктор, раздеваясь. -Пояс купил, видать. Красивый… -Ну. По случаю,- трудно сказал Нехотелов. -И сколько отвалил?- залюбопытствовала Зина.- Между нами, девочками говоря, пояс-то кожаный. Рубчиков с полста видать припрятал. -А я что?- заволновался Нехотелов, на пояс себе не заработал? -Заработал, заработал,- отработала задним ходом жена.- Мне девочки из расчетного отдела сказали, сколько ты получил отпускных. А давала я тебе на дорогу пятнадцать рублей. Судя по виду, бутылочку ты себе не брал, значит… -Ладно тебе, контрразведчик домашний,- пробурчал Нехотелов, подвигая рюкзак на видное место,- ягоды лучше прибери. Текут уже. -М-да,- сказала Зина.- И деньги на месте, и пояс купил. Странно… -Дался тебе этот пояс!.. -Вот не могу объяснить, но вызывает он у меня какое-то смутное чувство беды и все. -Ну, хочешь, выброшу? -А,- махнула рукой Зина,- в том-то и дело, что не выбросишь. Чего трепаться?.. Спрячь лучше его подальше. -Да обычный пояс! -Перестань. Такой же обычный, как и…- она оборвала себя,- Лучше спрячь от греха подальше. И зачем я за тебя замуж вышла!.. Зачем?! Она швырнула рюкзак, который собиралась развязывать, и, расплакавшись, убежала из комнаты. Виктор не ожидал такого поворота. Что сказать?.. Он не знал. Яростно почесав загривок, сбросив грязную обувь, он нерешительно прошел за женой. -Зин,- позвал он, лохматя её короткую стрижку,- Зин, ну, что за фокусы?.. Муж домой – ты слезу пускаешь. Может мне уехать куда-нибудь?.. -Уезжай!- крикнула она сквозь слезы.- Уезжай! Сил моих больше нет! Ой, мамочка!.. -Да куда же я поеду? Хлопец… -А какое тебе дело до него? На алименты, не боись, не подам! Дело принимало оборот нешуточный, но Нехотелов попытался спустить все на тормозах. -Ну, предположим, - уеду. Или я мало зарабатываю, что ты от алиментов отказываешься? -Не в них дело. Страшно мне с тобой жить. Как вспомню тот день – мурашки по коже… Скажи по правде – кто ты? -Я?- оторопело спросил Нехотелов. -Ты. Не дядя Вася же… Что-то хрустнуло в душе у Нехотелова. Будто открылась перед ним пропасть, и полетел он в черноту, в пекло, бог знает куда. Вопрос задан. И какой вопрос! Надо отвечать. А что тут ответишь и главное – как. Ситуация сложилась явно не штатная. Штукой не отвертишься. Ух, как серьезно завернула разговор женушка! И молчать нельзя. Витя опустился перед женой на колено, обнял, поцеловал заплаканные глаза и сказал растеряно: -Не знаю, Зина. Не знаю, но мне без тебя будет очень плохо. Очень. Что тебе ответить не знаю… -Не можешь или не хочешь отвечать? -Вопрос некорректный – кто я? А ты что думаешь, откуда такие мысли? Теперь Зина озадачено посмотрела на мужа. Если бы он разозлился, обозвал дурой, черт с ним, двинул по шее, она бы поняла. Немного выступила бы для порядка, а куда денешься, не разводиться же, в самом деле?.. Ребенка без отца не оставишь… Но по-настоящему растерянный вид «владыки дома», его робкий голос, эта смиренная поза окатили её сердце ледяной волной и она, непонятно почему, вся затрепетала от непередаваемого ужаса. Может быть, впервые в жизни она внимательно посмотрела ему в глаза и дрогнула до мурашек по коже. Из глубины зрачков выплывало нечто суровое и очень мощное. Мудрость сотен веков струилась из темных зрачков такая непонятная и холодная, и это было так неожиданно, что Зина откинулась на подушки кровати, закрыла лицо руками и, пытаясь унять внутреннюю дрожь, глухо сказала6 -Уйди. Виктор вздохнул – пойми этих женщин – и пошел в ванную сполоснуться с дороги и привести себя в божий вид. В тот день он улегся спать в детской, чтобы не докучать жене своим видом и избежать лишних вопросов. Он не знал, что Зина, забравшись в кладовку, которую он гордо именовал «кабинетом», долго разглядывала пояс – он его так и не спрятал, бросил на кровать, как простой ремешок и все дела – вертела по-всякому, но ничего примечательного, кроме накладок из серебристого металла и непривычной тяжести не обнаружила. -Докопалась до мужика, почем зря,- заговорила она вслух успокоено.- Нормальный мужик, что же ему и отдохнуть нельзя? Ну, съездил в тайгу. Не к бабам же (в верности мужа она не сомневалась). Опять же, ягоды привез, а её за час не соберешь, видать, налазился по тайге…(она бы упала в обморок, если бы знала, что муж спал, как удав, пока кибер капсулы ползал по кустам, собирая ягоду). Уже под утро – не спалось Зине, не шел сон – она прошла к ребятам и в синем свете ночника присела возле спящего мужа. Он дышал тихо и спокойно, изредка пофыркивая, как паровоз на подогреве, отметила она про себя, подложив правую руку под щеку. -Ну совсем дитё,- пробормотала она, почувствовав вдруг, какую безграничную власть имеет над этим человеком.- Ну, ровно пацан спит,- она усмехнулась.- От дура, накинулась, как ведьма… Зина тихонько поцеловала мужа, поправила сползшее одеяло, и, совсем успокоенная вышла. Теперь вспоминая тот день, и, листая учебник, Витя все больше склонялся к мысли, что необходимо изучить культуру землян – он даже не споткнулся на этом слове – и сделать это лучше через университет, сейчас он знал точно – через филологический факультет. То обстоятельство, что его технические знания не были подтверждены дипломом планеты, его мало волновало. При желании он мог дать фору и доктору наук, а вот язык, философия, литература требовали более глубокого изучения. Еще не перешагнув порог университета, он начал тащить в дом книги. В кабинете становилось тесно, Зина ахала: -А вдруг завалишь, что тогда? -Спокойно,- говорил Витя,- не завалю. -Дюже ты уверенный, как я гляну… -А как же иначе. Самоуверенность – плохо. Можно переоценить свои возможности, а уверенность – очень даже полезная штука. -Ну-ну, давай. Да, а на какой факультет собрался наш доктор наук? -Филология, отделение журналистики. -Из тебя журналист…- Махнула рукой Зина.- Ты знаешь, что такое журналистика? -А ты знаешь? -Нет, но знаю, что это пустая трата времени. Ты же в газету не пойдешь? -А почему бы и не пойти? -Да хотя бы потому, что в нашем Энске вакантных должностей журналиста нет, а в другой город или село, на сто двадцать в месяц я не шибко рвусь. -Ладно,- примирительно сказал Нехотелов,- ты не отвлекай. Видишь, зубрю. Это – раз. А потом, я еще не поступил. Так что зря волнуешься. Поживем – увидим кто прав. -Я всегда права,- сказала Зина.- Ты только не хочешь в этом признаваться. -Конечно,- усмехнулся муж.- Тот прав, у кого больше прав. А у нас на сцену выступает матриархат. Молчу. -То-то же. Жена ушла, а Нехотелов с новой силой вгрызся в учебник, постигая заковыристость сложно-подчиненного предложения. *** Пуганув в ноябре, зима не на шутку разыгралась к декабрю. Шваркнула по городу метелями и снежными заносами, хряпнула дикими морозами да такими, от которых поотвык приморец. А город припечатала так, что только снег скрежетал под подошвами, как битое стекло на свадьбе без выпивки34. Ух-х-х, жизнь пошла! Ломался японский нейлон, модники срочно меняли патентованные «аляски» на старомодные кожушки, дамочки поскидали со своих ножек югославский импорт (девяносто рублей пара и это ещё по-божески) и залезли, в не такие шикарные, но зато надежные русские валенки. Какая к черту мода, когда деревья от мороза рвет! В это же самое время городская ТЭЦ включилась в поход «за экономию и бережливость», чтобы, значит, ко Дню энергетика – 22 декабря, стало быть – выполнить план по всем показателям. И в городе тихо взвыли. Завоешь, когда в комнате плюс пять, а за стенкой дома – сорок (минус, конечно), когда детишки соплями истекли и спать не ляжешь, пока не навалишь сверху весь наличный гардеробчик. Город тихо паниковал. Морозы жали, ТЭЦ слабо дымила – выполняла план по экономии угля и мазута. Кто в физике мало-мало разбирался, тащил с заводов нихромовую проволоку, вил спирали, делал обогреватели. Да кабы один такой Кулибин нашелся… Всеобщая грамотность сказывалась, последователи плодились со скоростью тараканов, и вечерами электрические лампочки издавали чахоточный блеск – народ грелся, как мог. К горисполкому тянулась проторенная тропа. Ни один бедолага, видать пытался пустить слезу или постучать кулаком, но теплее от этого в домах не стало. Короче, в славно городе Энске наступила нормальная зима с её заботами, маленькими радостями и ожиданием тепла, которое тоже будут проклинать, ожидая зиму. Так уж устроен человек. Вечно ему хочется того, чего нет. Одни только ребятишки радостно приветствовали приход зимы, валяясь в снегу словно на пляжах «Золотых песков» и заботы взрослых дядь и теть их совершенно не трогали. Нехотелов мчался на работу. С одной стороны, утренний морозище продирал до костей, а с другой - в заводе, как осатанели: за опоздание на две минуты, молча, безо всякой грусти, лишали премиальных. А приболел у тебя ребенок, или случилось что, не совсем приятное – мало кого волновало. Стригли под один гребешок35 Он прибыл на станцию рано, молча переоделся в штатную форму – зеленые брюки и куртку в комплекте с тяжелыми кирзовыми ботинками – и прошел в притихший машинный зал. Если на сменах станция напоминала теплоход на ходу – рокот компрессоров, подрагивание стрелок на приборах, вся напряженная обстановка смены, когда не было времени для посторонних раздумий и сама работа заставляла сжиматься каждый нерв, то теперь оглохший машинный зал, сами машины и здание станции, с явно выраженным креном на правый борт, навевали на него тоскливое настроение. Постепенно собирался народ. Пришел вечно хмурый, никогда не улыбающийся дядя Миша Глушаков. Каждую ночь он ходил в свою последнюю атаку под Прохоровкой, на знакомом до последней гайки Т-34. Каждую ночь он просыпался от слепящей вспышки и потом, до утра, не мог уснуть, тяжело вспоминая, как же он очутился в этой комнате. В этой тишине и откуда взялись здесь такие чистые простыни?.. Щеголяя выправкой офицера-гвардейца, пришел Суворов, сбежавший на фронт в шестнадцать лет. В полной мере познал, что такое война. Убежал на фронт мальчишка, а вернулся лейтенант, вся грудь в орденах. Вкатился колобком Старый Лу – этого время не брало, хотя и был он уже на пенсии. Пришли «ссыльные» и «блатные – спасу нет»36, как о них говорили на станции. Вообщем народ прибывал, переодевался и уже застучали в «козла». Последним пришел Жора Худяков – личность знаменитая на станции тем, что он лично, как он говорил, бегал за водкой для космонавтов. Черт знает, до каких размеров может дойти тщеславие человеческое!.. Нет, один момент был. Помотался Жара по командировкам, объездил весь Советский Союз – это точно. Много видел, но разницы между ТДУ и ЖРД не улавливал37. Кроме того, Энск и Звездный городок между собой контакта не имели, вследствие различия в интересах, однако… -Бывало, прилетаю на «Пчеле»,38- он обычно так начинал,- а космонавты меня уже ждут, и каждый с бутылкой. Да не с водкой, я по пять тридцать не глыкаю, а, смотришь, «столичная», коньячок. Всё путем. Ну, заруливаю на стоянку. Сразу: «Жорка, привет!» Тут же под крылом жахнем по одной. Вопросы сразу: «Как там Дальний Восток, то да сё?..» Кто-нибудь в буфет за закусью сгоняет… -Это космонавты-то?! -А чё? Простые мужики! Ну, вот. Значит, жахнем за встречу, они меня в «Волгарь» и в Звездный. К кому-нибудь на хату заваливаем и гудим до утра. -Да, если бы кто из них пил… вот заливает, змей! -С тобой,- тут Худяков сверлил взглядом говорившего,- с тобой они пить не станут, а с кем надо – пьют. Спокойно. -А ты что, «кто надо»? -Не тебе меня учить, пацан!- взрывался Худяков,- Молоко на губах вытри! -Совсем у Жорки молоточки застучали,- говорил народ,- видать, пора ему на пенсию… Где-то задержавшись, прибежал мастер. Начальство оно всегда задерживается, не опаздывает. -Так, все в курилку. Разбор полетов. -Скоро все полетим,- пророчески заметил Саша Стосуй. Родом из Башкирии он застрял после службы на Дальнем Востоке и, как все башкирцы, оставался убежденным скептиком. В ответ мастер показал все тридцать два зуба. -Я успею уволиться,- конфедециально сообщил он Стосую. В курилке расселись, зевая. За стеклами мутный день, в здании холодные батареи. -Тепла чего нет! -Опять дубариловка! -У меня справка! Пойду на больничный, узнаете тогда!- раздавались голоса. -Тише!- успокоил мастер всех.- Тепло будет. Когда? Я сообщу. У нас один вопрос… -Какие вопросы?..- изумился гвардеец Суворов.- Значит так: колец поршневых – нет, пружин на клапана – нет, плунжерных пар к насосу – нет… -Всё схвачено,- перебил мастер. Все заказано, делается централизовано, анархию разводить не надо. Вопрос один. У нас завелся прогульщик Зайцев Виктор Григорьевич. Вот пришла бумага – прогулял два дня, группа, естественно, потеряла премиальные. -Гнать к чертям,- мрачно сказал Нехотелов. -Как это гнать,- улыбнулся мастер.- Надо воспитывать. Правильно я говорю, Виктор Григорьевич? -Правильно,- подтвердил Зайцев.- Пятерку давай, копеек я нашкребу, и воспитывай. А чё? Мастер верно говорит Зайцев точно оценил ситуацию. Ещё бы! Двоюродный брат в замах у начальника ходит, не обидит родню. Какой-то мастеришка воспитывать собрался. Братику скажу, враз приструнит! Воспитатель… -Предлагаю выговор,- сказал мастер. -Гнать надо,- поддержал Нехотелова Суворов. Остальные промолчали. Черт его знает, как жизнь завтра обернется… -Значит, выговор,- сказал Мастер.- Так и запишем. Смотри, зайцев, последний! -Да ладно,- отмахнулся Зайцев.- Пятерку дашь? Ссыльные заржали. Наглость Виктора Григорьевича понравилась. -Расходись по работам,- упавшим голосом сказал Мастер. Та начался день. Один из многих дней, которые разбавлялись жиденькими авансами и получками. Нехотелов с Суворовым начали перебирать компрессор после очередной вахты. -С чего начнем?- спросил он Суворова. -А какая разница,- ответил тот раздраженно,- Можно вообще не начинать. Запчастей все равно нет. -Есть или нет, а посмотреть нужно. -Ну, да. Сидеть не будешь. Давай так, ты смотри клапана, а я ходовую. Нехотелов кивнул. О чем говорить… И так всё известно. Сейчас Суворов откроет люки, снимет параллель, отвернет гайки, снимет подшипник и будет «гнать дуру» целую неделю. Ходить, притирать, вставлять, снова снимать, ругаться с мастером, проклинать нерасторопность начальников, в конце концов, ни чего не изменив, поставит все на место и доложит, что ходовая готова. Точно так же поведет себя и Нехотелов. Снимет клапана, разберет, пластины сунет под нос мастеру, доказывая, что сносились седловины клапана, а пластины сверх меры выбиты и потом, плюнув на всё, все-таки поставит те же клапана и доложит о готовности. И все – мастер, руководство цеха, рабочие, наконец – зная, что, в сущности, ни черта не сделано, останутся довольны. Мастер поставит в графе месячного отчета о плановом «ремонте» техники «птицу», А «птичка» в графе, то не только план, но и премиальные. -Нехотелов,- мрачно сказал мастер,- зайди ко мне в кабинет. В тесной клетушке, где из мебели имелся большой шкаф, маленький стол с телефоном и скрипящий стул, мастер отошел к окну – сто лет не мытому – побарабанил по мутному стеклу, повернулся и сказал: -Тебя вызываю в первый отдел. Переоденься и сходи. Если что, позвони, чтобы я кого-то вместо тебя на смену поставил. -Так серьезно?- спросил Нехотелов. -Я почем знаю. В этой конторе не шутят. Иди. И не говори лишнего. -С вещами на выход…- грустно сказал Нехотелов. -Да не знаю я, честное слово!- запальчиво сказал мастер. *** В первом отделе ничего не напоминало о принадлежности к КГБ39 -Мне к кому?- спросил Нехотелов у секретаря. -К начальнику,- сказала секретарь и поднялась.- Сейчас доложу. Он не успел оглядеться, как вышла секретарь. -Вас ждут,- сказала он безразлично.- Проходите. Нехотелов выдохнул воздух – секретарь хмыкнула – и вошел. Начальник первого отдела поднялся из-за стола, пожал Нехотелову руку и предложил стул напротив. Виктор присел, а начальник, буркнув: «Одну минуту», углубился в бумаги. Это был высокий мужчина с грустными глазами, которые внимательно смотрел на собеседника через очки в тонкой золотой оправе. Начальник одевался как все руководство завода – темно- синий костюм, обязательный галстук, светлая рубашка. Говорили, что он не рубит с плеча и вообще – голова. -Меня зовут Алексей Васильевич,- сказал начальник и захлопнул папку.- Удивлены вызовом, Виктор Иванович? -Да,- ответил Виктор.- Меньше всего ожидал -Не волнуйтесь. Уточним некоторые моменты биографии и работайте дальше. Вызвал я вас вот зачем: начальник вашего цеха включил вас в список лиц для оформления допуска в режимные цеха. У нас возражений нет, но в ходе проверки – уж не обижайтесь, такая работа – выяснились моменты, требующие уточнения. Итак, вопрос: -Где вы родились? Нехотелов назвал село. -Это в Приморском крае. -Я знаю,- ответил Алексей Васильевич,- но вот какая штука в архивах сельсовета этого села и в архивах ЗАГСа района не зафиксирован факт вашего рождения. Как вы это объясните? Нехотелов пожал плечами. -Вообще-то, как мать говорит, и я это смутно помню, меня привезли с Украины. -Вы будете смеяться,- улыбнулся Алексей Васильевич,- но мы и это проверили. Более того, прошерстили – на предмет вашего рождения – архивы города, где вы предположительно проживали и даже области. Результат тот же. Факт вашего рождения нигде не зафиксирован. Что же получается? -Выходит я – американский шпион?- спросил Нехотелов. -Много на себя берете,- сказал серьезно Алексей Васильевич.- Я бы мог допустить этот момент, если бы после приезда в Приморье все не сходилось бы до миллиметра. Но факт вашего рождения меня, признаться, заинтриговал. Так же не бывает, чтобы человек появился ниоткуда. Обязательно должны быть мать и отец. Не в пробирке же вас вырастили… -А у меня их нет?- усмехнулся Нехотелов. Алексей Васильевич внимательно посмотрел на Виктора, снял и протер очки белым платочком, снова одел, поправил указательным пальцем и сказал, как выстрелил: -Нет! -Да ладно вам,- нервно сказал Нехотелов,- а Полина Владимировна – моя мама, а Иван Ильич – отец?.. Я же все в автобиографии написал. -Вы взрослый человек, напряженным голосом сказал Алексей Васильевич,- а потому скажу вам прямо: к факту вашего рождения они не имеют никакого отношения. -Но позвольте!.. -Вам известна эта фотография?- перебил Алексей Васильевич и выложил на стол пожелтевшее от времени фото.- Не волнуйтесь, мы не рылись в ваших вещах. Это фото их архива учреждения, где вас держали в изолированной комнате до шести лет. Нехотелов увидел до боли знакомое фото, где он лежал в ложементе, а вокруг были люди в белых халатах, из под которых виднелись армейские гимнастерки. -Да,- с трудом произнес он. -А теперь сопоставьте факты. Вы родились в Приморье, а через месяц оказываетесь в только что освобожденном от немцев, почти разрушенном городке, за тысячи километров от Приморья. Зачем? -Я не знаю,- потеряно произнес Нехотелов. -Вам меняют фамилию, а через шесть лет отправляют в Приморье, в самое захолустье, в деревеньку, где даже приличной школы нет. Зачем? -Не знаю,- повторил Нехотелов. -И я не знаю,- устало сказал Алексей Васильевич,- и это белое пятно в вашей биографии меня не настораживает, нет. Знаете, пугает. А пугает вот почему, что за чертовщину вы пишите у себя на станции, на рабочей доске, что это еще за формулы? Вот полюбуйтесь,- и он выбросил на стол пачку фотографий. -Когда успели…- пробормотал Нехотелов. -На то и наша служба, чтобы всюду успевать. Так всё же, что это? Я давал эти фотографии математикам из ИВЦ40 говорят – не понять. Вроде бы всё правильно, а куда их применить и что это за вычисления сказать не могут. Я жду. -А-а, это?.. Да, ерунда. Вспоминал на смене. Это уравнения звездной статистики первого порядка. -Уравнения чего?..- поперхнулся Алексей Васильевич. -Звездной статистики, а что? -Я вас умоляю!- чуть не простонал Алексей Васильевич.- Не смешите мои тапочки! У вас образование,- он посмотрел в листок,- да, десять классов обычной средней школы без всяких уклонов, Обычной! А наши математики говорят, что это уровень солидного доктора наук. Сознайтесь честно, что срисовали с какой-нибудь умной книжки и я вас отпущу. -Согласен и на такой вариант. Мне без разницы. -Ты мне дурочку не строй, Нехотелов! Согласен он. Я посмотрел твой библиотечный формуляр! Да, да, не поленился! Так нет, что бы читать «Справочник слесаря-сборщика»! Куда там! «Теория полета», «Радиоуправление», «Справочник по ракетам и снарядам» и так далее. Не каждый инженер в заводе имеет такой формуляр, как у вас Нехотелов. Что ты выискиваешь? Что ты хочешь, а? -Да ничего я не хочу. Интересно вот и читаю… -Интересно ему… Ладно. Выйди и подожди в приемной. Вас позовут. Минут через пятнадцать в кабинет быстрым шагом прошел молодой мужчина. Еще через полчаса звякнул телефон у секретаря. Она взяла трубку, покивала головой и молча показала рукой на дверь. Нехотелов вошел в кабинет. -Ну-с, батенька, весело сказал Алексей Васильевич,- посмотрите эти формулы и дайте ответ. Это, конечно, не звездная статистика, но все-таки… -Решать или можно отвечать сразу?- спросил Виктор. Начальник отдела и мужчина переглянулись. -Если подобные задачи вы решаете в уме,- усмехнулся мужчина,- рискните. -Так,- сказал Нехотелов.- Первое уравнение не имеет решения. Во втором ответ икс минус один, третье – абракадабра. Начальник вопросительно посмотрел на мужчину. Тот пожал плечами. -Все верно. Третье уравнение я специально так составил. Но так же не бывает! Это просто черт знает что! Феноменально! -Не причитай!- строго оборвал начальник.- Да… Дела… Ладно, Нехотелов, идите, работайте. А что с вами делать, я подумаю. -До свидания,- сказал Виктор. Странный вызов не лишил его душевного равновесия. Рано или поздно, а подобный разговор должен был состояться. И дело не в формулах, а в том, что для жителей Земли он, наверное, и в самом деле человек ниоткуда. Без роду, без племени так, со второго двора, с Мещанской улицы. Оно может и так, и была в этом какая-то ущербность. -Ну и ладно,- сказал он вслух,- Подумаешь… На улице завывала метель и бросала в лицо мелкие колючие снежинки. *** Зима проходила в работе, пыхтении над учебниками, в воспитании подрастающего поколения, в пробежках от дома к заводу и обратно. Зима суровая, лютая какой давно не видывали в этих краях. В полях, где дьявольские ветры сносили снег и оголяли землю, лопалась почва, трещали тополя, в природе творилось что-то непонятное. -Понаделали ракетами в небе дыр, вот боженька и серчает,- шептались бабки в магазинах. Зато весна грянула, как цыгане в хату. Ещё неделю назад трещали морозы, захватывало дух от леденящего ветра, а вдруг снег потемнел, небо заголубело и в воздухе поплыла та истома, которая приходит на исходе зимы. Весна так напористо завладела Приморьем, как переспевшая девка хлопцем. Трах-бах и в паспорте печать, а там крутись, если сможешь. Ко Дню Победы листвой убрался лес. А жара-то, жара… Крым, да и только! Впрочем, несмотря на удивительную жару, ранние цветы и сводки в газетах сообщающие, что колхозники по-ударному разделались со своим яровым клином, в жизни Нехотелова ничего примечательного не произошло. Правда, случилось небольшое событие - он отправил документы в университет. Большая работа кончилась. Пришло время собирать плоды своих трудов. Страсти. Жаркими июльскими днями, когда уже отбушевал тополевый «снегопад» и сбился во внезрачные кучки у бордюр тротуаров. Когда почти весь завод перекочевал в окрестные села и поля, и изнывая от жары, косил, стоговал, метал скирды. Когда заводские мужики, парясь у АВМ,41 гнали план по травяной муке на радость завкому, в прохладе кондиционеров проставляющему отчетные «галочки». Когда завод стал пуст, как монастырский двор после набега махновцев, а по городу бегал одинокий автобус, вот тогда, в это веселое время Витя Нехотелов получил письмо, содержание которого бросило его в январский холод. А ничего неожиданного в том письме не было. Листок серенькой бумажки с расплывчатым лиловым штемпелем сообщал, что абитуриент Нехотелов вызывается на вступительные экзамены, которые состоятся по адресу такому-то, в корпусе таком-то, тогда-то… всё. Ничего особенного. На экзамены человек едет. Эка невидаль! Оно-то так, но, тем не менее, однако…Владивосток встретил его утренней прохладой, желтыми от бессонницы иллюминаторами пароходов и шелестом морской волны. Содрогаясь от зябкого ветерка и нервного напряжения, он поднял легкий портфель – ручка, чистая тетрадь, бритва и смена белья – и побрел к морскому вокзалу вечному пристанищу всякого путешествующего люда. Абитуриенты… Нет ничего занятнее этого народа! Самые-самые! Самый умный человек – абитуриент! Самый деловой – он же! Самый волевой – опять же он! Даже умудренный опытом выпускник, к концу учебы окончательно осознавший, что знаний у него стало ещё меньше, чем до поступления в вуз, даже он пасует перед абитуриентом, хотя поглядывает на него само-собой, снисходительно. Уж он-то совершенно точно осведомлен, что вся эта накипь сползает после первого курса и студент остается таким, каков он есть на самом деле. Но абитуриент еще только краем уха слышал, что есть на свете экзаменационная сессия, семинар, зачет, экзамен. Он движим одной мыслью: «Самое главное – поступить», но он ещё не догадывается, что всего через полгода он будет так же страстно думать о другом: «Самое главное закончить первый (второй, третий и т.д.) курс. А пока мысль о заветной синей книжечке с надписью «Студенческий билет» является для него и стимулом, и смыслом жизни. Великий человек абитуриент! Однако даже он приходит в растерянность, столкнувшись с произведениями настольной графики и живописи. Сколько страсти, сколько экспрессии, какие душевные муки отражены на студенческих столах! Первое, с чем ему (абитуриенту, конечно) приходится сталкиваться, перешагнув порог аудитории университета – с малоизученной областью человеческой деятельности. Можно сказать, что этот вид искусства остался белым пятном для солидных ученых мужей, кропающих статьи о балете, живописи, графике или «вырезной» математике. И напрасно! Психологи, литературные критики, лингвисты, доктора наук – обратите свои взоры к студенческим столам, и, кто знает, не обретет ли человечество новых гениев равных по величине Вольтеру, Пикассо математику Лобачевскому или физику Фарадею?.. Вот сидит кудлатый четверокурсник. Истекая половой истомою, он скребет финским ножичком на сверкающей лаком крышке стола: «Светка, ай лав ю!». Его задумчивый собрат на другой половине стола рисует японским фломастером обнаженную женскую ногу. Вот он отрывается, очумело смотрит на лектора, который что-то бубнит о дефиците земных ресурсов, и, видимо, загрустивший от того, что ископаемые планеты, в сущности, мизерны и едва ли их хватит его внукам, довершает линии, украшая их пикантными подробностями, от которых незакаленная первокурсница – из какой-нибудь Гордеевки – стыдливо хихикает. Видимо, вспомнив нечто печальное, студент яростно подписывает рисунок: «Манька – козлиха». Уже потом, когда за этот стол усядется на следующей лекции Манька, она негодующе допишет: «Леха – дурак». Так или примерно так, растут надписи, рисунки, формулы. И если человек обладает развитым мышлением, то за месяц пребывания в университете можно окончить курс по всем основным факультетам, включая загадочный восточный, и получить массу других полезных сведений. Например: сколько стоит магнитофон «Шарп» и у кого взять микрокалькулятор, познакомиться с конструкцией «микротелевизора» для «шпор» и методом сдачи зачетов при помощи гипсовой шины на руке (лучше на руке, она на виду), вызывающей сострадание у преподавателя. Узнать, почему курсанту ДВВИМУ обожают филологический факультет ДВГУ и что такое интеграл в понимании химика, а также с изречениями великих людей, с мореходными таблицами, с изобарами по Приморскому краю и с цитатами из газеты «Акахата» на японском языке. Если бы великий Леонардо да Винчи только бы кинул взгляд на студенческую живопись, то наверняка бы закинул кисти подальше и занялся разведением кроликов. Что касается математика и спортсмена Пифагора или философа Сенеки, стремившихся постигнуть смысл жизни, то они бы просто запсиховали, подавшись в дикую бригаду на строительство египетских пирамид, ибо для студента ДВГУ смысл жизни давно определен. Он заключен в настольной росписи. Правда есть и среди студентов исключения. Этакие очкарики-стипендианты. Они что-то учат. Потея, пишут конспекты, сдают сессию на «отлично», исправно переходя с курса на курс, но на то они и исключения, чтобы не быть правилом. Наверное, они, эти прилежные именные стипендианты каждое лето скребут столы, в душе посылая черта своим менее прилежным собратьям, но каждую осень столы приобретают прежний вид, вселяя ужас от ученой премудрости в ещё неокрепшие души новичка-абитуриента. Приемные экзамены!.. Радость и слезы, тоска и спокойствие, противоположные оценки: «Ну, я даю!..» и «А не дурак ли я?..» Даже бессмертный Шекспир в своем «Короле Лире» не достигал передачи такого накала человеческих страстей, какие сопутствуют рядовым приемным экзаменам в ВУЗ. Вот мальчик с вдумчивыми глазами вундеркинда спокойно смотрит на облака и море. У него золотая медаль. Сдавать один экзамен. Ах, как он ошибся в раскладе сил! На первом же получил не заветное «отлично», а четверку. Ошалело оглядываясь вокруг, тягуче думает: «Мы все учились понемногу. Чему-нибудь и как-нибудь…» Вот спокойный и слегка хмурый хлопец. Набрал полную жменю семечек и, листая тетрадку, поплевывает в урну. Этот знает, зачем он здесь. Вот веселый задорный морячок. Бескозырочка на самой макушке, по ленточке золотом «Тихоокеанский флот». Смеется. Этот наверняка сдаст. Флот – он всегда флот. Три девочки, только что выпорхнувшие из-за школьных парт, что-то щебечут над толстенным учебником. Они ещё не знают вкуса сигарет, любви после вечеринки, но скоро познакомятся. Кто-то утирает слезы, кто-то заламывает руки, кто-то побледнел, проведя пальцем по списку, кто-то облегченно вздохнул – сдал! Экзамены… Нехотелов внутренне подобрался, пробираясь через это столпотворение, и, открыв тяжелую дверь, оказался в основном корпусе университета. «Добро пожаловать!» первое, что бросилось ему в глаза, и ниже – «Абитуриенту – 78». Витя хмыкнул. Постановка дела ему нравилась. На сдвоенном листе ватмана всё четко расписано: куда, где, что, почему следовать, отталкиваться и обращаться абитуриенту-78. Руководствуясь указаниями, он набрел на длинную очередь из страждущих экзаменоваться на право носить гордое имя студента ДВГУ. Очередь посеяла в его душе зернышки пессимизма. «А толпы-то, толпы,- растеряно подумал он,- попробуй, сдай тут…» Народу и в самом деле оказалось с избытком. -Кто крайний в очередь за дипломом?- спросил Нехотелов мрачно. Толпа нервно загыгыкала, шутка понравилась, но смешок, дернувшись, затих. Очередь двигалась бойко и минут через сорок Витя стал обладателем сложенного вдвое листочка бумаги, в котором значилось, что он Виктор Нехотелов допущен к приемным экзаменам по следующим дисциплинам. Первый экзамен начинался послезавтра, и таким образом у него оставалось достаточно времени, чтобы выучить китайский язык, а пока напрашивался вопрос о жилье. Первый и самый надежный – Женька с его апартаментами, который к тому времени покинул Энск и перебрался в свое родовое поместье на улице Стрелковой во Владивостоке. Второй, менее надежный, гостиница. Первый привлекал простотой, но был связан с психологическими издержками. Второй более сложный, чреват непредвиденными финансовыми расходами. Однако решать требовалось и решать быстро. Что лучше: психанувший и обидевшийся на весь белый свет друг или малоизвестное племя гостиничных администраторов, которые отгораживаются от мира и его суеты табличкой: «Мест нет». Для начала Нехотелов выбрал администраторов. Гостиница «Владивосток» встретила его всеми атрибутами приюта самого высокого ранга. Ковровые дорожки, сияние золоченых люстр, персонал, издающий благоухание французских духов «Шанель № 5». Великолепный холл с уютными креслами и выставкой дальневосточного деликатеса – камчатского краба - ставшим такой же редкостью, как и доисторические мамонты, три лифта, словом всё, чтобы посетивший славный град у моря, не огорчился и пришел к утешительному выводу, что во Владивостоке все точно также, как и в обжитой Европе: где-нибудь в Минске или Тамбове. Табличка «Мест нет» на месте. Нехотелов хотя и являлся членом профсоюза, что несколько поднимало его шансы, но, к сожалению, не был ни членом очередного симпозиума по проблемам морских ежей. Не имел на рукавах широких нашивок, плечи его не украшали погоны с зигзагами. На груди ни флажка, ни звезды, он был рядовым товарищем из РСФСР, что даже самые мизерные шансы сводило к нулю. И все-таки он подошел к окошку администратора. -Так что мы имеем на сегодня?- спросил он, как можно бодрее. Администратор молча постучала пальцем по табличке. -Что-то неласково встречаете,- нахально продолжал Витя.- Я вас о номере спрашиваю. -Бронь, командировка?- подала голос администратор. -Свободный художник,- ответил Витя. -Собственный свечной заводик в Самаре?..- сказала администратор, показывая хорошее знакомство с классикой сатирической литературы.- Гуляй, .хлопец. Краевая конференция по обмену опытом. -Может я тоже приехал обмениваться?.. Чего-чего, а опыта мне не занимать… -Студент?- наметанным глазом определила администратор. -Ещё нет. -Странно. Говорливый больно. Ничем помочь не могу. -Ладно,- Нехотелов поднял портфель,- обменивайтесь. Привет передовикам производства! -Подожди. Тебе, в самом деле, ночевать негде? -Вообщем – да. -Обратись в общежитие ДОСААФ. У них найдется койка. Знаешь, где это? -Нет. -Садись на троллейбус № 2, доедешь до остановки Постышева, а там – увидишь. Большой дом, наверху надпись по фронтону: «ДОСААФ – школа патриотов». -Спасибо и на этом. -Бывай. Неоновые сумерки падали на город, высвечивая прокисшую от тумана Спортивную гавань с редкими вкраплениями парусов. От порта пахнуло гарью дизельного топлива. Потянуло промозглой сыростью и с небес, словно с прохудившегося унитаза, начало капать. С афганским клекотом уносились в моросящую муть «Жигули», с мягким мурлыканием пантеры шуршали по мокрому асфальту «Волги», грохотал трамвай, лязгая дверью, как волк голодной пастью. Город погружался во тьму, как тонущий пароход. Вот проглотил туманный мрак Орлиную сопку, вот исчез фуникулер, тьма опускалась все ниже и ниже, поглощая дома, улицы, машины, трамваи, людей и, наконец, поглотила Нехотелова, окутав его влажным, холодным одеялом. Как призраки светились окна домов, за которыми уже разливали вечерний чай, наготове уютная постель и мягко светился телевизор. Он поежился и, подхватив портфель, медленно побрел к Морскому вокзалу. Да-а, признаться, трудно путешествующему в неприветливом городе без брони и командировочного удостоверения, где на гостиницах с одной стороны плакат: «Добро пожаловать», а с другой: «Посторонним вход воспрещен». Ночь прошла в тяжелой дреме на каком-то истертом кресле с провалившимся сидением. Шаркали подошвами граждане отъезжающие и приезжающие. Сонно бубнил репродуктор: «Поезд, сообщением Владивосток-Киев, принимается на четвертую платформу. Товарищи пассажиры, выход на перрон…» Подходил сержант милиции с унылым лицом человека, которого разбудили среди ночи, и трескучим голосом говорил: -Граждане, здесь спать не положено. А в довершение ко всему, под самое утро, напротив Нехотелова уселась девица в яркой куртке с надписью «Мальборо» и, щурясь на лампы дневного света, бесстыдно закинула ногу на ногу, оголив себя до самых плавок. Этого Витя уже вынести не мог и поднялся выкурить сигарету. Тяжела жизнь абитуриента, когда у тебя ни кола, ни двора, ни пачки ассигнаций толщиной с дышло. Размышляя подобным образом, он вышел на улицу. Часы на Центральном телеграфе показывали пять тридцать. И рассыпав кучки веселых искр, приближался первый трамвай. Небо очистилось. С бухты веяло свежестью. Начинался новый день. *** -…Вот, что вам необходимо сказать о сложносочиненном предложении на экзамене, разумеется, если попадется эта тема,- сказала преподаватель, похожая на бабушку из мультфильма «Красная Шапочка и Серый Волк», и положила мел.- Какие будут вопросы? Что касается Нехотелова, то всё, о чем битых два часа рассказывала бабушка-переподаватель, неожиданно выросло в большой вопрос. Шла консультация по русскому языку и заскучавшая аудитория оказалась подтверждением чувств Нехотелова. -Ну, раз нет вопросов,- усмехнулась бабушка,- то желаю успеха. Всего доброго. Аудитория молча встала, провожая преподавателя, и лица у всех были скорбные будто только что вынесли покойника. Бабушка враз перечеркнула все школьные представления о языке, как науке, и Виктор с ужасом почувствовал, что завтрашний день будет его последним днем в университете. -Ну и как дела, впечатления?- спросил Женька, вернувшись с работы.- Нехотелов все же обосновался у него. -А-а, пора билет покупать… -Что так? -В школе одно, здесь другое… -А ты когда учился? -Давно. -Так что ты хочешь?.. Наука не стоит на месте. -Пойду учить. -Давай, студент. Завтра обмоем первый экзамен. -Мысль дельная,- заметил Витя,- но завтра я буду качаться в поезде, курсом на Энск… -Ох,- вздохнул Женька.- Сколько тебя знаю, а с этой стороны ты мне впервые открылся. Нытик ты, оказывается. Готовился? -Конечно же!.. -Чего ноешь?.. -Так восемь человек на место,- запричитал Витя и добавил.- Говорят… -Говорят… Иди – готовься,- махнул рукой Женька.- Горе мне с этой русской интеллигенцией… Вечно у них на уме один вопрос: «Что делать?..» И грянул бой! Настал тот заветный и тревожный час, которого так ждал и боялся Нехотелов. Первыми на штурм пошли медалисты. И началось!.. Нехотелов отошел от двери, на которой висела табличка: «Тихо! Идут экзамены», пробился сквозь ряды лихорадочно листающих учебники и тетради, вышел в переход, соединяющий главный корпус с военной кафедрой. Все свои записи и конспекты он оставил на квартире. Чего таскать лишний груз?.. Все равно. Что успел – он просмотрел, а дергаться в предсмертных судорогах у самой двери… Несолидно, ей-богу! Солидный Нехотелов принялся разглядывать стенды, которых в университете имелось великое множество. А так, как они находились в простенках меж дверей, то и здесь наблюдалась безрадостная картина. Казалось, что весь университет собрался для того, чтобы поплакать у дверей. Из одной такой комнаты вывалился совершенно бледный верзила, и, припав к плечу старушки, горько заплакал. Кем она приходилась верзиле – для Нехотелова осталось загадкой. Может мамой, может бабушкой – науке, которую он здесь представлял, этот факт оставался неизвестным. А седая женщина – наверняка славно прожившая жизнь – успокаивала дылду: -Ну, дорогой, успокойся. Не плачь маленький. Я к ректору пойду. Не плачь. Неудобно. Уладим. Вытри слезки. А верзила, наматывая сопли на кулак, все слюнявил жакетку старушке. -Ничего себе маленький,- пробурчал Нехотелов,- попадись такому в темном переулке… Пойду к своим. Возле аудитории, где экзаменовались будущие журналисты, стояла такая же круговерть. Но теперь и здесь появились плачущие. Открылась дверь. Выглянула девушка. Она строго оглядела народ и сказала: -Один человек. Кто? Народ прижался к стенкам, испугано глядя на секретаря. Взгляд её остановился на Викторе: -Вы? Проходите. -Да я… -А что тянуть? Готовы, стало быть, готовы, а нет – это скоро выяснится. -И то правда,- сказал Нехотелов, проходя под испуганными взглядами, как сквозь строй. При этом он ещё ухитрился притиснуть секретаря корпусом к косяку, ощутив её полную упругую грудь. -Не шали,- усмехнулась секретарь и добавила обещающим шепотом.- Нашел место… Витя окончательно смешался и очутился перед строгой комиссией. Он быстро огляделся. В душе всё поджалось – бабушка из мультика принимала экзамен. Кандидат в студенты что-то блеял на её тихие вопросы и, как поется в известной песне, «то мрачнел, то бледнел, но никто ему по-дружески не спел…». И в конце-концов, зашмыгав носом, юркнул в дверь. Ещё одна мечта о дипломе с хрустом развалилась прямо на глазах. «Бабулька дает гари»,- пронеслось в голове у Виктора. А к бабульке уже сел парень похожий на английского лорда с иссиня-черной бородкой, спокойными глазами и бесстрастным лицом. Он уверено сыпал ей на стол существительные, подлежащие, сказуемые, глаголы, отдельные части речи и целые предложения, а бабушка в такт ему кивала головой. «Она лежала ничего, не видя и не слыша, и только счастливо улыбалась, выбивая желтой пяткой о спинку кровати вальс «Амурские волны»42,- подумал Нехотелов и все его страхи как-то улетучились. -Скажите номер билета,- услышал он, оказывается рука уже вытянула билет, а спрашивала секретарь. -Двенадцать,- ответил Нехотелов и шепотом.- А как насчет встретиться?.. -Возьмите листочки бумаги и садитесь во-о-о-н туда, и тише.- Ты экзамены сначала сдай. -Понял. Он отошел. Сел на свободное место. Взглянул на билет и понял, что Судьба не только повернулась к нему лицом, но и ласково улыбнулась – в билете были те же вопросы, о которых так вдохновенно рассказывала «бабушка» из мультика. Витя не страдал склерозом, провалом в памяти и аневризмой аорты, а поэтому его ручка забегала по бумаге, вызывая завистливые вздохи окружающих. В двадцать минут, разделавшись с билетом и исписав предложенные три листа бумаги, он удовлетворенно откинулся на стуле и оглядел аудиторию. «Лорд» уже закончил отвечать и, судя по лицу бабушки, все было «тип-топ». Едва он встал, расшаркиваясь, как Витя вскочил, и, не ожидая приглашения, подсел к преподавателю. -Ну-с, молодой человек, покажите ваши записи,- сказала бабушка. Витя протянул листки. -О!- Бабушка не могла скрыть удивления.- Моя лекция вчера?! М-да… И все по памяти, без шпаргалок? -Без. Можете обыскать. -Очень хорошо. А то ходят тут всякие, шелестят,- вдруг раздражаясь, сказала бабушка.- Так. Так. А это я вчера не говорила… Однако на уровне, надо признать. В принципе я мог вас не спрашивать, но для порядка… Вот разберите это слово и расстанемся. Это уже дополнительный вопрос. Нехотелов в две минуты разделался со словом «вакцинация» и протянул лист бабушке. -Угу. Так. Так. Хорошо. Так и запишем: «хорошо». И она вывела это слово против графы «русский язык, устно». Расписалась. -Всё. Свободны. Нехотелов взял экзаменационную ведомость и вышел. Тут же подскочил «Лорд» с бородкой. -Как? -Хорошо. -Держи пять. Университет всё еще содрогался от слез, но для Лорда и Виктора этот этап был уже позади. -По пивку?- предложил Лорд, держа руки там, где их держит футбольный вратарь, когда забивают одиннадцатиметровый. -Можно,- расслаблено ответил Виктор.- Только где? Я город слабо знаю. -Я в курсе,- ответил Лорд.- Пошли. Они шагнули за угол, поворачивая к широкой лестнице, и едва не оказались сбиты маленьким, но чертовски хорошо сложенным субъектом. Он был весь в пыли этот субъект, и на его фибровом чемодане тоже осело пыли на палец. -А черт!- ругнулся субъект.- Мужики, извиняйте. Где тут экзамены? -За углом, месье,- холодно ответил Лорд.- Не кажется ли вам, что ваше столь поспешное антрэ… -Потом, мужики! За углом, говоришь?- и умчался. -Во, дает,- сказал Нехотелов. -Подождем с пивом,- решил Лорд.- Явление Христа народу, акт первый. Надо посмотреть финал. Они вернулись к аудитории. Оттуда уже доносились крики субъекта: -Мало денег!.. Автобус!.. Дайте билет и я поехал!.. -Вынос тела состоится через пять минут,- заметил Лорд, перебирая бородку. Но он ошибся, Субъект задержался ровно полчаса, Через тридцать минут дверь стремительно распахнулась, треснув кого-то по лбу, и субъект, гремя чемоданом по ступенькам и запихивая на бегу ведомость в карман, рванулся на выход. Уже откуда-то снизу, видимо, вспомнив о «мужиках» он заорал: -Пя-та-к!.. Гулко бухнула парадная дверь и субъекта не стало. -Огонь, маневр, победа…- задумчиво сказал Лорд.- Однако… -Во дает,- сказал Нехотелов, потому что больше ничего не мог придумать. Оба оторопело помолчали. Так состоялась первая встреча могучей кучки, которая станет известна всему университету под именем «Старые мамонты». *** Долго рассказывать о том, как Нехотелов сдавал экзамены. Вот, если бы он их с треском завалил, то тогда, конечно, тогда можно бы поскулить над недоумком. Но Витя сдал. Казалась бы, сатанинская радость должна переполнять его. А вышло наоборот. Он испытал страшную тяжесть и невероятное опустошение. Университет! Не педвуз, не институт какой-то. Университет – мечта многих, тут под потолок бы прыгать, а он не испытывал ничего, кроме жуткой усталости. Жару подкинул и декан факультета. Плотный мужик, чуть выше среднего роста с буграми мышц, выпиравших из-под легкого костюма – говорили, что он служил в морской пехоте – с игривыми усиками на добродушном лице. -Поздравляю,- сказал декан, окидывая взглядом битком набитую аудиторию,- но знакомиться не буду. Желательный вариант, чтобы мы встречались только на лекциях. Хотелось, чтобы все, кто здесь сидит, получили дипломы. Но по опыту знаю, что уже к концу первого курса мы не досчитаемся многих. Так говорит практика. Впрочем, может я ошибаюсь и этот набор уникален. Дай бог, как говорится. Однако хочу заметить, что хотя вы и заочники, диплом получите равный с дневным отделением, а это налагает на вас особую ответственность. Может, где-то в ВУЗах и делается скидка на заочника, но только не у нас. И кто пришел с мыслью отстоять в очереди положенный срок и получить заветную книжку с красивым знаком, тот глубоко ошибся. Пахать придется серьезно. Даже круче, чем пчелкам. Я не пугаю – это действительное положение вещей. Словом, вы теперь не люди, вы – студенты. И кто это прочувствует, поймет, тот придет к финишу. Такое вам напутствие… А сейчас я вам представлю вашу маму, образно говоря, вашего методиста. Она вам расскажет с чего начать и чем закончить на первом курсе. Да и в дальнейшем она вам очень сильно пригодится. Побеседуйте. Не стесняйтесь задавать вопросы. Желаю удачи! Уже качаясь в поезде, Нехотелов припомнил это напутствие дословно и только тут до него дошел смысл происшедшего. Он – студент! Студент ДВГУ. Ого, это звучало! Он еще раз всмотрелся в справку, где значилось, что «…тов. Нехотелов зачислен на первый курс…». -Странно,- сказал Витя в ночную тьму,- сбылась мечта идиота, наступает новая жизнь… Нехотелов волновался у окна, за которым уже давно промелькнул город, и поезд, гукая в темноту басовитым свистком, мчался навстречу Энску, навстречу Судьбе. Энск обнял его утренней прохладой и тишиной. После шумных улиц Владивостока с его сопками, фуникулером, звоном трамваев, с лихими таксо и светом реклам, город показался ему глубокой провинцией и невыразимым теплом повеяло от деревянных оград, изб на привокзальной площади и самой площади с огромной лужей посередине, у которой тоскливо мычала корова. Зина встретила Нехотелова вопросом: -Ну и что? -Зачислен,- равнодушно ответил муж. -Ой, мамочки,- присела Зина.- Правда? -Вот документ,- солидно сказал Нехотелов, протягивая справку. -А я слышала, что студенческий билет дают,- разочаровано сказала Зина, глядя на бумажку с гербовой печатью. -На сессии дадут,- пояснил Витя,- и студенческий и зачетку. Всё, что положено. -Значит, студент? -Студент. -Да!- сказала Зина, как выстрелила.- Совсем ученый, к этому надо привыкнуть… -Ага, шибко ученый, попотеешь тут… -А ты как думал? Надо, значит, надо и потеть… черт, интересно! И тебя в газетах будут печатать? -Наверное… -Обязательно,- сказала Зина убежденно.- Раз журналист… конечно. -Ты будешь кормить журналиста?- спросил Витя.- Как волк голодный… -Нет ничего опаснее голодного мужчины. Иди, умойся с дороги. Я сейчас, я мигом Журналист, это же надо,- озадачено донеслось с кухни… Зина привыкала к новой для себя роли – жены журналиста. А в то самое время, когда, плотно закусив и усевшись в кресле, Нехотелов смотрел вторую серию чего-то цветного, отдыхая после трудов, в это самое время скорый поезд «Владивосток-Москва», остановившись в Лучегорске на три минуты (кто-то рванул стоп-кран), выплюнул на перрон субъекта в мятых брюках, с отросшей щетиной на лице, всё с тем же фибровым чемоданчиком. Субъект уже чувствовал себя поэтом и вольнодумцем, как и все студенты. Ему хотелось действия, хотелось промочить горло после долгих диспутов с преподавателями, хотелось чего-то необыкновенного. Но Лучегорск ничего не мог предложить кроме двух бутылок «Прибрежного»43 и черствой булочки в привокзальном буфете. А поскольку дело было до Указа о борьбе с пьянством, то субъект, прямо на глазах представителя закона, прямо «из горла», шарахнул пару бутылей и ему стало хорошо. Уставшая душа требовала отдохновения. И, кроме того – не забывайте, он уже был студентом,- а новое положение обязывало к широте мысли, к неординарности поступков, к философии. Поэтому он подошел к сержанту и сказал, дыхнув свежим запахом сивухи: -Что курим? -Дергай, хлопец, пока в памяти, а то «луноход»44 вызову, тогда покуришь. Субъект предпочел не ввязываться в дискуссию, хотя на языке вертелись десятки синонимов, омонимов, глаголов, а также деепричастных оборотов. Он побрел к остановке. В автобусе он вдруг впал в глубокую депрессию, и его всё раздражало. -Автобусов понастроили, а плашек шесть восьмых дюйма нету,- бурчал он раздраженно («Двенадцать стульев» он знал на зубок).- Эх, тудыть твою в качель!.. Ничего голод пережили, переживем и изобилие… Раздражение достигало чудовищных форм. Его раздражали бессмысленно-одинаковые коробки домов, улица, на которой уже долбили новенький асфальт отбойными молотками, хилая растительность, дым гиганта энергетики, выливший пепел на свежевыстиранные простыни, которые кто-то, по простоте душевной повесил на балконе. Душа субъекта не воспринимала оправданий типа: дома одинаковые – зато решается квартирный вопрос, Да, пепел валит – это верно, зато гигант энергетики пущен досрочно. Ломают асфальт – неувязочка с проектом. Ему казалось, что пусть все будет построено в срок, зато качественно. Странный мужик… А кто же премию за перевыполнение плана получит?.. Иван Федорович Крузенштерн, что ли?.. Субъект он и есть субъект, что с него взять?.. -Ну, ничего,- бурчал он, раздражаясь,- я вам покажу кузькину мамочку… Распалив себя подобным образом, он добрался до квартиры, не раздеваясь, плюхнулся на диван, и огорченно захрапел. Очнулся он от звона посуды и недипломатических выражений. -Слышь, роднуля, сказал субъект, зевая,- а я – студент. Приняли. Ошарашенная таким необычным вступлением, подружница изумленно застыла. Сковородка, тяжелая чугунная сковородка, в которую уже были введены координаты цели – как раз меж глаз субъекта – выпала из рук верной подруги жизни. -Нет, правда?- спросила она, не обращая внимания на грохот кухонной принадлежности. -Правда,- ответил субъект, меня стойку каратиста на дружеские объятия. Верная подруга жизни припала к груди студента и взволновано разрыдалась. -Радость-то какая, божечки! Теперь ты меня точняк бросишь… -Ты у меня единственная и неповторимая,- сказал ласково субъект и сплюнул. -И по чужим бабам бегать не будешь?- ворковала подруга жизни. -Какие бабы?- огорченно вопрошал субъект.- А учиться когда?.. Университет – это понимать надо. Не твое занюханное ПТУ. Странно, но выпад в сторону училища штукатуров-маляров, кажется, остался незамеченным. -А девки есть?- спросила подруга жизни. -Говорят, что самые красивые – у нас в университете. -Я им все патлы повыдергаю,- ласково пообещала женушка. -Какая ты все-таки зануда,- огорчился субъект.- Причем тут патлы?.. Там не женщины, там знаешь кто? -Кто?- угрожающе спросила подруга. -Давай переведем разговор в другую плоскость,- попросил субъект. -Не-е, ты скажи, кто?- взвелась супруга, отпихивая мужа. -Фимины,- нехотя ответил субъект. -Значится, хвемины…. Так, так, а я кто?.. -Ты? Чмо прищуренное,- сказал субъект озлясь. Ах, лучше бы он не произносил этих слов. Кто служил в армии и видел установку «Град» в действии, тот без лишних слов поймет, что обрушилось на субъекта. Весь кухонный арсенал, включая холодное оружие, которым шинкуют капусту, принял участие в наступательной операции. -Такие слова на дешевку потратил,- ворчал субъект, потирая синяк под глазом и убираясь на балкон.- Кобра! Ко-б-ра!!- произнес он громко и раздельно, так чтобы слышно было даже на улице.- Кобра! Ш-ш-ш, змея! Он сплюнул через перильца и улегся на балконе, подложив под голову старую куртку. Нет. Здесь поступление в университет пока ничего не изменило. Увы. Несколько позже остальных Лорд ступил на благословенные камни Хабаровска. В Грузии говорят: мужчина тот, у кого деньги, если нет денег, то это не мужчина, а самец. В корне неверное рассуждение, ибо Лорд всегда оставался мужчиной даже без денег. Только настоящий мужчина покупает цветы жене на последнюю пятерку. А Лорд, несомненно, принадлежал к таковым, потому что, не торгуясь, купил скромный букетик гвоздик – важно ведь не что, а как – и, позванивая последними пятаками (действительно последними), отправился к автобусной остановке. Что и говорить, в этом отношении Лорд был на голову выше Нехотелова и на три головы выше субъекта. Так как букетик гвоздик запросто переплюнет умение постирать и сварить обед. Надо признать, что Лорд изучил женскую натуру в совершенстве. Великий психолог, он знал что делал… А может, в этом и нет ничего особенного, может так и надо завоевывать сердце женщины в наше трудное время?.. Давайте оставим знак вопроса в этом щекотливом рассуждении и пойдем дальше. *** Утро следующего дня возвестило студенту Нехотелову, что праздник жизни кончился, и наступают суровые будни. Увы, не в редакции. -О, и Нехотелов появился,- сказал радостно мастер и, обращаясь ко всем, начал решительно.- Задача – подготовить технику. Работа известная, чего у нас нет – я слышал. Языками молоть не надо. Надо работать. Надо проявлять социалистическую предприимчивость! -Воровать?- спросил Суворов. -Я так не говорил,- обрезал мастер.- Хватит ерундой заниматься. -А где запчасти брать? -Будут. Все будет со временем. Всё, я пошел. За меня – бригадир. -Завком, партком, администрация,- бросил кто-то. Мастер сделал вид, что не расслышал реплики. Да и как ему было думать о производстве, о надоевших гайках, пружинах, болтах, цилиндрах, если кроме своей основной обязанности производственного мастера он являлся: -председателем цехового комитета, -начальником штаба цеховой ДНД45, -каким-то ответственным за что-то в заводском комитете ВЛКСМ, -заседал в постоянно действующей производственной комиссии, -яро вел борьбу с нарушителями трудовой дисциплины, а также являлся членом ещё около десятка различных комитетов, где требовалось его непременное присутствие. Какая работа, какое производство?! Вы в своем уме!.. Вероятно, найдутся очень деловые и принципиальные, которые начнут выступать: мол, общественная деятельность на то она и общественная, чтобы заниматься ею в нерабочее время. Вы серьезно, может еще и бесплатно?.. Покажите мне такого активиста, которые в нерабочее время ведет общественную работу. Ему следует при жизни поставить памятник… Мастер истово верил, что движитель прогресса (а главное возможность выйти «в люди») – общественная деятельность. И, видимо, не он один. Потому что в то славное время, через месяц после покупки, сгорали цветные телевизоры, ломались автомобили, не успев выехать из гаража, и комбайны в поле, поставленные на линейку готовности в феврале, а в магазинах стояла мебель похожая на крашенные гробы. Зато общественная деятельность процветала… Словом, мастер хлопнул дверью и убежал, а бригадир зевнул, достал новенькую пачку чая (байховый, черный, II сорт) и пошел заваривать напиток богов. -Чай не пил – какая сила?..- говорил бригадир.- Чай попил – совсем ослаб. Рабочий день начинался с чаепития. -А чего пупок рвать?- объяснял он народу.- Мастер в бегах, запчастей нет, никому ничего не нужно и всем хорошо. Наливай чаек! Начинались суровые трудовые будни.46 СТАЖЕР Шел Совет Базы. Быков представил экипаж капсулы Совету и сразу завязался разговор о возможной помощи «Торгису». Выдвигались и рушились гипотезы, на экране инфравизора47 мелькали цифры и графики. Юрий ввязался в спор со специалистами Базы, а те со своей колокольни потрошили все его логические построения. Быков посмеивался, глядя на эту заварушку, судя по его виду, он уже принял решение, но держал его при себе, как расчетливый игрок козырную карту. Он давал мнениям излиться. И во всем этом шуме, спорах, доказательствах Стажер почувствовал себя одиноким и никому не нужным. Как ребенок, забытый родителями, среди говорящих о своем мужчин. Откуда оно взялось это сравнение здесь в шикарных апартаментах Совета, на невообразимом удалении от родных мест, от родителей, которые никогда раньше не вызывали в душе Стажера такого эмоционального всплеска?.. Отец… мать… Больше он помнил мать, но только как водопад каштановых волос и пронзительную, удивительной нежности, синеву глаз. О, разговорились!.. Как будто его и нет вовсе?.. Уж, коль пригласили на Совет, коль Быков намекал на изменение ситуации, то хотя бы обратили внимание… Конечно, Стажеру никто не мешал подойти, вклиниться в разговор, обсудить проблемы, но… Но разговор велся на непонятном языке, на сленге звездолетчиков, который, разумеется очень и очень далек от лекций по освоению Пространства в стенах Звездной. Одно дело лекции, другое – терминология. Да не специальная, а принятая в обиходе, выдуманная пилотами еще в те незапамятные времена, которые и сам черт не может вспомнить, если черт водил звездолеты или не сгонял пару рейсов штурманом через черные дыры… Корифеи! А кто он? Кто?.. Стажер. Первый рейс. Первая жизнь. А взять того же Юрия?.. Потерял счет годам и векам. Масса знакомых и в Кольце, и в Пространстве. Даже Быков ему друг. Или биолог – трижды посещал планету. До сих пор рассказывает, как подстрелил где-то в сельве, как его?.. А-а-а, динозавра, из бластера шлепнул. А когда это было?.. Да кого не возьми. Ему завидовали в Звездной. Не успел закончить курс – Стажер только – а уже в рейс ушел. Да какой!.. Не толокся на межпланетных перевозках внутри Кольца, сразу махнул, повезло!.. Дальше некуда. Двигатель кончился, корабль висит, я - на Базе, а командор говорит какими-то намеками. А если оставят на планете? Тогда прощай Космос, прощай штурманский знак на груди. Стоило так далеко забираться, чтобы посвятить себя какой-то планете, пусть даже распрекрасной. Зачем? -Стажер!- услышал он голос Быкова,- Стажер!- Задумался хлопец, третий раз зову,- он с усмешкой глянул на Юрия.- Идите сюда! -Стажер резко поднялся и подошел к начальнику Базы. -Вы знаете, что вас ждет дальше?- спросил Быков. -Догадываюсь,- мрачно ответил Стажер,- планета. -А хороший у тебя парень,- сказал Быков, обращаясь к Юрию,- я, пожалуй, его у себя оставлю. Всё понимает. -Будущий штурман,- сказал тот,- это тебе не что-нибудь, В Звездной был лучшим, орел. -Да,- сказал Быков, смеясь,- на отличие даже я не вытянул. Нормально закончил, но до золотого знака не дотянул. -Не прибедняйся,- усмехнулся Юрий. -Правильно, планета,- сказал Быков Стажеру,- или есть возражения? А чем плохо… -Какие у Стажера возражения?.. -И то верно. -А мой допуск на управление? -А посвятить себя Базе нет желания? -Нет,- ответил Стажер честно. -Да штурман он,- сказал Юрий,- звездный странник -Ладно, пусть странствует,- согласился Быков. -На обратном пути заберем,- уточнил Юрий. -А пока – планета,- подвел черту Быков.- Там сейчас сложная обстановка. Очень сложная. -Надо помочь нашему товарищу,- вклинился в разговор Юрий,- С командором вопрос решен. -Да,- сказал Быков.- Помочь. Задача сверхтрудная. На Базе все заняты. Послать некого, а послать надо. Решили вас. Что касается допуска… Вы проходили штурманскую практику на «Торгисе»? -Да. -Он проходил,- подтвердил Юрий,- я бы ему корабль доверил. Вахты стоял Молодец! -А контакты?- спросил Быков. -Не успели,- ответил за Стажера Юрий.- База – первая остановка, для него первый контакт. -Тем более,- быков строго посмотрел на Стажера,- планета – отличная школа. Будет все нормально, я первый допуск подпишу. -А если… -Не должно быть «если»!- резко сказал Быков.- Не должно! -Ты бы его не пугал,- сказал Юрий,- а то он и в самом деле натворит дел. Потом не разберешься. -Я не пугаю. Если он не будет лезть, куда его не просят и действовать строго по инструкции, то все пройдет хорошо. Ты себя помнишь? -А что, хорошая была рубка,- усмехнулся Юрий.- Я им тогда здорово помог. -То-то – рубка… Гусар. -Ну, ладно,- заскучал сразу командир капсулы,- я вижу, что остальное решиться. Держись, Стажер! Он отошел и сразу же заспорил с инженерами Базы, что-то доказывая. -Тоже деятель,- проворчал добродушно Быков,- гусар-рубака. Пошли, Стажер, разберем все подробно. -А что такое «гусар»?- спросил Стажер. -Не что, а кто. Гусар?.. Были такие люди на планете, скакали на животных по названию «лошадь». Увидишь. Ты теперь все увидишь. Я поясню. Разговаривая, они стали в квадрат и зал Совета исчез, но возник, словно из тумана другой, более просторный, уставленный полками с неизвестными Стажеру предметами. -Вот твоя обитель,- сказал Быков.- Здесь ты пройдешь сравнительную адаптацию, познакомишься с историей планеты, привыкнешь к земным суткам того района, где тебе придется бывать. Вообщем, располагайся, обживай. Я приду завтра. *** Здесь царила тишина. Такая тишина, что слышался шорох крови в жилах. И это казалось невероятным, потому что и в «приемной», и на плантациях, и куда бы не водил их Быков – даже в лабораториях – всюду ощущался еле уловимый рокот механизмов Базы, её огромного «сердца». А здесь – тишина. И только тяжелые фолианты времен Светония Транквилла, и века, века, века застывшие под золочеными обкладами книг… Впрочем, книги – не единственное, что окружало Стажера. У стены, противоположной двери, находился стол, на котором можно было устроить стадион для мини-футбола, заваленный картами, рукописями, схемами, колбами. В его левом углу помещался огромный глобус планеты, а на правом конце – чуть поменьше,- но тоже внушительных размеров, глобус Базы. На столе валялись древние астролябии и современный секстан, каким-то образом попавший сюда авиационный компас КИ-15. Казалось, на столе не было порядка, но это только казалось. Стажер управлялся с этим столом очень даже не плохо. Заниматься приходилось много, но проявился интерес и он охотно просиживал за столом дни, месяцы… Но эта зала – или комната – какой бы внушительной она не была, все-таки ни во что не шла в сравнении с другой, уходившей куда-то в «бесконечность». Вход в музей планеты располагался здесь. Стоило выйти из-за стола, пройти два десятка метров и открыть тяжелую овальную дверь, замаскированную под экран инфравизора. Попадая сюда, Стажер поражался тому, как мал человек и как велико созданное им. Естественно, не только по размерам. Если плантации Базы являли собой уникальное собрание растительного мира, то здесь царствовала техническая мысль. Вот первое колесо – закругленный обломок скалы с пробитым отверстием, надо полагать, под ось, а над ним завис прострелянный «Спитфайр»48. Там ладья викингов, а напротив катер на воздушной подушке. Странный аппарат с котлами и трубами, за ним – соха, а рядом стенд непонятного назначения. Какой-то очаг, палочки для счета и громадная допотопность первой ЭВМ49, отдельно её аналог, умещающийся на ладони. Где-то вдали торчали мачты лайнеров, хвостовые балки воздушных супергигантов с лихой надписью на борту «Ан». Было на что посмотреть. Стажер захаживал сюда, чтобы потрогать руками, ощутить дух того времени, подергать рычаги машин… Забегал на огонек и Быков. -Хорошо здесь у тебя,- говорил он тихо,- благодать. Затопи-ка камин. Стажер понимал, что это очередная проверка, но молча стучал топором по звенящим полешкам, выкладывал дрова колодцем, поджигал и оба некоторое время сидели молча, глядя на пляшущий огонь и наслаждаясь теплом. В камине ни какой нужды не было, но что-то колдовское виделось в пляске огня, завораживающе и они молчали, думая о своем… -Как двигаются дела?- глядя на желтое пламя, спрашивал Быков.- Где уже? -Петровская эпоха. -Занятное время. Ладно. Уложишься? -Постараюсь. -Ты уж постарайся, дружок, постарайся. Язык освоил? Ну-ка прочти вот это.- Быков встал, прошелся к полкам и вынул небольшую книжку.- «Евгений Онегин». О, даже с автографом!.. Прочти. Послушаю. -«Не мысля гордый свет забавить,- начал Стажер.- Внимание дружбы возлюбя…» Быков слушал не перебивая, кивал в такт головой и блаженно вздыхал, подставив пятки огню. Уловив момент, когда Стажер заскрипел голосом, прервал. -Хорошо. Успехи есть. Ну, а что такое «свет»? -Рассмотрим систему, являющуюся частью некоторой системы,- привычно завел Стажер. Быков посмеялся. -Меня интересует свет не как раздел квантовой механики,- сказал строже,- но как определенная часть общества. -Ну, так бы сразу… -На планете тебе не дадут даже секунды на размышления,- веско сказал Быков.- Либо ты отвечаешь правильно, либо… А это «либо» может иметь самые различные варианты. -Да какие могут быть варианты?!- нахально возразил Стажер. -Поживем – увидим,- уклонился Быков.- И хорошенько запомни: Стажера нет, а есть… Ну, кто ты, я еще подумаю. Хорошо тут у тебя. Уютно. -А как наши?- осторожно закинул удочку Стажер. -Нет ни ваших, ни наших!- озлясь непонятно от чего резко сказал Быков.- Нет! -У-х-х,- выдохнул Быков.- Тебе сильно хочется на корабль? -Конечно. -Это потому, что ты ещё не был на планете. Это редкостная планета, понимаешь?.. Просто жуть до чего редкостная. Как бы тебе объяснить?.. Есть планеты экзотические, с двумя солнцами, с мягким климатом, со всякими фокусами, а здесь всё просто и красиво. Ты снег видел? -Нет. -Ты много потерял,- усмехнулся,- но не совсем. -Вопрос возник,- сказал Стажер. -Да,- Быков потянулся, встал. -Музей – это с планеты всё? -Мелочи, вроде самолетов и мелких судов – да. Остальное перепрограммированные блоки синтеза. Сначала для забавы тащили – интересно, а потом сами стали делать. Но есть и подлинные вещи, исчезновение которых не принесло вреда планете. Танки с Курской дуги, например, кое-что брали… Ладно, пора мне. И он ушел. Как всегда уходил внезапно и бесшумно, словно привидение, о которых Стажер читал в средневековых романах. Хотя он привык к таким появлениям и исчезновениям Быкова, все же ему стало не по себе. Он сам мог также появиться и исчезнуть. Никакого фокуса, а тем более мистики здесь не наблюдалось, но… если было перед кем исчезать… Странные мысли разозлился на себя Стажер, и опять его озадачило это взволнованное состояние души, которое он начал ощущать с недавнего времени. Что-то непонятное творилось с ним, с ним – почти андроидом, лишенным, как он думал, всяких посторонних чувств и эмоций. Откуда это всё, он не мог себе объяснить. Порой ловил себя на том, что его привлекают женские портреты. Чем?.. И здесь он заходил в тупик. В старых романах он прочитал, что женщина вызывает в мужчине чувство, именуемое любовью. Слово было таким же странным, как и описываемые в романах переживания. В один из приходов Быкова он сказал об этом. Быков помолчал, думая, а потом ответил как-то очень тихо: -Это надо пережить. Стажер изумленно поднял бровь, а Быков сел в кресло, потер виски пальцами и также тихо продолжал: -Это одна из загадок планеты. Вообще-то тебе нужно знать, что это такое. Хотя бы теоретически, но все теории здесь бессильны, и в каждом конкретном случае процесс любви,- Быков грустно усмехнулся,- протекает по-разному. Бывает любовь пламенная,- втолковывал Быков со странным выражением на лице,- безответная, платоническая, трагическая, шальная, с первого взгляда и… так далее. Впрочем, за все существование планеты никто не догадался издать пособие по любви. Добрый мой совет – не морочь себе голову. Планета все расставит на свои места и, как знать, может ты все усвоишь на практике… В тот день (или вечер) словом, в то посещение, Быков не исчез, не растворился среди тяжелых портьер, по-своему обыкновения, а встал с кресла и, как-то сгорбившись, пошел через весь зал к выходу. У входного люка, набрав код, он оглянулся, посмотрел, вроде сквозь Стажера, и сказал, через силу улыбнувшись: -Только не сгори. И ушел. Растерянный неожиданным видом шефа, Стажер долго не мог прийти в себя. -Любовь,- бормотал он, наводя порядок на столе.- Странно… Только не сгори?.. Что он хотел этим сказать?.. СЛУЧАЙНОСТЬ ИЛИ?.. Вся наша состоит из случайностей, которые – хотим того или нет – готовим сами себе всю свою сознательную жизнь. Совершенно не подозревая, во что это выльется, а скорее оттого, что некуда было истратить довольно щедрую тринадцатую зарплату Нехотелов купил кинокамеру. Вскоре выяснилось, что занятие сие зело увлекательно, но требующее непредвиденных в семейном бюджете расходов, потому как снять – полдела. Необходимо пленку обработать, а потом как-то просмотреть свое произведение. Зина хоть и побурчала немного, но, видимо, приняв во внимание принцип: «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы на водку не просило», согласилась на дополнительное финансирование. Нехотелов и так довольно редко полоскал горло спиртным, а тут, когда у него появилась небольшая лаборатория, весь отдался своему увлечению, больше стал возиться с детьми, и Зина тихо радовалась, глядя на эту идиллическую картину. Камера звала в дорогу, звала снимать новые фильмы и он снимал их. Загубив километра полтора пленки, Нехотелов получил неплохую практику, и друзья признавали, что получается и даже терпимо. Он монтировал очередной фильм из жизни своего старшего, который назывался «Охота». Чисто семейный фильм, как говорится, для внутреннего потребления, когда к нему зашел Санька Колесов. Не будем утомлять читателя его портретом. Он у нас появился ненадолго. Впрочем, если угодно… Рост выше среднего, лицо мелкое, глаза и волосы темные, одет дорого, но неряшливо, платит алименты, увы – пьет, но в голове масса идей, которые сводились к одному: как быстро и без хлопот получить миллион рублей. Да, только так – единичка и шесть нолей рядышком. На меньшее он не соглашался. Так как в плане была вилла у теплого моря на Черноморском побережье Крыма, трехэтажный особняк в средней полосе России и желательно две «тачки»: «Ягуар» для парадного выезда и «Волга» (лучше бы черного цвета) – для повседневных разъездов. Нехотелов немного дружил с ним раньше, но когда понял, что все начинания Колесова крутятся возле одного – денег, как-то охладел к нему и лодка дружбы, кое-как державшаяся на плаву жизни, дала заметную трещину и безо всякой грусти затонула. Но иногда Колесов заходил. Потрепаться, вспомнить колхоз, где год назад они вместе парились на заготовке сена. -Слышал, в университет поступил?- спросил Колесов, открывая пачку «Астры». -Да,- неохотно ответил Витя. -Странно,- заметил Колесов,- странно. По блату, наверное… Это была любимая привычка Колесова, тихонько так, нагадить в душу собеседнику, чтобы тот заранее чувствовал себя идиотом. -Я тоже на следующий год в институт поступаю,- сказал Колесов.- Что дуру гнать… Вот ты, кончишь университет, если кончишь, и куда? Дворником? -Куда же ещё,- раздраженно сказал Нехотелов.- Нынче в дворники только с университетским образованием и принимают. -А чего ты в бутылку лезешь? В «Комсомолку» или «Советскую Россию» тебя не возьмут. Туда МГУ50 кадры клепает, а в «районку» ты сам не пойдешь. -Почему не пойду? Запросто. -Брось заливать. На сто сорок рэ?.. С ума сойти! Ты сейчас сколько получаешь? Э-э-э, три сотни. То-то. А то – «районка»… -Надо же где-то начинать… -Ну, начинай. Дело твое. А я в институт подамся, На экономический факультет. Экономика – это не журналистика. Тут в голове масло должно быть. -А «Комсомолку» дураки делают? -Я этого не говорил,- быстро сказал Колесов.- Ладно. Снимаешь? -Снимаю,- кратко ответил Витя. -Камера – так себе,- заметил Колесов.- Да и оборудование убогое, по правде сказать. Деревенское, как на МТФ51. -Ты никуда не торопишься?- спросил Нехотелов с железом в голосе. -О-о-о, уже и пошутить нельзя,- заерзал на стуле Колесов.- Знал бы, с чем я к тебе пришел – флакон бы выставил. -Что-нибудь эпохальное,- вставил Витя спичку в ноздрю.- Кролики, гектар редиски или плантация кукурузы, что на этот раз? -Дурный,- сказал Колесов.- Я к тебе с идеей, относительно тебя же. Но сначала давай посмотрим, что ты наснимал. Покажи. Только готовое. Есть? -Есть. -Показывай. Нехотелов подчинился, так где-где, а в области фотографии и кино Колесов был для него авторитетом непререкаемым. В Колесове пропал талант великого доки по части фото- и кинодела. Крыть здесь нечем. Он мог снять любую травинку так, что глаза прогляди – не оторвешься, а уж если Колесов делал портрет, то находил в человеке такое, что тот молодел лет на пять и убегал довольный невероятно. И, вот они заковырки человеческой натуры, мечтая разбогатеть, он не брал за фотографии ни копейки. Может за эти странности и терпел его Нехотелов. Снимал Колесов не «Практикой», не «Никоном», а обычными аппаратами вроде «Смены», которых полно в магазинах. -Не стеклышки главное, а тяма в головке,- говорил Колесов, проявляя очередной ролик отснятой пленки. Однако своего таланта он стеснялся. Считая всех вокруг недоумками, казалось, вот случай, когда можно поставить свое «Я» на крепкий фундамент, стоило только выставить несколько своих фоторабот или опубликовать их в «Советском фото». Вот путь к славе и известности. Увы. Колесов старательно избегал известности и выставок. Ради одного кадра мог не спать сутками и неизвестно, когда он спал вообще. Днем - производство, ночью химичил в лаборатории, изобретая новые реактивы: особые проявители, сверхбыстрые фиксажи и что-то еще вне досягаемости нормального понятия. И результаты потрясали воображение. Он мог сделать фото на чем угодно: на куске холста, и тогда фотография напоминала картины мастеров эпохи Возрождения, на листе фанеры, на стекле, на чем угодно. И когда он показал одно такое фото на холсте и в цвете, Витя ахнул, а Колесов удовлетворенно закурил неизменную «Астру». Застрекотал проектор и Колесов затих. ОН внимательно всматривался в кадры, в компоновку фильма и не проронил ни звука. Погас экран. Замер проектор. Молчал Колесов. Молчал Нехотелов. -Вообще-то дешевенько,- наконец сказал Колесов.- Слабенький сюжет, ни к черту монтаж, ну, это тебе и не придется делать, а в целом на троечку. Давить гашетку ты немного научился. Опять же, факультет журналистики… -Ты чего бормочешь?- спросил Нехотелов. -Узнал недавно,- Колесов закурил сигарету,- сюда, в Энск, телевидение оператора ищет. У них это называется корреспондент-оператор. Пошел бы? -Заманчиво,- сказал Витя.- Возьмут ли? -А кто из приличных операторов в эту дыру поедет? Им и там неплохо. -Энск – дыра? -Ой-ой, только не надо выставлять свой патриотизм!- поморщился Колесов.- Дыра, дырее не бывает. Приличному человеку даже посидеть негде. А культура? «Веселая арена», где малолетние девочки показывают зрителю синие ляжки, кинотеатр с порванным экраном – всё! И что тут снимать… коров, покосы, ударников, кому оно нужно?.. Гонят залепуху, елки-зеленые! -Ты чего так Советской властью недоволен?.. -Я дураками недоволен, а не властью. Трепачами, говорильщиками, патентованными ударниками, развелось, как тараканов – спасу нет… -Так зачем мне пополнять этот лихой отряд, оно мне нужно?.. -Тебе, балбесу, нужно! Во-первых, это же практика какая!.. Год-два продержишься - потом тебя выгонят – зато руку набьешь. Во-вторых, Приморье всё увидишь, связи опять же, да и фирма. Не газетенка – телевидение! -Завод бросить… -Это как пить дать. -Интересно,- сказал Нехотелов,- а как все выглядит в реальности? -С этого бы и начинал,- недовольно буркнул Колесов,- а то подавай ему сразу центральное телевидение. Видел шустряков, но таких не приходилось. Ладно, Я пошел. А ты, если удумаешь что, позвони вот по этому телефону. Поговори. Узнай, может и возьмут. Я бы, честно говоря, не взял. -Ладно, вали,- сказал Витя.- Забегай на огонек. -Не знаю, ответил Колесов.- Как бы опять в колхоз не загреметь. Во, где тоска зеленая. Колхозничек на рынок, а заводчанин в поле. Ты не знаешь, долго ещё такое шило будет? -Я не пророк. -Жаль. Ну, пока. -Пока. Уже отстучали ботинки Колесова по лестнице, а Нехотелов все сидел за столом, размышляя о превратностях судьбы. Не раз и не два говорил он себе, что бросит к чертям завод, станцию, но только теперь, когда возник выбор понял, что не сможет этого сделать никогда. Собственный корреспондент ТВ – звучало, но что там, кроме звука, для него оставалось тайной. О телевидении он знал из «Двенадцати стульев». -Эллочка, дышите глубже, вы взволнованы! Ноги, крупно, ноги! Так, натуру доснимем в Москве. Пока! Примерно так. Минут двадцать он думал о ТВ, размышлял, прикидывал так и этак пока не пришел к выводу: «Не дергаться». Очистив стол от кинопринадлежностей, он достал тетрадь, немного повздыхал, заглянул в учебный план и вывел на титульном листе: «Контрольная работа по Истории КПСС Студента первого курса…» И то верно. Мечты мечтами, а сессия в ноябре, надо работать. Начиналась жизнь студента-заочника и что там впереди – посмотрим. СЕССИЯ (День первый и второй) Я сочувствую тебе, читатель, если ты никогда не был студентом. Не выхоленным курсантом, которого не заботят такие пустяки, как обед, ужин, чистое белье, крыша над головой, а бедным студентом в потертых джинсах, с гитарой за плечами, с магнитофоном «Шарп», с индийским «дипломатом», который питается то холодцом из универмага, то финским сервелатом. Сессия, и замирает сердце! Сессия, и бессонная ночь до утра! Сессия, и готовится «телевизор»! Ах, да не тот!.. Не «Славутич» или «Садко». Это – изобретение студентов. Сессия, и шуршат пиджаки от сотен «шпор»! Бедолаги, на них ушло больше бумаги, чем на конспекты!.. Но что за студент без приличной «шпоры»?.. Словом, ур-р-р-а! Сессия! Теперь, когда дана воля эмоциям, самое время представить себе, что же это такое - студент-заочник? Сказать, что это личность жалкая и ничтожная, - погрешить против истины. История знает случаи, когда отдельные личности учились по пятнадцать лет. Разве это упорство, эту настойчивость, эту нахрапистость, это каменное сидение можно назвать жалким и ничтожным? Это герои! Подвижники науки. О них слагают легенды и преподаватель, уходя на пенсию, вспоминает: -Я был ещё молодым и красивым кандидатом наук, а этот студент страдал на втором курсе, теперь он перешел на третий. Боже, как летит время!.. Но таких мало. Основная же масса, честно отстояв в очереди за дипломом, получает таковой и оседает в провинции, чтобы мирно скоротать там остаток дней своих. Это – трудяги. Они не претендуют на памятник при жизни, пишут конспекты и статьи, борются за успеваемость и надои молока, стараются не пропускать лекции и профсоюзные собрания, аккуратно платят членские взносы и алименты. Они – пример для подражания. В конце их жизненного пути периферийные коллеги-журналисты пишут о них скудные некрологи под названием: «Он пил только чай», который помещают на четвертой полосе, где-то между объявлением о продаже мотоцикла и рекламой средства для удушения тараканов. А если представить студента-заочника в разрезе, то в голове можно обнаружить слабенькую кучку тем и цитат, в сердце – желание сдать очередную сессию, а где-то в глубине, в душе, так сказать (наверное, рядом с желудком), можно обнаружить хиленькую мечту о заветной книжице с надписью «диплом». В кармане заочника, в отличие от студента дневного отделения, кое-что водится и это понятно, хотя одевается он значительно скромнее. Этот парадокс до конца не изучен. И в сказки о бедном студенте в наш просвещенный век мало кто верит. Чахоточный рыцарь аудиторий в потрепанных штанишках, с голодным блеском в глазах канул в вечность. Его место занял розовощекий эрудит, урбанизированный детеныш конца ХХ века. Нынешний студент стационара вообще может плюнуть на стипендию, ибо папа и мама ежемесячно высылают ему в три раза больше. Да и что такое стипендия?.. С такими деньгами и в ресторане не посидишь. Но получать стипендию престижно. Уж, коль ты её получаешь, следовательно, ты не законченный дуб. Ты – личность. А это понятие в студенческой среде весит нимало. Надеюсь, читатель уловил разницу меду студентом современным, и, скажем, 50-х годов? То-то… Сессия! Нехотелов шел длинными коридорами университета, и сердце его трепыхалось, как накрытый ситом воробей. В левом кармане его пиджака лежали заветные документы: студенческий билет, зачетная книжка и экзаменационная ведомость. В гулких коридорах он чувствовал себя полноправным хозяином. Так оно и было, конечно. Он с волнением читал таблички: «Кафедра физической химии», «Кафедра общей биологии», «Факультет океанологии»… Да-а, университет. Этим все сказано. Бродя по корпусам – лекции начинались на следующий день – он наткнулся на табличку: «Кафедра журналистики». Его родная кафедра! Он открыл дверь и вошел в «предбанник» (лучше бы не заходил…). Всё вызывало в нем жгучий интерес: объявления, списки, фамилии преподавателей, которых скоро будет знать лично. Он так увлекся, что не сразу расслышал высокий скрипучий голос, исходивший откуда-то из полумрака приемной. -Конечно в шапке, без «здравствуйте», без уважения к старшим… -Здравствуйте,- заволновался Витя, сдергивая с головы шапку,- извините. Тут только он разглядел в глубине приемной высокого роста, высушенного человека с нездоровым усталым лицом. -Ничего,- сказал человек тем же скрипучим голосом.- Ничего. Да и что ждать-то от вас, от нынешних… Ничего кроме хамства. Нехотелов оторопело молчал. -Студент?- раздраженно спросил сухонький. -Так точно,- ответил Витя. -И какой курс? -Первый. -Ну, конечно, первый,- человек удовлетворенно хихикнул.- Конечно, первый, а как же иначе?.. А кстати, каким образом вы собираетесь сдавать «Введение в журналистику»? -А вы кто?- резко спросил Нехотелов. -Я?.. Ах, да – я,- тут немного растерялся незнакомец.- Зиновий Андреевич Гогулин. Не слыхали? -Первый раз слышу!- закипая, сказал Нехотелов. -Ничего-ничего,- успокоил З.А. Гогулин.- Еще услышите. А все-таки, каким образом собираетесь сдавать? Поверьте, мне это крайне интересно. Вот вы лично, как?.. Разумеется, подготовили конспекты первоисточников, перелопатили литературу… да? Витя попридержал нервы. Что-то здесь не то… с кафедры что ли? Если с кафедры, чего в приемной толчется?.. И ответил твердо: -Да! -Отлично!- Зиновий Андреевич потер руки от удовольствия и зажмурился от счастья как кот у миски со сметной.- Отлично! -Сдадим,- уверенно сказал Нехотелов.- Какое-то дешевое введение не сдать… -Какое-то?!- изумился Зиновий Андреевич.- Дешевое! Вы так полагаете! Прекрасно! Ну-ну, желаю успехов. Надеюсь, вы, лично вы, блистательно разделаетесь с этим предметом.52 Вы же будущий журналист. Я не ошибся? -Нет. Слушай, мужик, ты чего пристал? Тебе чего надо? -Помилуйте - мне? Ничего. Ну-ну… Зиновий Андреевич Гогулин нахохлился, как старая ворона в дождь, и потерял всякий интерес к Нехотелову. Он подвинул к себе ближе толстый портфель, нервно помял шапку и, быстро уколов Витю взглядом уже выцветающих глаз, истерически выкрикнул: -Не смею задерживать! Нехотелов, усмехнувшись, вышел из приемной, испытав от этого разговора внутреннее беспокойство. Праздничное настроение улетучилось. Зряшная идея побродить по университету. Уже на кого-то напоролся. А суровые будни хватают за горло. Надо мчаться на квартиру, хватать учебники, надо… Эх, первый курс, первый курс!.. Учебники хватать… Чего хватать и какие учебники?.. Всем этим надо заниматься дома. А тут на сессии… Нехотелов вдруг осознал, что первая сессия может реально стать последней. Так это запросто!.. Первый курс… Самые образованные, самые одаренные, мудрецы любого вуза – первый курс. Это к пятому или шестому курсу, освоив всё, что преподавалось, измотанный бесконечными лекциями, экзаменами, зачетами, семинарами, ощутив всю бесконечность знания, студент – уже почти специалист - вдруг с ужасом понимает, что он ведь и не знает ни черта! Всё, что он изучал в вузе даже не метровая глубина, а так – верхушки, только подступы к бесконечной пучине непознанного, что он получил (если получил) только отдельные навыки, определенную методику для решения типовых задач. Не более. Но такое прозрение наступает в период работы над дипломом, если наступает вообще… А первый курс ещё несет в себе величавую мудрость и отрепетированную бодрость речи, на горизонте первого курса нет грозовых облаков и громовых раскатов из кабинета декана факультета. Будущее безоблачно и раскрашено преимущественно в розовый цвет. -Слушай, студент,- сказал Женька.- Как насчет обмыть этот дивный документ с великолепной фиолетовой печатью, который ты называешь «студенческий», да продлят боги твою жизнь. Сидели у Женьки дома и Витя только что пожаловался на трудность существования. -Какой обмыть?! Завтра первая лекция. -М-да, нам сирым этого не понять. Ладно. Ты тут грызи гранит науки, а я побежал. Не жди. Я, видать, утром заскочу. -Везет же людям,- вздохнул Нехотелов. -Учи-учи…- засмеялся Женька. Нехотелов остановился у Женьки, который перебрался из Энска во Владивосток, под крышу родного дома на улице Стрелковой. Этот участок города больше походил на аул. Располагался на сопках, улицы были (да и есть пока) очень тесными, с острыми обломками скал, о которые легко рвались ботинки. Женькино родовое поместье располагалось на самом бугре и Витя не раз буксовал здесь «выгребаясь», как тут говорили, против сильного ветра, который дул с материка в океан. Сила порывов доходила в этих местах до такой степени, что приходилось в буквальном смысле ложиться на поток, чтобы сделать несколько шагов. Зато имелось неоспоримое преимущество для ученых занятий – тишина. Да такая, что Витя слегка волновался от такой тишины. Дом, наверное, построили ещё нижние чины с «Манчужра»53, в нем было тьма комнат, нежилых, покрытых пылью и ночами в дальних апартаментах чудилось ему бормотание, всхлипывание, быстрые шажки, вздохи, протяжные стоны, и как будто под тяжкими шагами потрескивание старых половиц. Наверное, здесь жили домовые и ведьмы на пенсии. Но в этих старых стенах с дребезжащими стеклами окон имелся клад – библиотека, собранная родителями Женьки еще в начале века. Словом Нехотелов устроился относительно хорошо, даже с некоторым комфортом, потому что другие, как он узнал позже, мыкались по знакомым, гостиницам по той простой причине, что в ДВГУ с общежитием была жуткая напряженка. К тому же, что такое первокурсник?.. Университет признавал студента своим только на четвертом курсе, а до него шагать и шагать. Первым, кого Нехотелов встретил утром около университета, оказался субъект. -Здорово, старый мамонт!- Приветствовал он Нехотелова.- Будем грызть? -Куда деваться… -Да, старик, отступать некуда. Я тебя буду звать Командор. -Почему командор? Вообще-то у меня есть имя. -Кому оно нужно твое имя? Их знали только в лицо. А почему командор, рожа у тебя протокольная. С такой мордой только в милиции работать. Больно серьезен. -А чему радоваться?.. -Жизни, старик, жизни и сессии. Сессия, это свобода,- тут субъект загнул минуты на две непечатный текст,- и девочки. А мы их по рубцу!.. Нехотелов рассмеялся, уж больно не вязалась маленькая фигурка субъекта в три фута пять дюймов роста рядом с шестифутовыми девицами, населявшими университет. -У тебя есть конспекты по «введению»?- полюбопытствовал Нехотелов. -А ты мне скажи, учебник есть по твоему «введению», есть, а? -Не знаю, не видел. В принципе – должен. Раз есть предмет – должен быть учебник. -Должен…- субъект опять излил душу в крепком матюгальнике.- Должен, а нету. И никто не знает когда будет. А конспекты?.. Они вот здесь, в этой тыкве,- он постучал себя по голове.- И всё! И ша про это! Интересно, когда открывается магазин?.. Ты этого фраера с бородой не видел? -Пока нет. Может не приехал… -Он – Лорд. Он обязан приехать. Лады. Найдем. Слушай, чего ты все молчишь, вроде в речь мою вслушиваешься. Ты, часом, не пришелец? Витя хмыкнул. -Понимаешь,- продолжил субъект свою мысль,- ищу братьев по разуму. Сослали, гады. За газ,- он щелкнул себя по кадыку.- Я вообще-то из Альфы Эридана, двойная голубая звезда… -Знаю,- сказал Нехотелов,- я оттуда. Пилот и все такое прочее. Только меня не сослали, а послали. -Понятное дело, командор,- все понял с полуслова субъект.- А я – штурман. Бывший, конечно. Налакался гидразину54 из спасательного бота, вот и пнули. Третью сотню лет здесь разматываю. Вот учиться надумал. Скучно просто так небо коптить. -Нормально,- сказал Витя.- Бывает хуже. Держи пять, штурман! -Споемся,- радостно ответил отставной звездолетчик.- Земля – отличная планета. Жаль только, что лавка открывается в одиннадцать. День четвертый. Вот уже четвертый день, как вся троица (Нехотелов, бывший звездолетчик и Лорд-Гешка) садились вместе, что было сразу отмечено. Но самое главное заключалось не в этом, а в том, что сегодня начинались лекции по «Введению в журналистику» и Витя сгорал от нетерпения по двум причинам. Первое, предстояло, наконец, узнать, что же представляет собой загадочное введение. Второе, кто его преподает. Тридцать восьмое чувство подсказывало Вите, что лекции будет читать именно тот костлявый, что наехал на него в приемной кафедры. В этом случае намечался маленький цирк. И он состоялся. Да, он состоялся, ибо открылась дверь, и вошел З.А. Гогулин. Он быстро пересек расстояние от порога до кафедры, не спеша, уселся, протер и водрузил на нос квадратные очки, прокашлялся, открыл портфель, вынул из него журнал, толстую книжечку, пачку перфокарт, исписанных мелким почерком, затем встал, подошел к окну и, не глядя на аудиторию, заявил: -Кое-кто полагает, что «Введение в журналистику» можно сдать как-нибудь. Странную позицию занимают такие товарищи, замечу я, странную, ибо нет предмета сложнее и труднее, чем указанное мною «введение». Да, конечно! Тот отрезок времени, что прошел со вступительных экзаменов, не дал вам подготовиться должным образом. Однако, вы получили, так называемые, методички и должны были хотя бы законспектировать указанную литературу. Конспекты есть? Аудитория молчала. -Староста есть? -Не успели выбрать. -Хорошо. Так, что с конспектами? -А когда писать? -Один русский чего стоит… -Не успели! Голоса неслись отовсюду. З.А. Гогулин брезгливо поморщился и его и без того высокий голос, зашкалил в область ультразвука: -Я всегда был за ликвидацию заочного отделения, особенно та5кого, как журналистика. Но поскольку оно существует,- Зиновий Андреевич горько улыбнулся,- извольте выполнять учебный план. Итак, зачет без конспекта принимать не буду. Конспекты первоисточников – обязательно. Полагаю, что знакомство состоялось. Приступим к лекции… Гогулин говорил быстро, как пулемет ДШК55, отметил бывший звездолетчик, и записывать за ним оказалось невозможным делом. На просьбу студентов уменьшить скорость выпуливания слов и предложений З.А. Гогулин только приподнял очки и продолжал в том же темпе. Только звонок спас занемевшую руку Нехотелова от неминуемого паралича. Он огляделся – вся аудитория дышала, как загнанная лошадь. -Во дает!- сказал штурман.- Во, дает гари Загогулин! Он бросил в рот «Астру» и предложил перекурить это дело. Нелепо всё сваливать на неожиданность. Но выяснилось, что полтора месяца срок крайне малый, чтобы достойно встретить сессию. Само-собой, разумеется, что каждый из студентов работал. Рядовые средств массовой информации, которые составляли большинство, разбавленные в незначительной степени слесарями, двумя дембелями, водителем такси (один, всего один), рабочими разных профессий и даже отставным звездолетчиком не сразу приняли темп, предложенный университетом. А он оказался жестким и стремительным, без скидок на занятость и происхождение. И журналистика, как сварливая любовница, либо поглощала человека всего, требуя отдачи всех сил и возможностей, либо сразу говорила «прощай». Так что З.А. Гогулин в чем-то был прав, но его правота выяснилась позже. -Так, сегодня не спим,- твердо сказал штурман. -Значит, шесть пива,- вмешался Лорд,- и что-нибудь сухонькое. -А может?..- внес свою лепту Витя,- все же впервые собираемся. -Одну,- уточнил штурман.- Ночь писать. -Видать крепко напишем: шесть пива, одна сухонькая и ещё одна,- засомневался Нехотелов. -Надо же как-то поддержать себя в бодром состоянии,- возразил штурман. -Чай,- сказал Витя. Штурман пожал плечами. -Утверждаем первый список,- сказал Лорд.- Ого, звонок. А звонок призывал на лекцию по современному русскому языку. Если для инженера любого профиля математика является рабочим инструментом, то, согласитесь, что журналист, пишущий, что герой «обуется» - это несуразица. И к русскому языку в его академической интерпретации надобны такие же способности, как и к высшей математике. Но если способность к точным наукам выявляется довольно просто – достаточно предложить молодому человеку нетиповую задачу, то поголовное среднее образование породило всеобщее заблуждение: абсолютно каждый уверовал в свои способности к языку, а уж в литературе все специалисты без исключения. Но это убеждение рассыпалось словно карточный домик, когда Витя со коллегами получил на руки листочки диктанта, писанного накануне. Этот диктант назывался зачет по грамотности. И зачет этот со всей наглядностью показал, что в аудитории № 234 собралось одно быдло. -Сорок три,- шептал Витя сокрушенно,- это же надо… А у тебя?- он повернулся к штурману. -Тридцать девять,- пробормотал тот растерянно. -Грамотей. А у Гешки? Геш, что у тебя? -Тридцать. -Держи «краба», академик. Гешка церемонно пожал протянутые руки. Судя по тому, как вздыхала вся аудитория, дела обстояли одинаково, что на первом ряду, что на последнем. Рекорд побил таксист, имевший на двух страничках текста семьдесят две ошибки. Это был среднего роста, плотный мужичок, сорока лет, который, видимо, следовал правилу, что учиться никогда не поздно. Что привело его в журналистику, оставалось загадкой для всего курса56. Барышни с верхних ярусов строили ему глазки – выражали сочувствие. -Ознакомились?- спросила Тамара Ивановна Перегудова.- Ознакомились. Вижу, но расстраиваться не надо. Редко кто пишет сразу на зачет. Очень редко. Диктанты повышенной сложности и я не уверена, что подобный диктант сможет написать даже школьный преподаватель русского языка и литературы. Что же говорить о вас?.. Сегодня разбираем диктант, завтра пишем снова. Итак, кто смелый, вы? К доске, прошу! Если известной эстрадной певице Софии Ротару дать ученую степень кандидата, прибавить строгости во взгляде и поставить за кафедрой в аудитории ДВГУ, то вот вам полный портрет Тамары Ивановны. Приплюсуйте сюда отточенное мышление, тонкое чувство юмора и тут уж не сложно понять, что за педагог вел современный русский язык у студентов заочного отделения журналистики. Нехотелов через плечо оглянулся. Аудитория строчила, наклонив головы. Таксист вытирал широким платком вспотевший лоб. Оно и понятно, между морфемой и карбюратором все-таки существовала определенная разница. Тут было над чем поработать. Спирали университета скручивались так, что запросто можно вылететь за бортик на очередном вираже. Лекции кончились в половине одиннадцатого. Владивосток погрузился в сумерки. Замерцали голубые, желтые, красные буквы реклам. Шурша, уносились в моросящую даль «Жигули» и «Волги». В голове мелко позванивало. Откуда-то с вершины призывало: «Летайте самолетами Аэрофлота!». Сопка напротив рекомендовала: «Храните деньги в сберегательных кассах!» «ДОСААФ – школа патриотов» - утверждал высотный дом. Море лениво накатывалось на песок, лизало ботинки, призрачно белели паруса яхт. -Такой вечер пропадает,- вздохнул штурман,- Такой вечер… -К кому поедем?- спросил Нехотелов.- ЗАГогулин не слезет и не снизойдет. Нужны конспекты. -Его наши проблемы не колышут,- подтвердил Гешка-Лорд.- Надо. Вопрос где?.. -Поехали ко мне,- предложил Витя.- Насчет комфорта слабенько, но по-походному переночуем. -Кажется, спать не собирались,- холодно заметил штурман. -Часика два можно,- возразил Гешка.- Иначе кончимся… -Я вас воспитаю,- пообещал штурман. И друзья поехали к Нехотелову. День десятый. Сташа и Галя отличались от всех студентов заочного отделения журналистики тем, что (уж Бог знает как) останавливались (всегда) в уютных номерах гостиницы «Приморье» и, самое главное, у них (тоже всегда) можно было перекусить, когда денег оставалось только на билет. Поэтому номер, где останавливались Сташа и Галя, у студентов пользовался особой популярностью. Сташа, всегда фиолетовая от долгих полярных ночей (она жила на Дальнем Севере) тоненькая, чуть выше среднего роста, стриженная под мальчика. Галя, наоборот, высокая дородная, с замедленной походкой – какая-то плывущая – представляла собою тот тип русских женщин, которых так любил изображать художник А. Пластов. -Вы не забыли, джентльмены, что мы приглашены сегодня после зачета на скромный банкет?- спросил Гешка, повязывая галстук перед осколком зеркала. Друзья жили вместе, так как после ночного писания конспектов пришли к выводу, что Нехотелов утопает в непозволительной роскоши в своих шикарных, слегка покрытых угольной пылью, апартаментах. На непредусмотренное планом вторжение Женька согласился удивительно легко и переехал на время сессии к невесте, против чего та, вероятно, не шибко возражала, потому как дело полным ходом шло к свадьбе. -Выклянчивать кусок колбасы,- заерепенился штурман,- Провались оно!.. -Слово за командором,- сказал Гешка. -Надо общаться с массами,- внес предложение Витя.- Одичаем на периферии. -Продаете кореша за колбасу,- мрачно сказал бывший звездолетчик.- Эх вы… -За сухую колбасу, штурманок,- уточнил Гешка, за сухую… -К сухой колбасе надо что-то сухонькое,- сдался штурманок. -Это уже само-собой,- успокоил Гешка.- Ну, пошли?.. И они двинулись навстречу судьбе. Настал день зачета по хитрому «введению». Университет – гудел. Каждый курс, каждый факультет что-то сдавал. Математики, физики, химики, биологи, филологи и прочие «ологи» считали, писали, чертили, читали, молчали, рычали, ходили, стояли, курили словом, спихивали – на местном сленге – зачет, экзамен и сегодня предстояло одолеть кому первую, кому последнюю ступеньку на ухабистой и крутой дороге науки. Они нашли своих на филологическом факультете у – теперь уже знакомой всем первокурсникам – двери с надписью «кафедра журналистики». И здесь поселилась такая же нервозность, какая царила во всех коридорах славного ДВГУ. Шепотом передавали слухи, что принимать будет сам декан, что к нему и надо попадать – понимает мужик заочника, - что Гогулин (так говорили) поклялся показать первому курсу, что такое раки и где они зимуют. -И покажет,- оглядываясь на дверь, шептали особо нервные. -Кто зашел или нет?- спросил Гешка. -Первая пятерка там,- последовал ответ. -Значит, будут удаления,- перешел на язык спортивного комментатора Гешка. На него дико оглянулись. Последней пришла, подволакивая ногу, бабушка из Сахалина. Студенты почтительно расступились. -Красная карточка,- прокомментировал Гешка это явление. Мало кто знал тогда (первый курс, что с него взять…), что этот прием действует на преподавателей безотказно. Как не помочь больному человеку?.. И забегая вперед, скажем, что штурман (честный и правдивый штурман, отбывающий на планете Земля ссылку за любовь к спиртному – догадались куда сослать…) однажды воспользовался этим приемом, примотав к руке нечто похожее на гипсовую болванку. В ней было не меньше десяти килограмм. Доцент, пожалевший студента, у которого рука напоминала обрубок с примотанной бордюрой, скорее всего с испугу поставил ему в зачетке заветное «хор.» и поспешно отпустил, пожелав скорейшего выздоровления. После этого экзамена штурман дня три потирал шею – так натерла ему повязка. Но это случится еще не скоро. На пятом курсе. Бабушка, взвыв еще громче и схватившись за грудь, как парашютист перед затяжным прыжком, открыла дверь и скрылась в глубине кафедры. -И чего старушке надо?- сказал в воздух парень в форме сержанта войск связи. Ответом ему было молчание. Первая пятерка еще не показывалась. Да, видать, З.А. Гогулин устроил учения… Трудно было там, за полированными столами кафедры. И пока Витя со штурманом бегали этажом ниже перекурить всю эту нервотрепку, кое-кто, как выразился Гешка, уже получил две минуты штрафного времени. Либин, тихий спокойный хлопец с БАМа, вышел вспотевший. Поморгал ресницами и, махнув рукой, пошел вниз. -Завал!- ахнул народ. -Кто следующий?- зычно спросила секретарь.- Трое, заходите. Только быстро, товарищи, быстро. Первокурсники так дружно отшатнулись к стенам, что секретарь заулыбалась. Взгляд её остановился на штурмане, Гешке и Нехотелове. -Вот вы трое. Прошу. И не задерживайтесь! Гешка поправил галстук, потеребил бородку. Штурман зашарил по карманам. Нехотелов вздохнул. И все трое шагнули. Едва Нехотелов возник на кафедре, как Зиновий Андреевич, а он принимал зачет, радостно заулыбался. -Прекрасно! Чудненько! Вот вы, именно вы,- сказал он, указывая длинным тонким пальцем на Нехотелова,- прошу сюда, ко мне. -Надо подготовиться,- пытался потянуть резину Витя. -А какая разница?- Зиновий Андреевич поднял бровь.- Всё, что вы учили, вы знаете. Садитесь, побеседуем. Заодно выясним, можно ли предмет готовить «как-нибудь»… Вдруг вы и в самом деле великий теоретик журналистики. А мы проморгаем, будет досадно,- З.А. Гогулин говорил нарочито громко и на них начали тревожно оглядываться. Штурман ободряюще засопел. Гешка поднял пальцы кольцом. Садись, мол, где наша не пропадала. -Конспект,- потребовал Гогулин. Витя молча положил тетрадь. Зиновий Андреевич хмыкнул и открыл первую страницу. -Конечно, писано здесь… Не надо слов. Всё ясно. Так, так… А это откуда, из какой работы? М-да… Первоисточники не все… Вот и получается, что сдаем кое-как, верно? Хорошо, что вы знаете о работах В.В. Ученовой?- З.А. Гогулин откинулся на стуле, снял очки и вопрошающе посмотрел на Витю.- Назовите хотя бы одну. -А это кто?- совершенно искренне спросил Витя. -Что?!- Зиновий Андреевич возвысил голос.- Милочка, вы куда пришли?.. Ладно. Первоисточники читали? Назовите десять любых работ, которые относятся к журналистике. Витя назвал. -Но это же школьная программа,- досадливо сказал З.А. Гогулин,- а у нас университет, понимаете? Ну, что ж… Меня упрекают в жестокости по отношению к студентам, но вы же не знаете ни черта! «Неуд» и то слишком высокая оценка вашему ответу. Сожалею, но нам придется встретиться еще раз. Свободны. Потом Нехотелов рассказывал, что у него заклинила турбина, вспомнил Ученову. Елки-зеленые, обо всем этом говорил на лекциях Гогулин… -На зачете надо было так заливаться,- мрачно сказал штурман. -Отрицательный результат – тоже результат,- успокоил Гешка,- почти все завалились. -Видать, выгонят,- сказал Нехотелов, глядя в небо. -Кого?- изумился штурман.- Что же весь курс гнать? Не надо смеяться… -Не тушуйся,- похлопал Гешка по плечу,- если тебя гнать, то кого оставлять?.. -Может завтра?- осторожно спросил штурман. -Облом,- возразил Гешка.- Он зачет, грубо говоря, принял и укатил в командировку. Секретарь говорила. Я узнавал. -Всё, мужики, хватит слез! Нас ждут, поехали. -Не командор, а голова,- восхитился штурман.- Правильно. Плеснем на горячие раны добрый кубок вина. День двенадцатый. -Ну, вот что,- сказала методист отделения журналистики и тяжело вздохнула,- я, конечно, нарушаю закон, но на вашем курсе произошло нечто непонятное. Почти весь курс не сдал «введение». Странно. Очень. Сделаем так, если вы на весенней сессии не сдадите зачет, то вызов вам пойдет неоплаченный. Давайте ваши листки. Штурман и Нехотелов протянули экзаменационные ведомости. -Успели подружиться?- Улыбнулась Анна Павловна, бухая печати в зачетки. -Мы с одной планеты,- сказал штурман.- Такое везение, кто бы подумал, что здесь встретимся… -С какой?- полюбопытствовала Анна Павловна. -С Альфа Эридана,- ободрившись, подключился Нехотелов Анна Павловна сухонькая женщина в черном платье, отдавшая университету, наверное, всю жизнь, даже не улыбнулась. -Очень мило,- сказала она и опять вздохнула.- Кого я только не видела в университете за эти годы, смею вас уверить, но живых посланцев чужого мира, признаться, вижу впервые, Не тяжело в нашем вузе? -Спасибо, привыкаем,- ответил бывший штурман. -Ну, дай бог,- согласилась Анна Павловна,- а почему гуманитарный факультет? -Физику и математику мы бы могли и сами преподавать,- ответил бывший звездолетчик,- а гуманитарные науки помогают познать общество в целом, его сильные и слабые стороны, Так, командор? -Так,- подтвердил Нехотелов. -Конечно, конечно,- закивала головой Анна Павловна,- Как же я сама не сообразила… Ну и что? Как вам Земля, у нас лучше? -Хорошо у вас,- прочувственно сказал штурман,- небо голубое, травка… А проблем всюду хватает. -Оно верно,- согласилась Анна Павловна.- Ладно, пришельцы, до весны. До свидания! Уже закрывая дверь, они услышали: -Здоровые мужики, а дурью маются, как дети… И голос Анны Павловны: -Не надо так категорично. А вдруг?.. Жизнь полна сюрпризов, а они весьма отличаются от остальных… -Чем?- удивились за дверью. -Анна Павловна, вы попросили их на ихнем корабле прокатиться… -Надо было спросить, сколько их тут? -Возможно ли вторжение пришельцев? -Ой, девочки, а я бы родила от пришельца. Прикиньте, какой кайф… Друзья поспешно отошли. Подслушивать – неприлично. Так говорили мамы в детстве, а мам надо слушать. -Уезжаешь,- грустно сказал штурман. -Да,- сказал Нехотелов, отворачиваясь.- Какой ветрище, ты тоже? -У тебя когда поезд? -Поздно. -А у меня часа через три. -Не навсегда же расстаемся, только до весны… -Только до весны,- эхом отозвался штурман. Они брели вдоль песчаной косы Спортивной гавани, волны доставали ботинки и ветер гнал тяжелые низкие облака со снеговыми закраинами. Теплый декабрь выдался в этом году. Бухта ещё не застыла и чайки с криком носились над верхушками штормовых барашков… РОВНО В 6.10. Капсула дальней разведки позволяла наплевать на все законы баллистики, небесной механики и аэродинамики тоже. В своем кабинете на Базе он просмотрел много литературы, изданной на планете, которая, так или иначе, касалась полетов в Пространстве. С особым интересом он вчитывался в строчки: «Алгоритм расчета траектории полета к Луне будет строиться так: 1 .Рассчитываем геоцентрическое движение от Земли до сферы действия Луны по законам Кеплера; 2. на границе сферы действия пересчитываем параметры геоцентрического движения на параметры селеноцентрического движения; 3. рассчитываем селеноцентрическую Кеплерову траекторию; 4. если надо, расчет можно продолжить дальше: после выхода из сферы действия Луны рассчитать новую геоцентрическую траекторию. Такой метод расчета траекторий небесных тел предложен ещё Лапласом…» Тогда он поразился: казалась, что читаешь не земной учебник, а слушаешь монофон в Звездной академии по курсу «Пилотирование кораблей и основы космической аэродинамики». Землянам следовало отдать должное – даже терминология почти одинакова. Здорово! Но имелось «но». И это «но» касалось только кораблей с их огромными массами. А до капсул, с силовыми полями защиты и ликвидаторами гравитации на планете ещё не додумались. А может, просто их черед не пришел. Стажер не сомневался – возникнет необходимость (а она скоро возникнет, раз станции и спутники на орбите) будут капсулы и на планете. От границы атмосферы планеты он послал контрольный сигнал входа, получил короткий импульс подтверждения – сигнал принят – и отключился от контроля Базы. Теперь он принимал решения сам. Если посадка по какой-либо причине окажется невозможной, он может вернуться, так сказал на прощание Быков. Командир Базы рекомендовал – не приказывал, рекомендовал – проявлять максимальную осторожность, не пользоваться оружием капсулы и дал еще массу разных советов, которые в основном начинались с «не». Советы эти носили скрытую форму приказа, но поскольку не обладали категоричностью им присущей, их можно было нарушать при необходимости. При всей своей осведомленности Быков все же не мог предвидеть такие мелочи, как стартующая ракета или внезапные учения войск со стрельбой баллистическими, а потому у Стажера имелась некоторая свобода действий, правда, ограниченная жесткими рамками Устава о контактах, но и этой свободы было достаточно. На границе атмосферы он осмотрелся, включил максимальную защиту и начал спуск. Не хлестало пламя по стеклам иллюминаторов, не оттягивали челюсть перегрузки. Светился зеленым светом экран внешнего обзора, мягко обнимало кресло, бортовой компьютер вел капсулу вниз по спирали, учитывая режим спуска и работу силовой установки. Стажер не спешил. Он достаточно насмотрелся планетных дел – записи Быкова, конечно, - чтобы очертя голову бросаться навстречу приключениям. Приборы показывали возрастание атмосферного давления, на экране дисплея мелькали цифры, графики, но он даже не смотрел в их сторону, полностью доверяя технике. О том, что в атмосфере появился летающий объект, его предупредило мигание табло. Стажер подстроил антенны инфравизора и на экране появился объект. Тонкий заостренный фюзеляж, прямые короткие крылья, под ними подвески. Он включил внешний звуковой фон, и отсеки капсулы наполнились ревом реактивного двигателя. Он уменьшил звук, подстроил экран и фон, показалось лицо пилота и возгласы на непонятном языке. Щелчок кнопки запуска анализатора и Стажер понял речь летчика: -Черт возьми, НЛО! -Вы случайно не приняли дозу перед вылетом, Генрих? -Да неужели вы ослепли? -На радарах чисто, а вы, капитан, бросьте валять дурака! На «запрос-ответ» отвечает? -Нет. -Дьявольщина!.. Он удаляется, стоит или приближается? Сбоку или прямо по курсу? -Справа-30. Ощущение, что он идет со мной рядом, не приближаясь и не удаляясь. -Хорошо. Планета замолчала, видимо, принимая решение. Молчал пилот объекта. Стажер переместил капсулу вниз. -Он уходит к Земле! -Да? Догнать сможете, капитан? Стажер усмехнулся и ушел за границу атмосферы. -Он исчез! -Черт бы вас побрал! Пьете, как свинья, Генрих! Возвращайтесь на базу, Курс – 130. Всё! -Понял. Что ни говори, а незаметным проскочить не удалось. Видимо, это был один из боевых самолетов. Но что же предпринять?.. Ладно. Ещё раз. Капсула описала большую дугу и нырнула к планете. Газеты, примерно так, сообщили об этом событии: «… Ровно в 4.10 командир корабля Ту-154, пилот первого класса обнаружил впереди самолета светящееся пятно…» Далее приводились подробности и сообщалось, что неопознанный летающий объект был отмечен на локаторах диспетчерской службы в Вильнюсе. Стажер уловил взволнованный гул голосов, восклицания пилотов, когда, увлекшись, он немного «посветил» себе на планету. Хотелось знать, что под ним. Он опять перелетел – это ясно – контроль и датчики капсулы Нехотелова молчали. И вот наткнулся на лайнер. Он пошел рядом с ним. Скорость самолета оказалась мизерной и, переключившись на автоматику, с интересом вслушивался в голоса людей. Именно этому языку учил его Быков, именно на этом языке он читал и писал, как говорил Быков, на уровне хорошего ученика средней школы. Растревоженный салон самолета гудел так, что казалось, перекрывает рев двигателей. Стажер, желая показать, мол, все в норме, мужики, растянул силовое поле капсулы наподобие фюзеляжа лайнера, но, видимо, этим напугал обитателей летательного аппарата ещё больше. -Ого! Вот это махина… -Как вы думаете, там есть кто-нибудь7.. -По-моему – да. -Вот здорово! -Граждане, родненькие, неужто пришельцы?.. -Как бы с этого пришельца ракетой не жахнули… -Бросьте молоть глупости! Там все понимают. -А мне – плевать! Что думаю, то и говорю. -Вы – недалекий человек. -А я таких умников в гробу видел. -Смотрите, почти с озеро! -Мужики, ей-богу пришелец! -Господи, интересно-то как… -Товарищи пассажиры сообщение командира корабля… Стажер прислушался. Интересно, что за ход придумал командир. Женский очень звонкий голос убедительно говорил. -Вот что просил передать командир лайнера. Мы находимся в зоне повышенной солнечной активности, то, что вы видите за бортом, отражение нашего самолета в поляризованных лучах солнца. Так сказать – тень… -А как быть с конусом, что из этой тени исходил?- спросил скептический голос -Мы этого не проходили,- смущенно ответил женский голосок. Обитатели самолета ответили дружным смехом, а Стажер, досадуя на себя, перевел защиту на максимальную и ушел вверх. Со стороны это выглядело так: «фюзеляж» вдруг сжался, превратился в нестерпимо яркую точку и… растаял. Да-а, Быкову такие маневры явно бы не понравились. Снова над ним нависла чернота Пространства. Поосторожнее надо. Спутники так и шастают. Он сменил угол наклона орбиты, и теперь планета разворачивалась перед ним как глобус в кабинете на далекой нынче Базе. Вот горечко!.. Ну, хорошо, еще один заход. Вернись он и Быков глянул бы, как мог смотреть только Быков, и процедил бы сквозь зубы одну из своих загадочных фраз: -Деревня, а не звездолетчик. Тебе корову за дойки дергать, а не в Пространстве летать… Впрочем, о корове и о деревне Стажер имел представление. Чисто теоретическое, конечно. И почему Стажер – деревня, если этим словом называется небольшой населенный пункт? Нет. Видимо Быков обладал совершенно особой формой мышления недоступной пониманию Стажера. На то он и Быков, в конце концов. Стажер облегченно вздохнул, когда под ним начал «разматываться» Тихий океан. Зря он предпринял эти ныряния в атмосферу, будучи знакомым с планетой только по глобусу. Сейчас - другое дело. Цель близко. И он помчался за океаном вдогонку, одновременно теряя высоту. Силовое поле распихивало атмосферу и на небе мерцали яркие всполохи. Снизившись до самолетной высоты, Стажер помчался над океаном. Здесь с какого-то корабля по нему влупили ракетой (а кто его знает почему – может, опять не ответил на запрос?), но место оказалось пустынным и он тут же её прикончил. В стороне полыхнуло, но засветился индикатор прямого контакта с капсулой, и Стажер победно улыбнулся. Всё, приехали! Чтобы не тянуть время, он включил местную ноль-транспортировку и в тот же момент оказался у цели. Он опустился в уже известном читателю распадке и, уперев руки в подбородок, смотрел на тайгу, облака, на порхающих птиц и испытывал странное, непередаваемое ни какими словами состояние. Да и что говорить… Земля! Этим всё сказано. *** Берег реки в шести километрах от Энска. -Мужики, только не подумайте, в тот день ни чарки. Шли под вечер. Ну, откуда – дело десятое. Плесни чуток. Хватит. Да, так вот. Шлепаем потихоньку. Дело под осень было. Внизу благодать. Лес. Краски. Не полет, а балдеж сплошной. Эх-х, и кто придумал чистый глотать? Подай сала шматок. Спасибо. Значит, шлепаем. И вдруг, что за черт! Выруливает чуть не нас! Гоша, сколько до него было? -Километр… может меньше… -Примерно так. Шар. Представляешь? Желтый. Не насквозь светится, а плотно-желтый, и сзади прозрачные круги отходят и тают. -Вроде, как кольца дыма пускает,- вставил Гоша. -Точно. Я газок прибрал – почти висим – а он вполз в распадок и сгинул. Мы потом над тем местом круг сделали. Нет! А куда он делся – не понять. Видно все хорошо, но кедрач, правда, могучий. Туда с пилами еще не добрались. -А чего науке не сообщил? -Ты на меня внимательно посмотри: я – чокнутый? -Вроде нет. -Так вроде или нет. -Нет! -То-то. Сообщить не трудно. А что потом? Я тебе скажу. Потянут на ВЛЭК57. Будут пытать, когда крыша первый раз набок съехала. Оно мне надо?.. -Это точно. Ещё по одной? -Нет, я пас. Машину ещё гнать, напорешься на ГАИ… -Так уже все равно хряпнул! -Да? Ну, на донышко. -Ага. -Что интересно. Гоша «Практику» свою схватил. Мы всегда берем фотоаппарат. Сколько снял? -А почти всю катушку. -Улавливаешь? Почти всю. А Гоша снимает, дай Бог. -Да знаем, конечно. И получилось? -Пленка вся черная, как в передержке. Скажи, Гош. -У меня такого никогда не случалось. На море уж на что трудно снимать или в яркий день на снегу, все было тики-тики, а тут… -Странно, а приборы на машине не дергались? -В том-то и дело! Все в норме… -Да-а, вопрос, конечно, интересный… И чтобы это могло быть?.. -Пришельцы,- сказал Гоша. Гипотезу встретили смехом. -А что же тогда?- спросил командир сердито. Этот вопрос озадачил всех. Командир не первый раз поднимает машину, и налет будь здоров. Мастер. Других в системе не держали. Видел всякое. Компания задумчиво молчала. Командир хотел ещё что-то сказать, но, махнув рукой, отвернулся. Терлась о берег волна еле видимой в сумраке речки, догорал костер, в темно-синей вышине одна за одной включались лампочки-звезды, а шесть пилотов, шестеро отважных парней фирмы думали о сложности жизни и об интересном, хотя и странном сообщении коллеги. Все они летали. И работа их отличалась от работы рейсовых летчиков. Нештатными ситуациями, как они выражались, но… Вот и докажи поди – может и в самом деле видели мужики нечто из ряда вон выходящее, кто его знает?.. Транзисторы, резисторы, атомные станции, человек по Луне походил, а нет-нет, да и возникнет этакая чертовщинка, что хоть крестись, хоть свечку ставь… И поделиться не с кем, потому как заикнись только, как сразу найдутся такие, что по голове постучат и скажут с паскудной улыбочкой: -Граждане, да у него же это! А с каждым из них случалось всяко, чего уж там… -На посошок, что ли?- спросил Гоша в потемневшие кусты. -Давай и в город,- почти хором ответила компания, сбрасывая груз молчания. Но уже что-то не ладилось. Поэтому быстро загасили костер, расселись по машинам и два «жигуленка» рванулись навстречу сверкавшим вдали огням города. *** Земля!.. Вот она какая. Где-то шумнул ветерок, рассыпался дробью дятел. Стажер спустился вниз. Открыл небольшой отсек. Заботливой рукой Быкова сюда были уложены деньги, документы, стопкой лежала одежда, в специальных нишах поблескивали рукоятками бластер и ПМ, под нишей – коробка с патронами для пистолета. Оружие он оставил без внимания. Справа стоял «дипломат». Стажер щелкнул замками, открывая, отложил в сторону несколько пачек денег разного достоинства. Так, диплом. Специальность – инженер-механик. Пойдет. Кто я? Открыл паспорт. Ага, Струнин Анатолий Иванович. Годится. Интересно, есть такой на планете или нет?.. Хорошо. Он нагнулся, пошарил руками, нащупал спортивную сумку. Уложил одежду, смену белья, электробритву «Агидель» и все остальное. Потянул пояс, одел прямо на тело. Носки, джинсы, кроссовки, рубашка, куртка, на руку часы «Командирские». Проверил «дипломат», не забыл ли чего?.. Вроде, всё. Он перевел капсулу на автоматику и вышел. Утренняя прохлада обняла его, и он зябко повел плечами. Ладно. Не до красот планеты. Нужно выбираться на людное место. Он включил свой универсальный пояс и привычно (не чета Нехотелову) взмыл над деревьями. Уже в полете бросил взгляд на часы. Они показывали ровно шесть часов десять минут утра. Вперед, Стажер! ОКРУЖЕНИЕ ВИКТОРА НЕХОТЕЛОВА. Владимир Феофанович или проще – дядюшка Хо. То обстоятельство, что дядя Хо имел особое пристрастие к космонавтике вовсе не означает дань основной канве нашего повествования. Нисколько. Даже, если бы речь шла о несомненной пользе морской капусты или заготовке древесины, то всё равно дядя Хо чертил бы, считал, потея и шепча: «Дважды два – пять», потирая лысину огромной лапой. Да. А что тут такого?.. Вовик был лыс, имел на затылке пару завитков, поседевших от страданий (у него в последнее время некоторые дамочки подозревали импотенцию, что порождало острейшие переживания и приступы ипохондрии). Если описывать дядю Хо, то можно сказать одним словом – громадный или большой – это уже как угодно. На вытянутом лице, на манер капитанских звездочек. Расположились четыре бородавки. Заезжие цыганки говорили, что такое расположение бугорков к счастью – за гадание пришлось отдать четвертную,- но какое счастье и откуда ему быть, если одних алиментов 33 %. Там же разместились выцветшие, как старый ситец, глаза, в которых иногда вспыхивал лукавый огонек. Владимир Феофанович обожал шутку. Звучало это, примерно, так: -Слышь, тебя начальник цеха вызывает. И, когда очередная жертва розыгрыша, трепеща, бежала к начальнику, припоминая на ходу все свои прегрешения в настоящем и делая прикидки на будущее, дядя Хо заливисто хохотал: -Я ему, козлу, устрою. Чем провинился перед ним «козел» - угадать не имелось возможности. Как правило, в этот разряд попадали цеховые дружинники, к которым, как и вообще к органам МВД, дядя Хо испытывал особую антипатию. Он не был измучен образованием, которое оборвалось в шестом классе семилетки, но успел повидать в свои тридцать лет многое даже лагерь общего режима. Оттуда он вынес изысканную лексику и неуважение к «ментам». Однако, несмотря на такой зигзаг в судьбе, питал пристрастие к наукам вообще и ко всему, что летает, в частности. В целом же это был добродушный малый, к которому Нехотелов относился как к большому ребенку. В лагерь дядю Хо привела невинная шалость в самом начале жизненного пути. В те дальние времена он работал у геологов. И однажды, крепко «врезав», как он говорил,- на троих пять «белых» - решил выяснить отношения с начальником партии. Дело происходило в поселке, возле ресторана, где какой-то умник распорядился вырыть глубокую траншею. Что говорил начальник и что отвечал Вовик (тогда еще не дядя) покрыто пылью времени, но факт остается фактом: Вовик спихнул начальника поближе к центру Земли и начал интенсивно присыпать грунтом. Место людное – закопать человека совсем не дали. Повязали, как говорится. Рассвирепевший начальник, сплевывая землю, поклялся устроить Вовику «козью морду» и устроил. Три года Вовик размышлял о подлости человеческой натуры и к моменту освобождения пришел к твердому убеждению, что человек все-таки произошел от обезьяны. Потому что только обезьяна с ухватками начальника могла позволить себе такую гнусность, как упрятывание своего подчиненного за колючую проволоку. И было бы за что?!. Подумаешь, две жмени за воротник насыпал… Ну, пошутили малость. Впалили бы пару пузырей, да и все, так нет… Ух-х, выродок! Попав на станцию, Вовик сначала щеголял лагерной лексикой, причастностью к миру блатных и, находя случай, всегда спрашивал собеседника: -Да чё ты в жизни понимаешь? Но общение с Женькой, а еще больше с Нехотеловым, его «пообтесало» и он ударился в науки в силу имевшихся способностей, закрывая этот пробел в своей биографии. Кроме всего прочего дядя Хо имел очень тонкую душевную организацию и слыл натурой поэтической, остро наблюдательной. Женька убеждал дядю Хо (и кажется убедил), что живи дядя Хо чуть раньше во временной шкале, то и Пушкин и Лермонтов никогда бы не писали стихов. Очень просто. От чувства неловкости перед истинным талантом. Да и в самом деле, разве не переплевывают всяких «Евгениев Онегиных» вот эти строчки, сказанные дядей Хо в один из осенних дней, когда покраснел клен и зажелтели листья березы. -Вот и осень пришла,- сказал дядя Хо, потягиваясь,- схватила холодной рукой за яйцы… Не прост, ох не прост Владимир Феофанович и никому не известно, что за мысли бродили под обширной лысиной, в головке, похожей на египетские пирамиды. Но мысли, видимо, могучие, потому что однажды, взяв у мастера лист ватмана, он изобразил на нем нечто непотребное. Что вы?! Ради Бога!.. Не обнаженную натуру – это называлось космический корабль. Тут не надо удивляться, ибо всё космическое творчество дяди Хо носило маниакально-сексуальных характер. Да, так вот. Аппарат, который изобразил дядя Хо, почему-то один в один был похож на глянцус пенис (если употребить латынь) со всеми физиологическими подробностями. -Вот на чем нужно летать,- гордо сказал Вовик, показывая Женьке свое творение. -Нижняя част быка-производителя,- задумчиво сказал Женя,- а зачем такой масштаб? -Сам ты «нижняя часть»,- не обиделся дядя Хо.- Корабль. Целый месяц думал. Сто персиков в час дает. Понял? -Чего дает?- озадачено спросил Женя. -Персиков, тумак! -Сто персиков, подумать только!.. Наверное, целый ящик. А на два ты не мог разориться? Дядя Хо вопросительно уставился на Женьку. Тот сохранял задумчивое, и даже строгое выражение лица. И со стороны можно было подумать, что идет серьезный экзамен, где зануда-профессор не согласен с точкой зрения студента. -Так на чем летать?- спросил Женька, прерывая молчание.- На этой штуке боком и с ящиком персиков? Наконец до Вовика дошло. -Как врежу счас!- сказал он громко.- Так в воздухе три раза переобуешься. -Один врезал…- лениво начал Женя. -Брэк,- сказал Нехотелов.- Жень, это не по правилам (дело происходило на вахте), проект не рассмотрен, а в ход уже пошли недипломатические приемы. -Ну, разбирайте,- фыркнул Женя.- Теоретики. -Дядя Хо, ты главное не волнуйся,- сказал Нехотелов.- До семидесяти человек накапливает знания, а потом его хоронят. У нас ещё все впереди, правда? -Правда,- сказал дядя Хо, ласково поглядывая на Виктора – он испытывал к нему расположение,- что этот фраер понимает?.. -В точку,- поддержал Виктор,- кроме своих планеров он и знать ничего не хочет. Однако – к теме. Тебе не кажется, что носовая часть твоего аппарата смахивает на за… гм, на подозрительную загогулину. -Здесь командир сидит. -Допустим. А это что за волосня? -Так антенны же! Первого и второго каскада. -Ого!- сказал Женька. -А ты как думал?- ответил Виктор.- Все по науке. Феофаныч, а зачем так много антенн? -Чтобы была высокая избирательность систем. -Ну, всё,- сказал Женька.- В ЦАГИ58 – рыдания, надо посылать. -Не всё ясно,- возразил Виктор.- Послать всегда успеем, но к автору есть вопросы. -Я слушаю,- сказал дядя Хо. -Они слухают,- влез Женька.- Чего тянуть… -Подожди,- сказал Нехотелов.- Феофаныч, не вижу таких элементов конструкции, как солнечные батареи, баллоны с газом, маршевый двигатель, ТДУ59, наконец. Где они? -В данном проекте тормозная двигательная установка отсутствует, так как это корабль, который запускается с круговой орбиты, с базового спутника или станции,- начал спокойно Феофаныч.- Маршевый фотонный двигатель расположен здесь – и это не яйцы, как можно подумать с первого разу, а антенны отражатели,- он ткнул в рисунок пальцем.- После разгона корабля до световой скорости полет продолжается по инерции. Панелей солнечных батарей нет в известном смысле, но ими покрыт корпус корабля. Все трое ошарашено промолчали. Виктор и Женя переваривали сообщение, потому как услышать подобное от дяди Хо, который через слово вставлял «матерок» - для связки предложений – было также неожиданно, как от попугая рассуждения о теории пределов. Феофаныч наслаждался произведенным эффектом. -Чапек или Лем? – пришел в себя первым Женька. -Скорее – Стругацкие,60- очнулся Виктор. -Похоже,- согласился Женька.- На каков дядюшка Хо, а? Сто персиков в час… Гигантская машина. -С персиками прокол, конечно, а в целом довольно связанный пересказ. Вот только схема… -А вы меня за дурака держите,- обижено сказал Феофаныч.- Мне бы ваше образование я бы давно в министрах ходил. Я вот на разряд учусь, а вы не хочите. А почему? Потому, что я стремлюсь, а вы – нет. -Нельзя обнять необъятное,- заметил Нехотелов. -У каждого своя дорога,- наставительно произнес Женька,- но важно не то, что мы выбираем, а то, что внутри нас заставляет выбирать эти дороги. -Не пудри мне мозги,- серьезно сказал Феофаныч,- грамотей. Вроде он один читал О' Генри. Знаю я и про дороги, и про «Сердце Запада»61 -Я сплю или нет, что же это такое?! – воскликнул Женька.- Прогресс… -Ладно, Женя,- сказал Нехотелов.- Может и в самом деле главное не в чем, а что… -У-у-у,- протянул Женька,- родственные души?.. Понятно. Это была последняя беседа о конструкторских возможностях Феофаныча в присутствии третьего. Позже Виктор страдал один. С годами Феофаныч начитался специальной литературы и высиживал идеи, как курочка яички, но, к сожалению, с одним и тем же оттенком. Когда Женька уехал, дядя Хо говорил, что это не фраер, «фуфло в перьях», но здесь дядя Хо был глубоко не прав. После разговора на вахте, после критики проекта дядя Хо загрустил на несколько дней. Но некоторая природная смекалка (что есть то есть…) подсказала ему выход из этого исхода. Заводская библиотека и «Союзпечать». Нехотелов признал, что Феофаныч поступает мудро. Словом, к тому моменту, когда Нехотелов начинал пробивать дорогу в университет, Феофаныч уже не путал персик с парсеком, знал, что для получения цветного изображения в телевизор не заливается ведро воды, а происходит это несколько иначе. Причем здесь вода? До того, как Феофаныч начал проявлять интерес к книгам, он изобрел собственную теорию цветных телевизоров. Заключалась она в следующем: между взрывозащитным экраном и кинескопом наливается вода. Ведро воды. Когда кинескоп начинает светиться, то под действием света вода разлагается на цветовую гамму спектра (наподобие радуги). Гениальное всегда просто. И до поры до времени убедить Феофаныча в отсутствии воды в «Изумруде», например, не представлялось возможным. -А чего же они такие тяжелые?- вопрошал он, уставясь на собеседника своими глазками. И об этот вопрос разбивались все доказательства. А книги сделали свое дело. Он сдал на четвертый разряд, получил допуск на самостоятельное несение вахт и успел в полной мере оценить пользу самообразования. И всё хорошо, но на свою беду он как-то напоролся на подшивку журнала «Здоровье» и тут же обнаружил в личном организме не меньше дюжины болячек. С тех пор зачастил по кабинетам, знал в лицо всех врачей заводской санчасти и без запинки выговаривал слово «клизма». По части медицины он мог заткнуть за пояс любого фельдшера. Как-то, ощупывая себе живот, влажными от волнения руками, он нашел симптомы язвы в родном желудке. Это открытие повергло его в состояние полной прострации. Он сдал десятка три анализов, с полведра крови и убедил врачей, что в следующую пятницу умрет, если ему не выпишут «больничный» (между нами, надвигалась весна, и караси клевали отменно, как же без «больничного»). Изумлению его не было границ, когда он узнал, что по состоянию здоровья может соперничать с космонавтами, но это уже другая история. Прапорщик Коноплев Василий Николаевич. «Здравствуй, дорогой наш Васенька! В первых строках своего письма сообчаю, что кланяется тебе батюшка наш Николай Филимонович, да сестрицы Ксения и Зинаида, да братья твои Маркел да Лукьян. Дед Симон, что живет у старой мельницы, и бабака его Гапка, если помнишь, ещё крыльцо у них покосилось, а на заборе всегда дырявый горшок висел. Дети их Иван да Маруся и внуки: Петька, Кондрат, Ленька да Федот. Соседи наши: Дядько Наум, у которого ты на Троицу пачку табаку спер, Пантелей с тещей Лизаветой и жинкой своей Веркой, да с детьми своими: Яковом, Филькой, Петром. Да ещё дружки твои просили отписать поклон: Ефим, Захар, Илья, Никита, Пашка, Сергей, Устин, Трофим. У вчера встретила возле сельпа кривую бабку Ефимью, что живет на старом хуторе – у ней ещё хата подпертая – жалкувала, что пропал ты совсем. Уехал, как сгинул. И где, говорить, соколик наш блукаеть? Тоже кланяется, что б тебе бог берег, говорила. Живем мы, слава Богу, ничего. К Новому году кабанчика закололи, а на Пасху батько двух гусей зарубил. Справили матацикл, да я на него залазить боюсь, уросливый больно. Коровку заимели, да нынче время такое, что хочь продавай её сразу. С покосами больно тяжело, а председатель всё судом грозится, если лишнюю копешку прихватишь. Хочь вдоль дороги, а всё одно, говорить, не положено. На Первомай батько прихворнул малость и совсем как не в себе. Фельдшерица говорит, что нога сохнуть стала, дескать, пуля германская жилу какую-то порвала. Слово мудреное молвила, да стара я стала, не упомню. Заковыристое шибко. Телевизор как сдали в ремонт, так и стоить там по сей день, а оно и лучшей. А то, как послухать его, так кругом кисельные бережки одни, а заместо воды молочко протекает. Кабы так. А то придешь в магазин, а там иржавой селедки нету. Стелють гладко да ребры отжимает. Ты, дорогой наш Васенька, в голову шибко не бери, потому как супротив войны, к примеру, живем мы шибче, бога гневить неча. Огурочки в огороде уже пошли. Лукьян – смышленый такой – насос в огороде присобачил и теперича мне старой огород поливать полегче. По осени картошки, надо думать, кулей с полсотни наберем. Опять же, лучок ладный вымахал, двух кабанчиков кормим и по зиме пришлем тебе сальца свежего и колбаски с чесноком, как ты любишь. Отписал бы про свою жизнь. Измаялись мы тебя дожидаючись. В газетах пишут, что неспокойно у вас на Востоке, и все про войну да, про войну, что японцы с мериканцами затеять норовят. Слухать и то невмоготу, а ты там рядышком. Аж оторопь берет. И чего им надоть, ума не приложу. Ты уж пиши нам, Василий, кровиночка моя. Ждем тебя в гости, а то и насовсем приезжай. Твоя мама, Мария Федоровна». Коноплев прочитал письмо, озабочено надвинул фуражку на лоб и вздохнул. Предложение приехать домой, хотя и кольнуло слегка сердце, но особых страданий по родным местам, которые он покинул давным-давно, не вызвало. Дальний Восток с его сопками, за которым прятались города и деревни, небольшие долинки, уютные озерки с нагулявшими жир сазанами, толстыми, как свинки на подворье; упруго звенящие речки с форелью и юркими хариусами, с тяжелыми ленками; тихие заводи, в которых мирно дремали, похожие на грубо отесанные бревна, таймени; тайга полная ландышей, папоротников, грибов, цветов, кедровых орех, разного зверья, тигриных рыков, виноградных лиан, ягод, лимонника, кустов жимолости, женьшеня, эелеутерокока, бархатного дерева со всей его богатством и экзотикой, суровый и нежный давно стал для него ближе и роднее, чем село Стежки на далекой Тамбовщине. Срочная служба, сверхсрочная, школа прапорщиков, Северная группа войск, снова Дальний Восток. Куда уж теперь. Прикипел прочно. Коноплев ещё раз вздохнул и постучал гаечным ключом по броне танка. Из открытого люка башни высунулась чумазая голова механика-водителя: -Слушаю, товарищ прапорщик. -Спишь на работе, сержант,- недовольно сказал Коноплев. -Никак нет, товарищ прапорщик, осматривал привод горного тормоза. -И как? -В порядке. -В танковых частях всегда должен быть порядок,- назидательно произнес Коноплев. -Так точно. -Закончишь с тормозом, обрати внимание на рычаг переключения передач. Заедает. -Да вроде нормально,- возразил сержант. -Это на тракторе может быть «вроде» и «кажется». Здесь не совхоз. Устранить. Всё. -Слушаюсь,- сказал сержант и исчез внутри машины. Коноплев спрыгнул с танка, расправил складки комбинезона под ремнем, поправил портупею и направился в канцелярию роты. Сутки валились на закат и, согласовав с командиром регламент работ на день завтрашний, получив ряд мелких указаний – опять же на завтра - он покинул канцелярию. Как известно, армейские будни втрое дольше гражданских, но все-таки выпадали у прапорщика дни, когда имелась возможность покинуть расположение роты, сменить сапоги на тапочки, пропахший соляром комбинезон на спортивный костюм и спокойно – не дергаясь – посидеть у телевизора. Вот в такие беззаботные вечера, как сегодня. Шагая по гарнизону, отвечая на приветствия встречных солдат, прикладывал руку к лакированному козырьку фуражки, отдыхал душой. Уже показались за деревьями домики комсостава, когда он вспомнил, что жена просила зайти в магазин – купить бутылку подсолнечного масла, и развернулся обратно. От КПП62 до магазина – гарнизонный почему-то был закрыт – метров пятьсот через подлесок и он прошел этот путь легким шагом много ходившего человека. Черт его знает, когда срубили мужики этот дом. Говорили ещё до «японской». И что тут было раньше, амбар ли зажиточного селянина или корчма на радость проезжему люду, нынче сказать трудно. Может этот старый дом принимал под своей крышей партизан, а может сюда добирались японские каратели в «гражданскую» – сказать нынче трудно. Да и кто знает, что там было, в самом деле, в то лихое время. Прапорщик открыл тяжелую дубовую дверь и оказался внутри. Магазином заведовал Моисей Самуилович Рабинович. Мужчина за пятьдесят, как ни странно без брюшка, выше среднего роста, подтянутый, похожий на старшину запаса, всегда аккуратно одетый и выбритый. В заведовании Рабиновича имелось всё, но не для всех, как говаривал сам Моисей Самуилович. И в подтверждении этого тезиса вздымал палец к плакатику, на котором белым по красному, ровным столбиком стояли такие слова: «МАГАЗИН ОБСЛУЖИВАЕТ УЧАСТНИКОВ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ И ВЕЛИКОЙ ОТЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ» -Ой, да не морочьте мне голову!- горячился Моисей Самуилович.- Какая насмешка и, я извиняюсь, издевательство?.. Шо одно, шо другое было так давно, шо я его уже и не помню. Так, где вы видите издевательство, хочу я вас спросить? Если человек имеет документ и деньги или деньги без документа, то когда ему отказывал Моисей? -Да, но шесть сотен лет прошло,- втолковывали ему.- Какие участники?.. -Да мне хоть тысяча! Если человек воевал и имеет купить хорошую вещь, то я не вижу причины ему отказывать. Есть документ – бери, нет – до свидания. И он раскрывал перед изумленным правдолюбцем толстенную амбарную книгу, в которой были отмечены фамилии постоянных клиентов, номера их удостоверений, справок, кем и когда выданы и где, а также количество и время отпуска дефицитного товара. Очумелый искатель справедливости и исторической достоверности ошарашено вчитывался в такую запись: «Сидоркин Иван Кузьмич, год рождения 1936, справка № 126, выдана с/ советом с .Захаровка? отпущено…»63 Далее следовал список полученного храбрым русичем Сидоркиным. Творил чудеса гражданин Рабинович на всю катушку! Коноплев по молодости лет не громил ни Мамая, ни фашистов, но, уже, будучи на сверхсрочной службе, в марте 1969 года, ловил на мушку своего ПКТ64 зеленые ватники с четырьмя карманами. В одной из таких схваток его чиркнуло по плечу шальной пулей, а может и прицельной. Коноплев, охнув, сполз в башню, кое-как перевязался, из боя не вышел и немного, как потом рассказывал, «почудил». За эти чудеса получил грамоту ЦК ВЛКСМ, а несколько позже и темно-зеленую книжечку, которая давала ему, как человеку воевавшему, некоторые льготы. -Вас ещё не посадили, Моисей Самуилович?- спросил прапорщик, прикрывая дверь. -Какие страсти вы говорите на ночь, Василий Николаевич,- упрекнул завмаг прапорщика.- Да за что же? -Не за что? -Упаси бог. -Счастливый вы человек, Моисей Самуилович… -Наверное. Но разговор о счастье – отдельная тема, а что хотелось бы товарищу прапорщику? Сухонькой колбаски, икорки, может докторской или маслица сливочного. Есть абсолютно свежее… -Масла подсолнечного бутылочку. -Это можно, это просто, а может чисто бутылочку? -Нет только масло. -Старый Моисей всё понимает. Уяснил. Моисей Самуилович, вздыхая, полез в кладовые и принес требуемый товар. -В эпоху развитого социализма, между нами говоря,- перешел на шепот Моисей Самуилович,- только поймите меня правильно, стало трудно получить хороший товар. Я не против социализма и даже поверите, коммунизма, но что-то с трудом верится в это счастье. -Ехали бы к себе на родину,- сказал прапорщик, нервничая. -Вы будете смеяться, Василий Николаевич,- горестно сказал завмаг,- но моя родина здесь. -Не буду. Сколько с меня? -Один рубль, тридцать шесть копеек. Расплатившись, Коноплев вышел. Он равнодушно относился к евреям вообще. Люди, как люди, но Рабинович вызывал в нем глухую неприязнь. -А ты чего в форме?- удивленно спросила жена, когда Василий, повесив фуражку на стул, прошел в комнату. -Как чего?- Василий застыл посередине комнаты,- Может пижаму на службу… -Вася, тебя же увольняют из рядов! Срок подписки кончился, а ты сам говорил командиру, что устал. Говорил? Рапорт кто писал? -Вот случай… точно. -Всё, Вася, отслужил. Остаток вечера прошел в строительстве планов, воздушных замков, видов на будущее. И, хотя Коноплев принимал активное участие в обсуждении и даже выдвинул проект небольшой дачки с полной механизацией участка, кошки на души тихо скребли. Как там ни поворачивай, а войскам отдана большая часть жизни, и чего уж там – лучшая её часть. Но плечо, разваленное пулей надвое, с годами давало о себе знать все больше и больше, и чтобы не ждать, когда попросят, Коноплев уходил сам. Жена принесла карту Приморья, и прапорщик ткнул пальцем наугад: здесь. «Здесь» оказалось городом Энском. -А что я бывал там,- сказал Вася.- Нормальный город. -Нормальный, так нормальный,- привычно согласилась жена. На том и порешили. Появление на кислородной станции нового человека, казалось, прошло незамеченным. Во всяком случае на первых порах. Прапорщик в основном помалкивал, присматривался, но одного нельзя отнять, и к чему быстро привыкли, к ловкости в работе. Суворов, заваривая чай, сказал, что ничего другого и не ждал от товарища прапорщика, так как солдат везде солдат. Владимир Феофанович любезно предоставил Василию свою тумбочку. Он отметил при этом, что ему есть чем поделиться с бывшим военным. Попутно, он как бы ненароком, осведомился, что думает товарищ прапорщик по поводу Луны в связи со слухами, что она обитаема, а также о небольшой статье в газете «Труд» под названием «Ровно в 6.10». Выяснилось: товарищ прапорщик статьи не читал, а в сказки о летающих объектах и во всякие космические чудеса не верит, ибо относит их к выдумкам полудурков, которым нечего делать, кроме как от скуки выдумывать всякую чертовщину вместо того, чтобы заниматься делом. Что касается происхождения человека, то лично он, прапорщик запаса, к обезьянам никакого отношения не имеет, а если в родне Владимира Феофановича таковые были, то это его личная трагедия. Дядюшка Хо задумался, но скоро под большим секретом сообщил Нехотелову, что прапор, вероятно тоже «фуфло в перьях» и он горько сожалеет, что открыл для него тумбочку и душу. Прапорщик вошел в коллектив так просто, надежно и плотно, как входит патрон в рожок автомата АК-47. Не прошло и трех дней, а создалось такое ощущение, что Коноплев работает тут со дня основания станции и даже странно – как это обходились без него раньше, да и было ли это «раньше» вообще? Если у карабина СКС снять штык, а карабин поставить вертикально, то мы получим рост товарища прапорщика. Небольшой конечно. Но «велика фигура да…», припоминаете? Округлое лицо, большой лоб, над которым вились поредевшие кучеряшки, строгий взгляд, командный голос (а что вы хотите, столько лет в армии), плотная, как говорят, «накачанная» фигурка, сдержанность в словах (слово не воробей – вылетит, не поймаешь) и поступках вот, пожалуй, и весь портрет прапорщика запаса. Проработав на станции месяц, Василий на первом же собрании заявил, что не намерен мириться ни с Зайцевым, ни с остальными, кто прикладывается к чарке, ни с положением на станции вообще. -Расплывчато говорите, Коноплев,- хмурясь, сказал мастер.- Как понять это «вообще»? -А так!- резко сказал Коноплев.- Черт знает, что получается! Работаем сутками. Так? -Так и что? -А получаем? Мастер пожал плечами. Если бы от него зависела оплата труда, то он бы платил Коноплеву тысячу, не жалко. -Мне лишнего не надо,- не принял шутки Коноплев,- но платите, что положено. -Ты свои армейские замашки брось!- заволновался мастер.- Платим все до копейки! -А кто учитывает эти копейки, из чего складывается наша зарплата? Оклад, премиальные, коэффициент. Все. А кто учитывает переработку, ночные часы, сложность труда, опасность, наконец? Мы же не получаем даже четверти копейки за конечный продукт… -Конечный продукт…- Мастер хмыкнул.- Новый Маркс объявился. Ты народ не мути, умник. В политику лезешь, это знаешь чем пахнет?.. Получаешь свои две сотни и сопи себе в дырочку. А хочешь поговорить о конечном продукте, ценовой политике партии я могу пригласить тебя в одно место – поговорим!.. -Не пугай,- Коноплев встал.- Пуганный. Не можешь руководить – отойди в сторонку. -Коноплев прав,- сказал Нехотелов.- Плановые цифры и отчеты берутся с потолка. -Так… Еще один революционер,- мастер что-то чиркнул в блокноте.- Кто ещё?.. -Я присоединяюсь к ним,- сказал Сеин. -Издевательство над рабочими,- поддержал Суворов.- Станция – не твоя частная лавочка. И полегче с ярлыками, не те годы. -Бунт на корабле,- усмехнулся мастер,- и какие лозунги? -Офицерье за борт!- сказал дядюшка Хо.- Скажу тебе честно: фуфло ты в перьях, а не мастер. -Я с тобой, дылда, отдельно разберусь,- темнея лицом, сказал мастер и ко всем.- Мужики, так дела не делаются. Будем решать. Всё схвачено. Но не сейчас же… Всё - работаем. Армейская хватка прапорщика давала себя знать. Он прижал в углу Зайцева и задушевно сообщил, что если тот собирается дожить до пенсии, то с пьянкой надо завязывать, а на работе тем более. Виктор Григорьевич трепыхнулся, но прапорщик поднес к его носу маленький стальной кулачок и Зайцев признал, что прапор прав. Он пообещал выстроить гауптвахту специально для Феофаныча, если тот ещё раз вздумает «заболеть». Он портил жизнь мастеру требованием укрепить дисциплину на производстве. Он выступил на цеховом собрании с критикой руководства. Он вмешивался во всё и уже становился опасен. Цеховое начальство говорило: «лошадь надо бояться сзади, а Коноплева со всех сторон, а не уволить ли его по тихой грусти или сокращению штатов…» Мастер стал подумывать о смене места работы. При одном виде прапорщика хотелось встать в строй и подравняться. Этот «хлопец» крепко взялся за дело, но не учел одного – при всей схожести порядков, завод все-таки не армия и здесь подводных течений столько, что налететь на рифы и сломать себе жизнь окончательно очень даже просто. То же сокращение штатов, например. И город, где каждый каждого знает почти с пеленок, что и было спецификой Энска. И попробуй, приживись в этом городе, если ты никому ни брат, ни сват, ни кум, ни через дорогу на присядку родич, и даже не третья вода на киселе. И забегая вперед, можно сказать – стальной прапорщик Коноплев не выдержал, сломался, запил, и… город Энск прожевал и выплюнул его как ненужную жвачку. Не уважал, не любил чужаков город Энск, особенно, когда чужаки начинали качать права, что-то доказывать и всеми силами рушить годами сложившийся устой… Сеин Иван Александрович. «Деньги есть – Уфа гуляем, денег нет – Чишма сидим»65 Так любил говорить Иван, и уже по этой присказке становилось ясно, что родина Сеина – Башкирия. Но в паспорте у него значилось «русский». Однако упрямство Ивана имело восточную закваску. В N-ской воинской части до сих пор ходит такая легенда. Мела пурга. Ветер завывал и поднимал снег до небес толстыми столбами. Тучи по-пластунски пробирались между крышами казарм и вываливали вниз новые порции леденящей трухи. В казармах звенели стекла, вздрагивали стены. И вот в такую веселую ночь к солдатам одной из рот пришел старшина.- Хорошая погода,- заметил он.- И я бы, пожалуй, отпустил в самоволку кого-нибудь с условием, что он вернется в часть к подъему.- Старшина оглядел солдат.- Желающих нет? То-то… Он не успел развить мысль о сосунках, которые бегают в самоволку по хорошей погоде, но не покажут свою храбрость сегодня, как салага, первогодок, встал и пошел к выходу. Старшина с интересом на него посмотрел. -И далеко? -В самоволку. -К подъему жду. -Буду. Вся рота высыпала посмотреть на этот цирк. Солдат шагнул в пургу без страха. Спокойно перемахнул забор и исчез. Утром он был в казарме. Звали настырного бойца Иван Сеин. Он появился на станции после демобилизации. Высокий, но не шибко, подтянутый, тоненький, как хворостиночка, сама скромность, ко всем на «вы». Симпатичный, добродушный парень. Но годы, годы… К описываемому моменту время высветило на макушке кардинальскую тонзуру, некогда разбитый на квадратики пресс живота обвис, и маленько выпирал, как говаривали в системе, человек выпустил предкрылок. С «вы» тоже было покончено как-то незаметно, но решительно. Его заменило демократичное «ты», против которого никто особенно не возражал. Не графья, поди, и не итээровцы какие-нибудь – к чему церемонии… В свое время Иван Александрович очень четко сориентировался в жизни: назвал сына именем мастера, что, разумеется, было отмечено как явление положительное; иногда распивал с мастером флакончик, что уже само по себе указывало на понимание жизни подчиненным; никогда не позволял себе критиковать руководство. Принцип «тот прав у кого больше прав» стал для него путеводной звездой. Поэтому он прослыл честным и принципиальным. Он иногда позволял себе выступить против того или иного кадра, бичуя недостатки действительные и мнимые, но говорил так туманно и длинно, а вместе с тем так горячо и взволновано, что сбитые с толку, рабочие и сам пострадавший видели в нем выразителя своих интересов. Но он умолкал и лицо его принимало отрешенное выражение, когда рабочие заговаривали о том, что хозяин цехового кабинета грубиян, что за казенный счет отремонтировал личную машину, что на ремонт машины он снял двух человек и те работают, получая премиальные за «спецзаказ». Таких вещей он не слышал. Но рассказывал о них на цехкоме, членом которого, естественно, состоял, придавая рассказу вид анекдота, с шуткой и смешком. Нет, он не «стучал». Он посмеивался. Философия – великая наука. Она утверждает, что количество переходит в качество. Передовой рабочий, лестные характеристики, блестящие рекомендации и… Сеин получил все, что хотел. Высокий оклад, почет и уважение руководства, авторитет, так сказать. А когда Старый Лу ушел на пенсию, а молодого послали учиться, акции Ивана возросли невероятно. Да, он может, где-то был неправ. Но он сделал жизнь. Он победил, а победителей не судят. Победителям дают премии, грамоты, квартиры, участки под дачу. Дотошность и упрямство Сеина тоже сослужили ему службу. Он с такой тщательностью заворачивал гайку на болт, так занудливо говорил о необходимости гровер-шайбы под гайкой, что Старый Лу (у которого было только свидетельство об окончании восьми классов, приобретенное за две бутылки чистого спирта) слегка балдел. Но Сеину и этого казалось мало. Он приносил чертежи, раскладывал весь ворох на столе и находил в них искомые болт и гайку, а также гровер-шайбу (ещё бы, все-таки одиннадцать классов – Сеин учился в эпоху реформ образования – против восьми, это кое-что). Старый Лу столбенел от такой учености – он боялся чертежей. Конечно же, ясно, что при таком стечении обстоятельств Сеин очень быстро пошел «вверх», в местных, понятно, масштабах. Но случаются же метаморфозы в жизни!.. Добравшись до цеховых коридоров власти, он выполнил разворот «все вдруг»66 и начал сражаться за станцию, за народ. За что у цехового начальства, пораженного таким поворотом, получил прозвище «декабрист». А Нехотелов, который относился к Сеину слегка брезгливо, протянул ему руку. К тому моменту вообще многое изменилось. Сменилось руководство в цеху, станция осталась без начальника и Сеин стал ВРИО, т.е. временно-исполняющим обязанности. Впрочем, ничего нет столь постоянного, как временное. Словом, там, где пасовали закаленные кадры системы, Сеин тянул. Так же дотошно и скрупулезно разбирая каждую мелочь, занудливо вмешиваясь во все детали производства, иногда одевая спецовку, он крутился, как юла между рабочими и руководством (уж кому-кому, а производственному мастеру достается со всех сторон) и где уговорами, где криками, где просьбами, где премиальными вертел ветхий механизм кислородного производства. -Знает где лизнуть, где гавкнуть,- восхищенно говорил Владимир Феофанович, так как не умел ни того, ни другого. Но такая характеристика Сеина, пожалуй, наиболее точно отражала взаимоотношения в заводских эшелонах власти. Что касалось не только Сеина, а производства вообще. ВСТРЕЧА. Первого августа 1979 года, во Владивостоке, на скамеечку верхней площадки Спортивной гавани, в четырнадцать часов местного времени присел гражданин. Он повернулся спиной к городу, тонувшему в жарком мареве, и принялся разглядывать бухту, скопление бронзовых тел внизу на песке, яхты, шлепанье ребятишек в прибрежной волне, весь этот радостный и задорный пейзаж, скажем прямо, с нездоровым любопытством. Взгляд его останавливался то на парусной доске, именуемой по-заграничному «виндсёрфинг», то на очереди к автоматам с газированной водой, то на коротко подстриженных деревьях, то на заурчавшем катере, который вдруг рванул с места и помчался, подпрыгивая на легкой волне, куда-то в сторону туманного мысы Эгершельд. Гражданин вертел головой то туда, то сюда и во взгляде его читалось легкое безумие, а в глубине зрачков притаилась отчаянная пустынька. Одежда гражданина явно не соответствовала сезону. В этот жаркий день он зачем-то вырядился в черный (безупречного покроя) костюм, из-под брюк виднелись голубые (в искорку) носки, на ногах гражданин имел узконосые туфли на высоких каблуках, окантованных по контуру узкой полоской меди. Под пиджаком резала глаза ослепительной белизной сорочка. Её рукава, выступавшие из тужурки почти на дюйм, замыкались на две запонки, вероятно, очень дорогие. Колючие лучики солнца, сломавшись в камнях запонок (салат из омаров против пончика, что это брильянты чистейшей воды) создавали вокруг них странную игру света и тени. На шее гражданин повязал (и это в такую жару!) черный же галстук, пришпиленный к сорочке очень скромной, но весьма изящной работы, заколкой. Что-либо сказать о возрасте гражданина – задача довольно трудная. Издали казалось, что он ещё достаточно молод, но вблизи замечалась легкая седина темных волос, в черных глазах метались, как уже отмечалось, то безумные искорки, т о глубокая задумчивость, свойственные человеку, который находится либо под следствием, либо под давлением навязчивой идеи, которая, быть может, ни к чему хорошему не приведет, но все-таки… Рост гражданин также имел неопределенный. Ибо по нынешним меркам один семьдесят уже маловато, а два пятнадцать еще воспринимается с трудом, и рост гражданина укладывался в середине между этими цифрами, а много это или мало, судите сами. Так что же нужно было странному гражданину в жаркий августовский день на набережной Владивостока? Может, он принадлежал к тайному обществу обезумевших холостяков, которые морским биноклем шарят по пляжу, разглядывая женские прелести через двенадцатикратные линзы? Но – нет. У гражданина не имелось бинокля, и, судя по-всему, не мелось даже очков. А может он высматривал здесь свою жену, которая заявила, что спешит на заседание совета кружка художественного вязания, а оказалась здесь, да ещё в обществе довольно неожиданном? Увы. И эта версия нам видится несостоятельной, так как отличительной метки на правой руке у него абсолютно не наблюдалось. Может, он вышел подышать свежим воздухом или просто приезжий? Вряд ли. Для чего тогда этот изысканный вечерний туалет, логичнее одеться по проще и полегче в такую духоту, от которой не спасал даже легкий морской бриз. И уж точно не приезжий. Командированный с Запада появляется на улицах Владивостока в потертых джинсах, с бородой и отсутствующим взглядом. Европы видели, а чего тут смотреть?.. Свой же приморский дальше Морского вокзала носа не кажет. Быстро сбегав по свои делам, как правило больничным, он покупает обратный билет и отдыхает. После второго подъема у приезжего сбивается дыхание и он, проклиная Владивосток за его сопки, бродит по привокзальной площади, бормоча себе под нос: -Да что б я сюда ещё приехал?! Да никогда! Но, побывав здесь однажды, он ищет причину приехать ещё и ещё, потому что нет человека, который мог бы запросто избавиться от колдовского очарования Владивостока. Словом ни под одну из перечисленных категорий гражданин не подходил, сидел на скамеечке, и, скажем так,- отдыхал. -Товарищ, вы разрешите присесть? Если, конечно, не занято и я вам не помешаю. Гражданин очнулся от созерцания окружающей среды, глаза его приобрели осмысленное выражение и он сказал, казалось, вслушиваясь в звучание собственного голоса: -Да, прошу вас, садитесь, пожалуйста. -Спасибо. Человек тяжело опустился на скамью и вздохнул. -Жарко. И как вы переносите жару в таком мундире?.. -Спасибо, хорошо. Я не ощущаю жары. -Да? Странно… А я вот изошел весь… Извините, не представился. Иванов я. Простая русская фамилия – Иванов. Хорошо? -Отлично. -Вот и я говорю – отлично. Пивка бы, а? Холодненького и чтобы пузыри, а бокал запотел подлец… -Простите, я не понял. Пиво – это напиток, я правильно понял? -Ну, даешь, друг!- Иванов засмеялся.- Пиво весь мир пьет… Не смеши! А то я подумаю, что ты с другой планеты. Если почки, то так и говори – почки, а то бывают шурики… -Нет, я не с планеты, с корабля. -Оно понятно. Тут почти каждый с корабля. Любого спроси – с корабля. Я вот до второго механика дошел. Тоже морячил. А ты на каком? -На «Торгисе» -Не знаю. «Березиналес» - знаю, «Адимилес»67 - тоже знаю, а про «Торгис» не слышал. Новый видно. -Новый. -Не слышал. Да бог с ним. Раз моряк – пойдем, врежем по пивку. Никак из штурманов? -А как вы узнали? -Да вашего брата за версту видно. Так что? -Как вы говорите – врежем? -Врежем,- опять засмеялся Иванов.- Я угощаю. -А может…- начал гражданин. -Можно,- сразу понял Иванов.- Кафе «Лотос», недорого и со вкусом. -Но… -Никаких «но»! Могут два моряка посидеть в кафе? Не боись, штурман, все путем! В дневное время, когда музыканты эстрадного оркестра не лезли саксофоном в уши посетителю, когда не громыхала электроника, замешанная на меди, то кафе и в самом деле являлось уютным местом. Старожилы помнят, что здесь можно было получить настоящий бифштекс, свежайшую, ещё шкварчащую яичницу, а какие подавали ассорти. А пельмени!.. Слюнки бежали. Припоминаете, то-то. Новые знакомые присели за угловой столик и флотский механик со знанием дела раскрыл меню. -Значит так,- сказал он подошедшей официантке.- Триста водочки, пивка и сооруди, дорогуша, приятно закусить. Шашлычок там… Ну, не мне учить… -Ясненько,- мотнула пышной гривой официантка.- Сейчас буду. -Настя её зовут,- доверительно сказал механик,- мировая девка!.. Опустим застолье. Тем более, что говорил в основном бывший механик, а гражданин произнес всего с десяток коротких фраз. Но когда наступил черед расплачиваться, то гражданин вынул из заднего кармана брюк пачку полсотенных, оставил на столе пару билетов, и, взяв механика под руку, повлек к выходу, не дав изумлению Иванова развиться до степени болезненной. -Пять тысяч в кармане, вот так запросто?..- очумело шептал Иванов.- Кучеряво живешь, штурман. Поехали на Тихую,- внезапно предложил механик, поедем море смотреть! Хочу! -Поехали,- согласился гражданин. Механик выскочил на середину улицы. -Шеф! Стой! Такси, взвизгнув, остановилось. -Шеф, закинь до Тихой. -И обратно? -Конечно. -Четвертную дашь? -Никаких проблем. -Садись. -Штурман!- крикнул Иванов.- Давай скорее! -Понятно,- сказал водитель,- флот гуляет. -Имеем право,- возразил механик. -А кто спорит,- согласился водитель. «Волга», шелестя шинами, полетела по Ленинской. На город опускались сумерки. Волны глухо лупили в скалистый берег, над горизонтом, прямо из воды, вставала Луна, в небе сверкнули первые звезды. Прибой откатывался от скал и ласково плескался в начинающий отливать серебром диск. -Красиво,- сказал гражданин.- Это и есть море? Механик едва не упал. Кто бы спрашивал?.. Моряк! Вот дьявольщина… -Оно самое. Айвазовский, правда? -Может быть,- уклончиво ответил гражданин.- Вы первый с кем я говорю. Вот что интересно… Да, первый,- продолжал гражданин,- и это удивительно странное чувство. Вообще, я не могу выразить… Так хочется полететь. И я бы улетел, но мне, поверьте, совершенно искренне говорю, жаль покидать вас в этот дивный вечер. -Зарежет!- крикнуло в душе механика.- Ой, не выбраться мне живым… -Вы помните, у Пушкина,- продолжал гражданин.- Вот взошла Луна златая. Тише… Чу… Гитары звон… Вот испанка молодая оперлася на балкон… -Вот испанку уже приплел,- у механика мураши забегали под рубашкой. Водитель зевал в кабине, он и не такие разговоры слышал. -Да, первый,- развил мысль гражданин. Вот что… Вы говорили, что хорошо бы иметь лишнюю тысячу… -Ничего я не говорил!- отчаянно крикнул механик.- Ничего! Мне хватает! Я инженером работаю, понял!! -Говорили,- ласково сказал гражданин.- Вот возьмите. Это вам за вечер. Спасибо. Мне хочется вам помочь.- Гражданин протянул пачку, и механик с ужасом увидел, что на сей раз это были сторублевки. -Нет!- крикнул Иванов, отступая.- Нет, не подходи, рыло начищу! -Нажрутся, а потом выступают,- пробурчал водитель, отворачиваясь. Гражданин пожал плечами, бросил пачку под ноги Иванову и… взмыл вверх. Механик с перекошенным лицом поддал пачку ногой и десять и тысяч пошли ко дну, а Иванов утер холодный пот с лица, бросился к «Волге». -Поехали! -А где второй? -Улетел. -Бывает. Только, если его завтра найдут холодным, то минимум лет пятнадцать «строгача», а то и «вышка». -Не найдут. Водитель хмыкнул. -Ловко работаешь, папаша. Только у меня не балуй – под ковриком монтировка, а в кармане ножик. Понял? -Понял. Давай на Некрасовскую. -А может в отделение?.. -Куда хочешь, но ни одна овчарка след там не возьмет и ни один следователь ничего не докажет. -Специалист… А с виду и не подумаешь. Ладно, свернем на Некрасовскую. Ты меня не видел, я тебя не знаю. Механик промолчал. Его колотил нервный озноб, а в голове бился разнузданный мотивчик модного шлягера «Скелет в дымоходе». В небе хохотала Луна… *** В то время, когда механик, размахивая руками, рассказывал жене жуткую историю, связанную с летающим гражданином, упомянутый гражданин незаметно опустился за кинотеатром «Владивосток» и неспешно сошел по крутым лестницам к остановке трамвая «Луговая». Здесь гражданин осведомился, как проехать к вокзалу с целью дальнейшего путешествия. Не менее любезно ему было растолковано (группой молодых людей), что он должен сесть на трамвай № 4, доехать до остановки «вокзал» и на Морском вокзале, в железнодорожных кассах приобрести билет до конечного пункта маршрута. Во Владивостоке до сих пор икают от смеха, вспоминая, как прилично одетый гражданин (полагают, что он – какая-то спортивная знаменитость, уж больно прытко все у него получилось), вскочил на крышу попутного трамвая, уселся, и, осыпаемый градом голубых искр, проследовал так до остановки Лазо, где был снят органами правопорядка и доставлен в отделение. В отделении милиции выяснилось, что хотя гражданин и имеет паспорт, в котором значилось, что его владельцем является Струнин Анатолий Иванович, однако означенный документ не имеет прописки. Кроме того, у гражданина Струнина оказалась подозрительно большая сумма денег (114.950 руб.) в крупных банкнотах государственного банка СССР. Сердце дежурного офицера радостно застучало, а в душе возник марш «Прощание славянки»: а не этот ли артист ковырнул сберкассу в поселке лесорубов Шумный? Ого! Внеочередное звание за поимку преступника уже не казалось миражом. И что вообще не входило ни в какие рамки, экспресс-анализ показал: гражданин Струнин находится в состоянии легкого подпития. Все эти факты, сведенные воедино, плюс – мелкое хулиганство, выразившееся в безбилетном проезде на крыше трамвая (и это при таких деньгах!) дали основание дежурному офицеру милиции немедленно заключить гражданина Струнина под стражу. Когда же утром сержант открыл камеру предварительного заключения, чтобы вызвать гражданина Струнина к начальству для беседы, внушения, а может быть, и заключения, то… Словом перечислять все степени изумления сержанта нет смысла: камера оказалась…. Пустой. Более того, исчезли все вещи, изъятые у задержанного, а в журнале – соответствующая запись. -Так был вчера задержанный или нет?- раздраженно, но с оттенком задумчивости спросил офицер у сержанта. Тот лишь развел руками. -Фантастика!- вскричал офицер.- Милиция не место для цирковых фокусов! И все же факт имеет место: задержанный исчез, а с ним и все остальное. Это больше, чем фантастика, это – галлюцинация! И в наших интересах пока помалкивать. Не так ли? -Так точно,- вяло ответил сержант,- но если он проявится где-нибудь, у нас есть его приметы. -Кто «он»? И о каких приметах речь?! Не было никого, равно, как и примет! Всё! -Так точно, но… -Всё! -Понятно. «Наверное, сунул старлею тыщу этот Струнин, да и смылся,- досадливо подумал сержант.- Эх, и чего не я офицер… Мне эта тыща во, как нужна…» Но вслух ничего не сказал, козырнул и отошел. А от всех ночных переживаний у офицера милиции заломило в висках, он вышел из «дежурки» на улицу, держа графин с водой в руке, и прямо у крыльца, с плохо скрываемой злостью (рухнула мечта об очередной звездочке), вылил воду на абсолютно лысый череп. *** Да-а-а, вот тебе и гостеприимная голубая планета… Гражданин Струнин уселся на обломок скалы в полукилометре от маяка мыса Скрыплева и не на шутку загрустил. Казалось, всё, ну, абсолютно всё предусмотрено и такая промашка – нет прописки. Имелся даже паспорт нового образца, а вот такая мелочь. Как хоть она выглядит, эта прописка?.. И потом – одно дело говорить с Быковым и совершенно другое – с обыкновенным человеком. Устроили ему экзамен… Он решил подождать темноты, чтобы опять проникнуть в город. Даже высоко над землей (он это уже понял) фигура летящего человека будет вызывать нездоровый ажиотаж. Вот, примерно, в таком ключе рассуждал гражданин Струнин. Видимо, он не знал, что в любой даже кромешной темноте, где-то обязательно горит рубиновым светом панелька, на которой начертано «выход». Стоит только поискать. Перед ним стояло несколько задач. Номер один – отыскать товарища Нехотелова, так сказать, стратегия. Номер два – проникнуть в город, номер три – утолить начинавшийся голод, номер четыре – сменить одежду. Он начал с последней. Благо, как читатель заметил, стоял август, который, как известно, для Приморья является началом «бархатного» сезона. Поэтому гражданин Струнин разделся и смело бросился в набегавшую волну, ибо, во-первых, в плавании мог соперничать с дельфинами; во-вторых, знал, что вода планеты не обладает ядовитыми свойствами, следовательно, ни какой угрозы организму не несет; в-третьих, какой же человек откажется поплескаться в тепловой воде?.. А гражданин Струнин являлся, несомненно, человеком, может быть и не совсем нашим. Вдосталь поныряв и поплавав, он в приятном возбуждении вылез на камни, подставив тело нежаркому солнцу. Потом извлек из внутреннего кармана пиджака блок-синтезатор, набрал код, оставил синтезатор на камнях, и дальше произошло явление, наверняка бы поразившее наблюдателя, но в этот утренний час ни души не обнаруживалось возле маяка, куда, по правде сказать, горожанин редко захаживает. Итак, великолепный костюм исчез, а на его месте лежали обычные российские джинсы с биркой БШФ68, свежая, в клеточку сорочка голубого цвета, и добротные полуботиночки под сталь на желто-белой полиуретановой подошве. Гражданин Струнин облачился и нашел этот наряд более практичным для той суровой действительности, которая его окружала. Причем, хочу заметить, что деньги и документы никуда не делись, а расположились в новой одежде. Как это произошло? Не знаю. Оставим эти хитрые штучки на совести внеземной цивилизации и пойдем дальше, разматывая наш правдивый во всех отношениях рассказ до финала. Задача номер три логически вытекала из задачи номер два. Стало быть, чтобы утолить голод, необходимо быть в городе. Но как?.. И гражданин Струнин рискнул. Он плавно взмыл и, прижимаясь к кронам деревьев, медленно поплыл в сторону Владивостока. В полукилометре от него смотритель маяка выронил бинокль, раскрыв рот в беззвучном крике. *** Если бы Владивостокская милиция в поисках гражданина Струнина искала гладковыбритого респектабельного мужчину средних лет, то можно смело сказать, что подобные поиски провалились бы в самом зародыше. Да, в самом зародыше! Не стало респектабельного джентльмена, испуганно прыгающего на перекрестках перед носом у авто. На остановке «вокзал» выскочил (именно выскочил) из трамвая разбитной мужчина, которого молодила простая одежда, глянул на часы центрального телеграфа, присвистнул и заторопился к железнодорожным кассам. Здесь он нагло врезался в очередь, размахивая какой-то бумажкой, очень быстро выкупил плацкарту до славного града Энска, разменял в кассе две сотенные бумажки, небрежно сгреб деньги в карман, полюбопытствовал насчет расписания и довольный собою покинул здание. На площади он попытался пристать к девушкам, услышал в ответ: «Иди отсюда, козел!», посмеялся, поймал такси и попросил водителя показать ему город. -А ты знаешь, хлопец, сколько это будет стоить?- спросил водитель. -А я разве спрашиваю о стоимости? Водитель усмехнулся: -Моряк? Струнин уже понял, что эта версия в городе моряков наиболее приемлема и ответил небрежно: -Да. -А-а, понятно. Ты вот что, парень, садись на переднее сидение и видно все будет, и подхватим кого, не возражаешь? -Не возражаю. -Ну и порядок. Начнем с въезда в город, а закончим во-о-н там, видишь МРСку69 на постаменте, устраивает? -Вполне. -Ну, тогда по газам. Машина рванула с места, помчались. Октябрьская, Ленинская, Океанский проспект… Ездили долго. Водитель – молодец какой – притормаживал, рассказывал и, надо признать, город он знал прекрасно, и, наверное, любил. «Волга» вырвалась на широкую магистраль. Слева во все красоте развернулась бухта, справа, лесенкой вверх убегали жилые кварталы. Недалеко от кинотеатра «Искра» им отчаянно замахал рукой полный мужчина в капитанской фуражке, одетый во все «фирменное», но небрежно. -Гляди, как я его надеру,- доверительно сказал водитель.- Этот проедет метр, а отдаст червонец. Смотри. -Шеф!- крикнул мужчина, заглядывая в окошко.- Мне на Русскую. Как? -Садись. -Погнали, шеф. Спешу. Взвизгнули колеса, поехали. Недалеко от Торгового центра круто свернули направо, на улицу Русскую, и через минуту остановились. Гражданин Струнин посмотрел на счетчик. Пассажир задолжал государству девяносто пять копеек, но протянул (как и было предсказано) десять рублей. Водитель взял деньги и отвернулся, разглядывая набежавшее облачко. Пассажир задержался на несколько секунд и выскочил из авто. Гражданин Струнин молчал, а водитель, видимо, от полноты чувств запел, голосом не лишенным приятности, какую-то тягучую песню. -Давай в город, шеф,- сказал гражданин Струнин бесцветным голосом. Водитель молча развернул таксо. На остановке троллейбуса «Некрасовская» взяли еще пассажира. Тот доехал до магазина «Изумруд», расплатился и водитель сдал ему всё до копеечки, осторожно отсчитав медяки. На вопросительный взгляд гражданина Струнина охотно ответил: -Тут, видишь, кто попадется. Клиента ощущать надо. Это целая наука, по-честному. Так сказать, людскую психологию надо знать. Этот, что вышел, за пятак удавится. А вон впереди, смотри, счас рванем. Впереди призывно вертела руками небольшая компания молодых людей. «Волгарь» плавно подкатил. -Шеф, до «Владика»70 закинь? Не обидим. -Только трое. -Шеф, дорогой, ну сказали же… Где три, там и четвертому место найдется. -А ГАИ? -Не боись, всюду свои люди. -Ну, давай,- сдался водитель.- Погоришь тут с вами, как швед под Полтавой. -Все в норме, шеф, дави на газ. Поехали. Водитель опять затянул, призывая «хлопцив запрягать кони». Компания охотно поддержала. Доехали весело. Остановились у ресторана «Владивосток», где были ещё полупустые залы, а за портьерами изредка мелькали официанты. Один из парней протянул четвертную. -За добро – добро. Так, шеф? «Шеф» заучено улыбнулся. -Держись!- сказал парень и закрыл дверцу машины. -Куда теперь? Спросил водитель у гражданина Струнина. -Я, пожалуй, выйду. -Но ты же хотел весь город посмотреть… -Другой раз. Держи. Гражданин Струнин протянул водителю сотенную бумажку. -Хватит? -За глаза. -Прощай. -Пока. Гражданин Струнин вышел из машины. Вынул уже известный читателю блок и что-то там надавил. Спрятал. И пошел фланирующей походкой вниз, к набережной. Он не видел, как водитель посадил новых пассажиров, как безуспешно жал на внезапно «сдохший» стартер, как бешено крутил заводной ручкой двигатель, который не подавал признаков жизни, как потом задумчиво смотрел вслед ушедшему гражданину Струнину. Он открыл капот, долго там ковырялся, а потом сел на бордюру и тупо уставился на кормилицу «Волгу». Он ничего не понимал. Внешне двигатель казался исправным, аккумуляторы показывали хорошую зарядку, работало радио, светили фары, но мотор замолк. Он просидел так час, потом улыбнулся, стал перед машиной на колени и начал отвешивать поклоны, каждый раз стукаясь лбом об асфальт, исступленно бормоча в полголоса: -Отче наш, ежи еси на небеси… Говорят, что он улыбается и бормочет так, по сей день. *** Да-а-а, натворил дел гражданин Струнин… И вот поди ж ты, всего несколько дней на планете, а события завертелись вокруг него, прямо скажем, странные. А ведь сказано было – не вмешивайся! Ох, Стажер, что-то рано ты полез со своим уставом в чужой монастырь… Вскипала Луна. Лизнув борт теплохода «Серго Орджоникидзе», она выплыла над стеньгами, гафелями, грот мачтами и даже эзельгофтами71. Она встала над портом, придав ему фантастический вид и проложила дорожку от мыса Чуркина до тридцать третьего причала. Грянула музыка. «Как провожают теплоходы?.. Совсем не так, как поезда…» неслось над акваторией. Белый лайнер отошел от стенки причала и, поднимая волну, пошел в океан. -Якорь чист!- прогремело над бухтой, перекрывая музыку. Теплоход уходил. А в душе гражданина Струнина рождалась чистая и звенящая нота, как гимн этому немного странному, но такому прекрасному миру. Музыка таяла, лайнер светился большим и приветливым домом. Резко гукнул тепловоз, задрожали рельсы и к вокзалу потянулась цепочка вагонов. Гражданин Струнин вздохнул и сошел вниз. Он покидал Владивосток. И заметьте, без своих штучек. Как все люди, нормально. *** Поезд шел в славный град Энск. Вагоны раскачивались и в номере четвертом, в четвертом же купе на второй полке справа походу поезда, лежал с открытыми глазами гражданин Струнин. Внизу тихо бормотали голоса. -Я лично в гробу бы видел это дело,- с раздражением говорил скрипучий басок.- Ты мне только за то, что я на Востоке, сотню отдай, плюс, что я заработал! Тогда же и детей завести можно будет, да и я буду знать, за что вкалываю. Моя говорит, мол, давай ещё одного, а ей – если купишь шесть метров веревки и кусок мыла, то я согласен, состругаю ещё одного. В магазинах хоть шаром покати, а на рынке мясо - пятнадцать рублей килограмм, не-е-е… -Опять же, оторванность от культурных центров, кое-что значит,- тихо заметил баритон.- Живем, как дикари. Заезжему лабуху монету гоним, тьфу!.. -А хоть бы и центры?.. Может я лично хочу видеть Смоктуновского или, скажем, Миронова, на «Вокруг смеха» хочу сходить. Значит?.. Конечно, значит. А кто с этим считается?.. -Всё зависит от уровня,- заметил баритон,- я бы в консерваторию махнул, на балет – тоже неплохо, а тут глядишь в этот ящик… Басок промолчал. Гражданин Струнин повернулся на живот. -Уровень…- заскрипел басок,- чтобы ты в этом тумкал?.. Понастроили заводов, а кому на них работать?.. -Работают же, чего тебе,- возразил баритон. -И живут по времянкам. Многие, между прочим… -А малосемейки, это тебе что? -Ну, во-первых, всего одна,72 во-вторых, дают-то их женатым. А куда деться парню только что из войск, например? -Пусть женится,- предложил баритон. -Профессор…- скрипнул басок.- Чего же сам холостой? -У меня принципы. -Дурь у тебя в башке, а не принципы. Внизу опять замолкли. Зашуршали простыни. -Слышь, мужик,- толкнул обладатель баска гражданина Струнина,- ты чего на матрасовке валяешься, рубля нет? Так на… -Спасибо, нет нужды. -Так возьми у проводника шмутки, от человек… С Луны, что ли свалился? -Оттуда. Басок хмыкнул, баритон захохотал. -Ну и как там?- спросил обладатель баска, улыбаясь. -Здесь лучше, но сложнее,- серьезно ответил гражданин Струнин, - а потом это тяготение… что-то устаю быстро. Улыбка сползла с лиц у парней. Гражданин Струнин пошел вдоль вагона, а баритон, очнувшись, сказал баску: -Чего пристаешь?.. Не видишь, больной мужик. Оба посмотрели в вагонное окно. Рядом с поездом низко висела полная Луна безо всяких признаков жизни на поверхности. А на гражданина Струнина набросилась проводница: -Что же ты, милочка, билет не несешь, куда следуем? -В Энск. -Разбудить? Прибываем в пятом часу утра, видать, дрыхнуть будешь. Так и быть разбужу. Ладно. Место 36. Получите белье, с вас – рубль. Гражданин Струнин протянул сотенную. -А мельче нет? Где же я тебе столько сдачи наберу?.. Бери белье, я схожу в вагон-ресторан, разменяю и занесу. Гражданин Струнин вернулся в купе, забросил белье на полку и сел за столик, разглядывая Луну. Лицо его приняло задумчивое выражение. -Земляков разглядываете?- хихикнул баритон.- Пустое дело. Дрыхнут они. -Не до сна сегодня,- ответил гражданин Струнин.- Видите кольцо вокруг Луны? Сейчас весь экипаж занят коррекцией орбиты. Какой там сон… Басок и баритон бросились к окну. В самом деле, на некотором удалении от Луны, четко прослеживался оранжевый круг. Оба уставились на гражданина Струнина. -Ты чего пристал к человеку?!- зловеще скрипнул басок.- Не выступай,- и к Струнину.- Вы его извините -Все в порядке,- ответил гражданин Струнин,- но не подскажите, для чего служит вот это,- и он показал наволочку. Обладатель баска заскучал. -Любая шутка хороша в меру, злясь, заскрипел басок.- А вы, гражданин, здесь перебрали, но если вы и в самом деле свалились с Луны, то поясняю для особо одаренных: эта штука, которую вы держите в руках, называется наволочка и одевается на подушку. Это вот - подушка, это – простынь, её нужно постелить на матрац. Это – матрац, а это – одеяло им укрываются, если прохладно. Всё ясно или есть еще вопросы?- спросил басок, вкладывая в интонацию все наличные запасы иронии. -Вы очень любезны,- ответил гражданин Струнин.- Спасибо. А во Владивосток ездили к врачам, подозрение на рак печени и ничего определенного, так? У обладателя баска подкосились ноги. Он сел. -Да. -Вы мне помогли разобраться с этим,- гражданин Струнин кивнул на белье, разрешите и вам помочь?.. -Вылечить рак, не сходя с места?- грустно засмеялся басок.- Валяй, друг, лечи. Все равно через неделю на операцию. -Минуточку,- гражданин Струнин щелкнул замками «дипломата», вынул черную коробку с бело-матовой стенкой.- Будьте добры, снимите рубаху. Многозначительно подмигнув попутчику, басок подчинился. Спектакль парням нравился. Струнин открыл заднюю панельку прибора, вынул провода с присосками и в нескольких местах прилепил их к телу обладателя баска. Щелкнул переключателем, матовая панель засветилась, и по ней заметались цифры, кривые линии, заплясали разноцветные огоньки. И как хотите, а шутки кончились, что-то зловещее было в этой дикой пляске цифр и меняющихся графиков. -В самом деле,- забормотал гражданин Струнин,- контакт слабый, ого… давно такого не видел… в чистом виде… надо же… тяжелый случай… У баритона широко раскрылись глаза. -Плохо, но не безнадежно,- сказал гражданин Струнин.- Совсем даже не безнадежно, вам повезло… -Что же делать, доктор? Баритон сидел в углу, затравлено озираясь. Отчетливо пахло чертовщиной, шаманством, колдовством, но уже на электронном уровне. А может и в самом деле светило из Москвы? Заносит же их иногда на периферию. Чего не бывает? «Знахарь»,73 к примеру. Дедугана за чокнутого принимали, а оказалось – профессор. Может и этот с Луны… тоже… У каждого человека свои тараканы в голове, у этого Луна… Вдруг вылечит!.. Вот корешу повезло… -Главное – успокойтесь,- сказал гражданин Струнин.- Сейчас всё сделаем. Ещё есть связи с главным центром и в этом ваше спасение. Он одел обладателю баска зеленую сеточку на голову с множеством присосок, часть из которых тут же впилась в затылок. Он заставил басок проглотить, отливающую голубым капсулу. Он снова щелкнул на коробке переключателем, и теперь огоньки светились ровно, линии выстроились в параллельные прямые, а вместо цифр приветливо замерцал зеленый индикатор. Обладатель баска зевнул и повалился на бок. Всё,- сказал гражданин Струнин.- Скажите завтра своему товарищу, что ехать никуда не нужно, все параметры в норме, а здоровье – хоть в космос. Спокойной ночи. -Ага,- дико сказал баритон и внимательно посмотрел на вторую полку, где улегся гражданин Струнин.- Доктор, извините, может, внизу желаете поспать? Благодарю,- ответил «доктор».- Мне здесь удобнее. -А-а, ну, ладно. В четвертом вагоне поезда «Владивосток-Нвочугуевка» свершилось чудо. Впрочем, какое же это чудо, когда Стажер воспользовался универсальным биологическим регенератором, который входит в обязательный комплект, что же здесь необычного? И кто нам виноват, что явлениям, в сущности, рядовым, но которые выходят за рамки нашего восприятия, мы старательно приписываем свойства сверхъестественные?.. *** На привокзальной площади славного града Энска моросил мелкий дождичек. Тучи задевали крыши домов, цеплялись за телевизионные антенны и, оставляя на них грязноватые лохмы тумана, тяжело уплывали дальше. Гражданин Струнин огляделся. Где искать товарища Нехотелова, найдет ли он его, да и где же город, в конце концов?.. Перед человеком, к тому же попавшему в Энск в плохую погоду, открывалось зрелище безрадостное. Мокрые деревянные домики, уходящие в липкий туман, мокрая площадь, по которой бродило грустное животное, невыспавшиеся горожане, покинувшие утренний поезд, с которых стекала вода, мечтающие только об одном – скорее бы пришел автобус. -Простите,- гражданин Струнин заглянул под один из зонтов,- это Энск, город? -Ты чё, дурачок?- высунулись из-под зонта усы.- Нажрутся с утра, а потом пристают с идиотскими вопросами. Читай вон! Усы озлоблено ткнули рукой куда-то вверх. Гражданин Струнин посмотрел в указанном направлении. В самом деле, на крыше вокзала выстроились буквы: Энск Да, сомнения отпали, но где же город и кто его так хитро замаскировал?.. -Извините…- сказал гражданин Струнин зонту. -Отвали!- Зло буркнули в ответ. Нет, определенно погода очень крепко влияет на жителя города Энска. В хорошую погоду – это дружелюбный, не лишенный юмора человек, но в плохую… Тут толпа у вокзала издала дикий рев и кинулась вперед. Необразованные дикари в дебрях Амазонки издают меньше грохота и визга при охоте на крокодила, чем культурный, иногда с высшим (а то и двумя) образованием, атакующий единственный автобус, прибывший поездом житель Энска. Поднимая фонтаны грязной воды, бренча всеми суставами, прибыло транспортное средство. -Куда лезешь, морда!.. -Не видишь, ребенок. -Ногу придавили! -Ой, мамочки, умру и не попробую!.. -Да пустите же, ради Бога, я инвалид… -А ну жмай покрепче, все уехать хочут! Гражданина Струнина подхватило, потащило, втиснуло и «прижмало». Если бы не тренированное тело, то его просто раздавили бы в лепешку. Что ни говори, а крепкий народ в Энске, так как задавленных не наблюдалось, хотя народу в автобус набилось, как ивасей в бочке. Да, задавленных не наблюдалось и уже вступила в силу пословица: «В тесноте, да не обедал». Лица людей просветлели, через головы поплыли медяки, а водитель сонным голосом забубнил: -Граждане, оплачивайте свой проезд. Совесть пассажира – лучший контролер. За проезд без билета – штраф три рубля.- И через минуту, явно издеваясь над народом, произнес неуверенно,- На линии работает контролер. Пассажиры заулыбались. Шутка дошла. Черт его знает, может где-то на Западе, в Саратове или Смоленске шерстят «зайцев» в пять утра?.. Только не в Энске. Энский контролер в это время спит, как удав, и видит сны. Словом, «на заре ты её не буди». -Мужик,- толкнули Струнина в бок.- Гони монету. Гражданин Струнин кое-как запихнул руку в карман, но извлечь её оттуда не представлялось возможным. -Я потом,- сказал гражданин Струнин.- А вы не подскажите, где выходить, чтобы попасть в гостиницу? -У «Центрального» выходи! -А где это? -Заколебал… И суровый горожанин отвернулся. Нет, право же, скверная штука плохая погода… Автобус подпрыгивал на рытвинах, раскачивался, как сейнер на крутой волне, унося приезжих к центру города, и чем больше транспортное средство отходило от окраины, тем приветливее становился вид, тем больше светлели лица горожан, возвращающихся к родным очагам. -Остановка магазин «Центральный»,- повеселевшим голосом сказал водитель,- следующая – «Парк». Гражданин Струнин заторопился на выход. Он прыгнул в моросящий дождик и сразу набрал полные кроссовки воды. Если кто-нибудь обратил на него внимание, то… м-да, никто. Пассажиры щелкнули зонтами и мгновенно разбежались кто куда. Гражданин Струнин остался совершенно один в чужом городе. Пыхнув в лицо отработанными газами, исчез в тумане автобус. Прохладно. Мокро. Тоскливо. Да, так вот, если бы кто-нибудь обратил на него внимание, то поразился бы одному обстоятельству: приезжий вдруг окутался паром и засветился в ночи голубым сиянием. А чему удивляться, собственно, приезжий включил внешнюю защиту. Зонтика-то у него не было, откуда ему взяться зонтику-то, коли его и в программе не обнаруживалось?.. Что на планете идут дожди – знали, а вот в программу блока не заложили. Совершеннейшее головотяпство, надо признать, но уже на межпланетном уровне. Ходи теперь, как Иисус с нимбом вокруг головы, хорошо спят все… Так где же все-таки гостиница? Описывая по городу концентрические круги, гражданин Струнин набрел-таки на это богоугодное заведение. -А! Чего? Кто?!- вскрикнула дежурный администратор, тихо спавшая в холле на диване.- Вам чего? Видимо, сон явился дежурной кошмарный, потому что на неё было жутко смотреть. Вообще, скажем так, лучше не смотреть на только что проснувшуюся женщину, а на дежурного администратора гостинцы тем более. -Номер,- суровым голосом потребовал гражданин Струнин. -Мест нет,- последовал стандартный ответ. -Нехорошо,- девушка,- сказал поднаторевший в обращении с землянами приезжий.- Нехорошо обманывать. Как это нет, когда весь третий этаж пуст… -А вам какое дело, сейчас в милицию позвоню, ходят тут всякие… -Мешают спать,- уточнил гражданин Струнин.- И потом, может, смените тон? Что за тон, я вас спрашиваю?! -А кто спал?- заворковала дежурная.- Так, прилегла чуток. -Вы спали,- еще строже сказал гражданин Струнин.- Вы! Спите на работе. Вот и приезжай к вам… Я, пожалуй, пойду. Днем поговорим. -Так вы из края?- охнула дежурная. -Риторический вопрос,- мрачно сказал гражданин Струнин. Пойду, отдохну где-нибудь под заборчиком или в людской на коврике, в уголочке… -Заполняйте документы,- решительно подала карточку дежурный администратор. Люкс вас устроит? -У вас есть даже «люкс»?- саркастически улыбнулся гражданин Струнин.- Странно… Он открыл «дипломат», вынул оттуда простую шариковую ручку, и, брезгливо морщась, начал водить ею по шероховатой бумаге. Нет, честное слово, дождь, слякоть, сырость испортили настроение даже невозмутимому гражданину Струнину. Приезжий уже блаженно повалился на белые простыни, уже на него хором набросились комары, он уже просто похрапывал, а дежурная, потирая глаза, все еще рассматривала карточку. Номер паспорта, серия. Ф.И.О., даже прописка – все оказалось на месте, а вот в графе «цель приезда» значилось: «командировка на планету Земля». -Вот дура,- ругала себя дежурный администратор,- ещё один алкаш навязался на мою голову, а ему «люкс» не глядя. Ну, надо же!.. Погоди, я устрою тебе командировку… *** Утро всегда несет в себе перемены. Они могут быть приятные и не очень, можно встать с левой ноги, а можно с улыбкой – вариантов много, но единственный факт бесспорен: какая-то перемена есть. Ночь сменилась днем, вы стали на сутки старше, вы учли опыт вчерашнего дня и сегодня не совершите опрометчивого поступка. Вы легли спать раздраженным, а сегодня ваш начальник уволился, а новый пока еще поймет, что вы за гусь… А может, на вас снизойдет благодать и вы решитесь подать заявление «по собственному желанию» Есть перемены, есть! Вот говорят – проснуться бы счастливым!.. А что такое счастье?.. В кинофильме «Доживем до понедельника» один юный мудрец написал: «Счастье – это когда тебя понимают». Ну-ну… Вы попросили отгул на работе, наплели о больной тете, которая уже заняла очередь на кладбище, но шеф вас понимает. Он знает, что путь ваш проляжет не к больной тете, а мимо – на рыбалку, отгул остался мечтой; вы тщательно замаскировали небольшую «заначку» от получки, но ваша жена вас прекрасно понимает и «заначка» исчезла; вы жалуетесь на больную печень, но друзья вас понимают лучше, чем жена и начальник вместе, и наливают вам лишнюю «соточку», после которой у вас неприятностей во сто крат больше; вы пообещали своей подруге непременно жениться, если… Но она вас прекрасно понимает и у вас, как говорят, «облом» по всем статьям. Так ли уж велико счастье, когда тебя понимают?.. У каждого свое понимание счастья. Для моряка – океан и зарплата, для пилота – большое небо, а одна женщина сказала так: «А мне лишь бы муж не дрался» Всего лишь… Что же касается гражданина Струнина, то зеленая планета, голубое небо, ночной тихий дождик, широкие лужи на улицах, белые простыни на кровати – все было счастьем, с нашей точки зрения незначительным и до того привычным, что мы его просто не замечаем. В «Спринт»74 бы десять тысяч жахнуть, вот это – да! Машину по лотерее выиграть – тоже добренно! А зеленая травка, небо… Ой, да не надо слюнявить мне пиджак, этого счастья во, сколько!.75. Нет, гражданин Струнин хоть и появился у нас на планете из глубин Космоса неведомых, хотя и был подготовлен разносторонне и, как говорят, на лету подметки рвал, о некоторых деталях нашей жизни все-таки имел слабенькое представление. Так какие же перемены принес новый день в номер 0201 гостиницы «Таежная», города Энска? В десять часов утра гражданин Струнин поднялся, принял душ, оделся, заправил кровать и сел у стола раздумывая о дальнейших планах и проблемах с ними связанных. Он открыл «дипломат», разложил вещи на столе, когда в дверь постучали, и вошла дежурный администратор. -Что вы, гражданин, ерундой занимаетесь?- Грозно спросила она с порога, протягивая Струнину бумажку.- Мне смену сдавать, а вы тут шутки шутите! -А в чем дело? -Он еще спрашивает?.. Понапишут черте что, а потом – «в чем дело»! -А вы читали, чтотам написано? – спросил Струнин, узнав в руках администратора утрешний бланк. До него дошло – он опять допустил оплошность. -Мне и читать нечего, а вас я выселяю за хулиганство! -Не торопитесь с выводами, прочтите ещё раз,- гражданин Струнин коснулся пальцами блока.- Не хочется, знаете ли, беспокоить городские власти. Была, была в словах жильца внутренняя сила и весомость. Не просил он – требовал. Администратор насторожилась, нехотя глянула в листок и обомлела. Он готова была перекреститься: ещё секунду назад она держала в руках другую карточку. В этой значилось: Постоянное место жительства: г. Москва. Место работы: Академия наук СССР. Цель приезда: научная командировка. -А пропуск в Приморский край у вас есть?- слабым голосом спросила администратор, чувствуя, что требуемый пропуск ей будет сейчас же предъявлен (сомнение у неё вызывало место работы: подумать только – академия наук…) Она не ошиблась. Пропуск со всеми печатями и визами и сроком командировки был предъявлен тот час. -Я не спросила утром,- сказала администратор, хватаясь за сердце (это же надо так обмишурится, профессора, а то гляди и академика, не распознала…).- Живите сколько нужно, товарищ академик. Извините. -Да что вы, не расстраивайтесь так сильно. Пограничному краю – образцовый порядок, так?- сказал гражданин Струнин (он уже успел просмотреть краевую газету, забытую кем-то на столе). Администратор кивнула, вымучено улыбнулась и, пятясь, вышла из номера. *** Что же ждет нашего героя в этот шикарный августовский день, в набирающем силу, пока ещё ничем не поражающем городке? Кинется ли он по горячим следам Нехотелова, который влился в широкий поток народа, и спустя полчаса исчез за турникетом «Системы»? Чем займется гражданин Струнин на досуге: ударится ли в филателию, запишется ли в кружок под названием: «Мастер в труде – мастер в спорте», или махнет в таежное село Чугуевка, чтобы посмотреть на брюки и рубаху, в которых писатель А. Фадеев ездил по заграницам? Поди, догадайся… Гражданин Струнин вышел из гостиницы, повернул влево и попал на улицу Калининскую. Сновали на велосипедах мальчишки, изредка пробегал легковой автомобиль, в гари и дыме рабочие укладывали асфальт, рушились последние домики и уже вытягивали шею краны – Энск строился. Стажер прошел вперед и уткнулся в кафе «Елочка». Да, время что-либо перекусить. Припомнив «Лотос», в котором он неплохо провел время, гражданин Струнин решительно повернул к пункту общественного питания. Кафе поражало пустым залом. Гражданин Струнин выбрал столик и присел. Минут через сорок его заметили. -Что будем есть?- неприветливо спросила официантка. -А что имеется? -Посмотрите меню, если грамотный. -Рагу? -Нет. -Тогда шницель, пожалуйста. -Нет. Так, хорошо, а омлет? -Кальмар со сметаной, что ещё? -Попить бы чего… -«Русская», «Столичная», коньяк. -А кофе? -Хе-е,- выдохнула официантка.- Так принести двести? -Кофе. -Я же русским языком говорю – кофе нет,- официантка мотнула головой и презрительно отвернулась. -Ладно. Тогда две порции кальмаров. Официантка фыркнула, как кошка, которой наступили на хвост, и скрылась в буфете, оттуда донеслось её негодующее бормотание. Через полчаса – Стажер уже собирался уходить – она выскочила из буфета с подносом и жахнула перед гражданином Струниным двумя тарелками с подозрительной снедью, швырнула на стол несколько кусков хлеба. -Извините,- сказал гражданин Струнин,- а где кальмары? -У вас под носом! -Это? Но это, я извиняюсь, какие-то глисты в обмороке, а не кальмары. -Не хотите – не надо!.. -Куда деваться… Официантка опять убежала, а гражданин Струнин принялся за скудную трапезу. Он уже расправился с первой тарелкой, когда дверь кафе резко открылась, и не вошел, вбежал ещё один посетитель. Он прямиком направился к Струнину. -Ну, здоров! -Здоров,- с любопытством ответил Струнин. Вбежавший помялся, а потом начал нерешительно: -Слушай, я зажую твою тарелку, а? Знаешь, пока эту козу дождешься – кивок в сторону буфета – сто лет пройдет. А выйдет, я водочки закажу, похрумкать чего, а? -Пожалуйста,- с сожалением произнес гражданин Струнин. Вбежавший яростно накинулся на синюшных кальмаров и через несколько секунд тарелка очистилась. Расправившись с едой, он посидел, поковырял в носу, а потом сказал грустно: -Черт возьми, кошелек с деньгами на рояле оставил… Гражданин Струнин тонко улыбнулся. Он понимал, что у вбежавшего нет не только рояля, но, по всей видимости, даже гитары. «Неужели все люди сволочи?..»- впервые кольнула его нехорошая мысль. -Да полно,- сказал он,- какой пустяк, я рассчитаюсь. -Ну, молоток!- обрадовался вбежавший.- Ну, давай! Официант!! Гражданин Струнин расплатился, а вбежавший с повышенным интересом проводил глазами пачку купюр, исчезнувших в кармане простеньких джинсов, и быстро покинул зал. Гражданин Струнин тоже поднялся и вышел. В желудке тихо подвывало. Ярко светило солнце. Пустынна была улица в этот рабочий день. У крыльца маячил вбежавший. -Товарищ, дай пятерочку,- загнусил он, подступая к Струнину вплотную и показывая ножик.- Лучше дай. Ну что может противопоставить рядовой землянин, да притом, оборзевший невероятно, даже с ножиком, прошедшему уму непостижимую подготовку, пусть еще не матерому звездолетчику, а пока Стажеру? Так что не будем вдаваться в подробности финала этого разговора. Для нас важно одно: несмотря на инцидент, гражданин Струнин не потерял веру в человечество, хотя в определенных моментах она была малость поколеблена. *** Двадцать второго августа, в среду гражданин Струнин выписался из гостиницы. Он перебрался во времянку. Для читателя, который вырос среди ковров и цветных телевизоров, который привык к раздельному санузлу и музыкальному центру, хочется сделать небольшое отступление. Времянка, как понятно из названия, - временное сооружение, которое хозяин наспех слепил себе, пока строил основное жилье – дом. Случай, сказать по-честному, классический. Дело в том, что дальновидный частник, который понимает текущий момент не хуже диктора центрального телевидения сообразил – предприятия не успевают справляться со строительством жилого фонда, а потому начал активно «помогать» растущему производству времянками. И ходят по окраинам города граждане с грустными лицами, на которых написан один вопрос: «А у вас не сдается?» Делать-то нечего. Прикатил откуда-то из Жмеринки, город нравится, климат терпимый, коэффициент дальневосточный, о зарплате разговоров нет, а с жильем туго. Обещают. А обещанного три года ждут. Пошел человек искать пристанище. А тут сердобольная душа. -Времяночку, говорите?.. Трудно, знаете ли, но, учитывая ваше пролетарское происхождение, так и быть. В таких времянках живут, случается, от одного года до пяти лет (уж кому как повезет…), платят от двадцати до пятидесяти рублей в месяц, да еще благодарят судьбу за неслыханную «удачу» В подобные «хоромы» площадью около десяти квадратных метров и перебрался гражданин Струнин. -И это все ваши вещи?- спросила хозяйка, разглядывая тощий «дипломат». -Да,- ответил новоиспеченный жилец.- А зачем больше?.. -Пятнадцать рублей,- сказала хозяйка. Надо сказать, что тетка оказалась душевной и её тронул простецкий вид жильца. -Да,- вспомнила хозяйка,- баб не водить, не терплю я этого. Топливо за свой счет, свет тоже. Ну, с огородами когда поможешь… -Помогу,- согласился жилец.- Деньги, конечно, вперед? -Если есть,- сказала хозяйка.- А нет, я подожду до получки. -Есть,- сказал гражданин Струнин,- вечером занесу (он уже не рисковал вытаскивать при тетке пачки). -Ага, - сказала хозяйка,- уж ты, милок, занеси. Почему гражданин Струнин решил переменить место жительства? Этому были некоторые обстоятельства. Энск хоть и назывался городом, но, в сущности, оставался большой деревней, в которой каждый человек и его дела (или деятельность) на виду. А нашему герою не хотелось афишировать себя. Это – раз. Два – гостиница, в которой не так уж много народа. В роскошном отеле «Владивосток» можно жить месяц или больше (если дадут, конечно) и никто тебя не спросит, где ты работаешь и чем ты вообще занимаешься. Разве что из любопытства, а тут… Поэтому гражданин Струнин не стал дожидаться нескромных вопросов. Договорившись обо всем, он уехал в город (времянка стояла на отшибе) и вернулся только к вечеру на грузовике, в кузове которого стояли: стол-книга, диван, торшер, портативный телевизор и какие-то коробки. -Обстоятельно устраиваетесь,- сказала хозяйка. -Годик поживу,- ответил Стажер. -Живите сколько нужно, ласково сказала хозяйка.- Вы, я вижу, человек серьезный. -Это точно,- подтвердил гражданин Струнин. -А как же мне вас называть?- ещё ласковее сказала хозяйка. -Зовите просто – Толя. -А отчество?- полюбопытствовала хозяйка, добавляя в голос около литра меда. -Если вы настаиваете, Анатолий Иванович. -Вот и хорошо, Анатолий Иванович, сказала хозяйка, пробуя имя и отчество на слух.- Вот и хорошо. Устраивайтесь. -Спасибо. О,- Анатолий нахмурил лоб,- чуть не забыл.- Возьмите деньги,- он протянул хозяйке сотенную. -Многовато, ну, ладно,- сказала хозяйка, тоже загрустив и для порядка разглядывая бумажку на свет.- Настоящая, хорошо. Она ушла. Вдвоем с водителем Анатолий Иванович перенес и расставил вещи во времянке, ящики взгромоздил на плиту, сел на диван и уставился на голую стенку. Утром гражданин Струнин активно взялся за работу. Была водружена антенна странной конструкции между вербой и тополем, почти на самой верхотуре; была развернута телевизионная антенна очень большая и сложная для портативного телевизора. В комнате громоздилась радиоаппаратура с мощными усилителями, и сама комната преобразилась и стала похожа на лабораторию ученого отшельника одиночки. Также был развернут стол-книга. В правом его углу лежала чертежная доска с чертежным же прибором, левый угол заполнили пачки бумаги, блокноты. Гражданин Струнин устраивался капитально. Заглянула хозяйка. Критически оглядела бывшую кухню. -А вы знаете, Анатолий Иванович, сколько накрутит на счетчик вся ваша аппаратура? -Меня это мало интересует. Накрутит – оплачу. -Ага. Ну, ладно. Я чо зашла… Завтра мой огород надумал копать, есть настроение помочь? -Обещал ведь… -Так я надеюсь. -Хорошо. Вскопаем. Какие проблемы?.. Мелочь. Хозяйка, потоптавшись, ушла. Что-то не то почудилось ей в постояльце. И кабы не деньги, уплаченные вперед, то, видать, отказала бы. Ох, отказала… Гражданин Струнин, закончив все дела, уехал в город, а хозяйка всё таращилась на антенны и тяжко вздыхала, а не шпион ли переодетый постоялец?.. Ишь, как наворочено, с чего бы?.. Когда же утром хозяйка, вооружившись вилами, в окружении домочадцев ступила во дворик, чтобы постучать Анатолию Ивановичу, который обещался помочь, то ноги её подкосились: картофель выкопанный, уложенный в пирамидальные кучки, весело поблескивал в лучах восходящего солнца, а над ним роились комары. И самое странное – по всему огороду не замечалось работы вилами. Как же так? И что же это делается, граждане?!.. *** Вторник 28 августа 1979 года Нехотелов встретил на станции, в грохоте компрессоров и чадящем масле, которое вылетало через сапуны картеров обеих машин. Их время давно кончилось, по ним плакали мартеновские печи, в конторских ведомостях Главного энергетика против графы «процент износа» стояла внушительная цифра 99,5 %, но они крутились, пугая своим грохотом всех в округе. Смена выдалась тяжелая. И Нехотелова пошатывало, когда он пересек проходную. Здесь он вздохнул с облегчением. Он миновал заводскую площадь, не торопясь прошел по улицам города, купил в киоске сигарет и через полчаса оказался у своего дома. Здесь ему стало не по себе. То ли сказалась бессонная ночь, то ли хлопотливая смена, кто его знает. Он присел на скамеечку, задумчиво вынул сигарету и закурил. Было девять утра. Заноза, кольнувшая сердце, не отступала. Нехотелов досадливо отшвырнул сигарету, быстро поднялся по лестнице и открыл дверь своей квартиры. -А у нас гость,- сказала Зина. Нехотелов вопросительно на неё глянул: «Кто?». На кухне проскрежетала по полу табуретка, открылась дверь. Перед Нехотеловым стоял гражданин Струнин. В небе громыхнуло. Яркая молния прочертила окно наискосок, водопадом хлынул невиданной силы ливень. Гражданин Струнин улыбался. КОРПУНКТ. Сказать по правде, Боря Сименец никакого отношения к корпусу журналистов не имел, поскольку в списках системы числился авиамехаником, но путь, Великий Жизненный Путь Бориса Гавриловича однажды пересекся с жизненным курсом Нехотелова, а потому обойти молчанием такого человека не представляется возможным. Автор уверяет недоверчивого читателя, что персонаж этот невыдуман, что он по сей день ходит на каком-нибудь аэродроме и, пиная «дутик»76 летательного аппарата, бормочет угрюмо: «У-у, недоделок!..». Борис Гаврилович Сименец имел крупную грузноватую фигуру, крупную же голову, покрытую рыжими кучеряшками, которые вились над лобиком шириной в два пальца; узенькие глазки, сурово смотревшие на мир; массивное лицо с небольшим безвольным подбородком. Борис Гаврилович не терпел никаких изменений, в душе считал себя консерватором и гордился этим, а потому одевался так, как одевались в самом начале двадцатого столетия выходцы из мещан, и даже цепочка часов находилась там, где ей и положено было находиться – на слегка выпиравшем животике. Правда, часы он имел не «Павел Буре», а «Заря», но это сути не меняло. Относился Борис Гаврилович к окружающим своеобразно – весь мир он рассматривал, как огромный бордель, а отсюда, людей его населявших, делил на две категории: ублюдков и идиотов. К ублюдкам относились: директор завода, на котором он был вынужден работать, главный инженер (и остальные специалисты, должности которых начинались со слова «главный»), начальник цеха, в подчинении у которого находился Боря, словом все те, кто в заводской табели о рангах занимал положение выше, чем Борис Гаврилович, и от которых он, так или иначе, зависел. К идиотам относилось все остальное человечество, включая генеральных конструкторов авиации. Которых Борис Гаврилович ненавидел больше всех, а потому принципиально не пользовался самолетами вообще и Аэрофлота в частности. К поездам он тоже относился с отвращением, но поскольку путь от Сочи (где жила его тетка) до Энска (где по иронии судьбы он был вынужден жить) на велосипеде отнимал слишком много времени, то он, скрепя сердце, всё же на них ездил. В глубине души Борис Гаврилович был монархистом так поэтапно: не в пионерах, не в комсомольцах, а тем более в партии большевиков не состоял по причинам сильного недоверия к этим организациям. Энергия, его питавшая, была зависть. Нет, даже так: ЗАВИСТЬ! Вот такая большая. Он завидовал владельцам автомобилей и дач, новой рубашке у соседа и счастливому жениху, новой идее, появившейся не у него, и новому самолету, сконструированным кем-то. Диапазон этой зависти был настолько громаден, что описать его невозможно. Даже новые шнурки к ботинкам, купленные соседом, вызывали у него приступы бешенства. Но самые главные его враги засели в ОКБ77 Миля (там, конечно, об этом не догадывались). -Ублюдки,- тихо рычал Боря Сименец,- я покажу вам, что такое настоящий вертолет! В тайне от общественности Борис Гаврилович строил шедевр вертолетостроения в комнате заводского общежития, шаркал по ночам рубанком, стучал молотком, не давая спать соседям, а утром прятал свою конструкцию, похожую на инвалидные костыли, под кровать, спуская одеяло к самому полу. Этот вертолет должен был потрясти мир непревзойденными качествами, совершив беспосадочный перелет по маршруту Энск – Сочи – Энск. Должна же сочинская тетя глянуть на своего чудо-племяника, которому выскочки не дали развернуться в полную мощь гигантского таланта. Потому и только потому его (вертолет, само-собой) никто не должен узреть раньше положенного часа. -Эти идиоты передерут чертежи, а потом доказывай,- ворчал он, выводя на листочке ученической тетради зловещую надпись «секретно». Да товарищи, грустно… Зажали самородка, хотя, если серьезно, конструкторские потуги Бориса Гавриловича не могли составить конкуренцию даже авиамодельному кружку Дома пионеров. -Полнейшая импотенция,- сказал инженер Крылов, которому Боря в припадке откровенности показал новорожденную схему.- Сивая кобыла, Боря, и то не нагородит такой чепухи. Бред. -Если не хватает мозгов, то так и скажи,- заявил Боря.- Схемка, что надо, но к счастью не для средних умов. Не для средних… С проектом нового вертолета Борис Гаврилович пришел в Энский корпункт Приморского телевидения и радио на предмет широкой популяризации и показа её (конструкции, стало быть) широким массам (кто-то шепнул Боре, что главное не работа над проектом, главное – реклама; будет реклама, будет заказ, будут деньги и слава). Нехотелов сидел в комнате один. Коллеги укатили записывать передовую доярку на радио. Она перешагнула застывший в совхозе рубеж – три литра молока от коровы в день,- надоила три сто и на радио ждали репортаж об этом сенсационном достижении. Хотя корпунктовский водитель Толя говорил, что тетка недостающие до рекорда сто грамм надоила со своих титек. Но рекорд, есть рекорд – куда деваться, поехали… Итак, коллеги уехали, а он писал отчет и ждал директивного звонка из Владивостока. В эту минуту открылась дверь и перед носом Нехотелова бухнулась увесистая папка. -Вот,- сказал Борис Гаврилович,- принес. Боря. -Виктор,- ответил Нехотелов.- Что принес? -Проект. -А зачем?- задал резонный вопрос Нехотелов.- Бумаги у нас и так хватает. Боря заерзал. Этот Виктор, конечно, относился к разряду идиотов, а судя по двум телефонам на столе, даже к ублюдкам, но делать нечего – сам пришел. -Ты посмотри сначала. Такого ещё не было. -А что здесь? -Да ты глянь! Нехотелов посмотрел в глаза, ставшие похожими на цвет расплавленного олова, вздохнул обреченно, раскрыл папку и удивленно хмыкнул – все листы были проштампованы лиловым «секретно». -Как, неужели все на учете в КГБ?!78 Борис Гаврилович насладился произведенным эффектом, для приличия покраснел и сказал смущенно: -Нет. Этот штамп я сам вырезал из липы. Целый месяц делал. -Зачем?!- изумился Нехотелов. -А чтобы интереснее было. Виктор хотел спросить о возрасте, но, поглядев на Бориса Гавриловича, пришел к выводу, что он уже перешагнул рубеж подготовительной группы детского садика, промолчал и принялся за «проект». -Что означает – «проект в первом приближении»?- спросил он, не поднимая головы. -Это, когда в первый раз начали его разрабатывать,- сказал Боря. -А что означает термин «тяговооруженность»? Боря промолчал. -Может отношение мощности силовой установки к весу летательного аппарата? -Ага. -Что – «ага»? Так или нет? Боря засопел и вздохнул. -М-да… Ого! А почему лопасти винта твоего вертолета имеют клиновидный профиль? -Так лопасти винта вращаются со сверхзвуковой скоростью!- озлился Боря. Тупость корреспондента начала его раздражать. -Прямо-таки весь винт вращается со сверхзвуковой скоростью?- усмехнулся Нехотелов. Может, все-таки… Ну, ладно. А что от нас требуется, от меня, если конкретно? -Надо информировать широкие массы общественности о создании новой машины, которая по своим непрев… -А машина уже создана? – резко перебил Нехотелов. -Ещё нет,- заскучал Боря. -Что же тогда показывать, чертежи? Так на них гриф «секретно», нельзя. -Конструктора,- ответил Боря,- его дела, горение, энтузиазм… -Извини, Борис, но я не представляю, как это показывать. Был бы опытный образец - другое дело, а снимать идею… Кроме того, я сам подобные вещи не решаю. Рассказ о конструкторе да еще такого масштаба – целая передача… Боря зарделся. -А для этого нужно «добро» Центра -Всюду бюрократизм,- сказал Боря,- всюду палки в колеса, всюду препоны. Все норовят задавить творческого человека, хамье! -Я сам недавно из завода,- сказал Нехотелов, на производстве куча «узких мест», ты не пробовал применить свои способности там? -Разменивать гигантский талант на «узкие места»?.. Это ли государственный подход?- удивленно спросил Боря.- Даже странно слышать… -Таланту присуща скромность,- заметил Нехотелов. -Нам не о чем разговаривать,- гордо сказал Боря, сгребая бумажки в папку.- Найдутся люди, которые по достоинству смогут оценить и мои бессонные ночи, и мой титанический труд. Найдутся. Не чета вам, писакам. Подзасели по кабинетам, танком не выкуришь. -Прежде чем сесть за этот стол,- спокойно сказал Нехотелов,- я двенадцать лет отмолотил в заводе, на рабочем месте. Так что не по адресу высказывание. -Ну и молотил бы дальше,- сварливо заметил Боря.- Увеличиваешь ряды бюрократов и подпевал. -Пока,- сказал Нехотелов. Борис Гаврилович не ответил, рывком взял со стола папку и, не оглядываясь, хлопнул дверью. Лестница задрожала от его тяжелых шагов. *** Да, Нехотелов работал на телевидении. Он стал обладателем роскошного документа с красной «корочкой» и золотыми буквами, в котором значилось, что его владелец является кинокорреспондентом редакции информации телевидения. Все перемены произошли на сессии. Быстро летело время вот уже и четвертый курс. В одно из воскресений, когда позади осталось два экзамена и несколько зачетов, когда субъект из Лучегорска, он же – бывший звездолетчик, сосланный на планету Земля, он же – штурман, отличный парень и черт знает кто ещё снял со стены гитару, прошелся по струнам и сказал: -О чем печалишься? Всё нормально! Введение сдал, русский сдал, диктанты отписали, чего киснешь? -Думаю,- коротко сказал Нехотелов. -А-а-а,- протянул штурман в отставке,- они думают. Вопросов нет. Он снова прошелся перебором по грифу – ух, классно играл бывший звездолетчик, Витю аж по коже мороз дернул!- и запел, подражая Высоцкому: «На братских могилах Не ставят крестов и Вдовы на них не рыдают…» Подмигнул Нехотелову и сменил мотив: «До сих пор хожу, хоть тресни, Будто тронутый я. До сих пор моя невеста Мной не тронутая…» Песня была шальная, в студенческих общежитиях ДВГУ она прижилась и когда штурман её заводил – где-нибудь вечером, на общих посиделках,- девушки смущенно похихикивали, но подпевали. -Ну, выкладывай, не томи,- сказал штурман, откладывая гитару,- что за думы омрачают твое чело?.. Может за «Прибрежным» сгонять? -Не надо. Есть шанс попасть на телевидение. -Кем? -Кинокорреспондентом в мой город, там корпункт. -И чего ты мочишься?- с грубоватой заботой спросил штурман.- Когда назначена аудиенция? -На завтра. Вот думаю – сходить туда или не надо… -Н-е-е-т, вы посмотрите на него!- закричал штурман в отставке.- Вы гляньте на это чудо в перьях!! Ему в руки падает такая работа, что любой из наших выл бы от восторга, а он размышляет! Воистину – дуракам везет. -Да подожди ты нападать… -Чего ждать, елки-зеленые! Если ты не пойдешь, я тебя из рогатки в упор грохну. -Пойду-пойду,- заулыбался Нехотелов. Нет, честное слово, без штурмана тускло было бы в этой жизни. На следующий день они пошли сдаваться, как сказал штурман. У известного всему Приморью Уборевича-20 они расстались. Нехотелов пошел дальше по широкой лестнице, ведущей вверх – корпуса ТВ стояли у подножья сопки,- а штурман уселся на скамеечку недалеко от памятника Косте Суханову79, и принялся ждать. Сначала он просто сидел, потом чертил прутиком на песке квадратики. Походил вокруг памятника, как ни как конец ноября – прохладно, и, когда окончательно взвелся, покраснел от холода и собрался уходить, на лестнице показался Нехотелов. Он издали поднял руку в перчатке и сжал пальцы в кольцо. Штурман облегченно вздохнул. -Ну и как? -Обещали послать отношение в систему, чтобы оформить переводом из системы – сюда. Затем приехать с трудовой книжкой, оформиться, десятидневная стажировка, потом получить аппаратуру и за дело. Вот так в общих чертах. Подробнее – дома. -Поехали скорее, а то я околел совсем. А что так долго? -Устроили маленький допрос,- усмехнулся Нехотелов. -Не на тех напали,- сказал штурман.- А вообще-то я рад за тебя, хотя лично мне больше нравится газета. Я в газету пойду. Ладно. Хорошо ты снимешь, хорошо расскажешь, но ведь мелькнуло и ку-ку. А с газетой можно подумать, поразмыслить, вернуться к интересному материалу… -В гальюне,- вставил Нехотелов. -Ну и что,- не обиделся штурман.- Я, к твоему сведению, все статьи только на толчке и читаю. Так что снимай, я буду писать, а вместе будем дополнять друг друга. -Ты думаешь просто уйти из системы? -Так будет отношение, чего ты волнуешься?- пожал плечами штурман. -Ты не знаешь, что такое система,- вздохнул Нехотелов.- Выкинут его в корзину и все дела. В системе свои законы. -Закон один для всех,- бросился в атаку штурман. -А принципе – да,- сказал Нехотелов и посмотрел в серое небо,- но я знаю лучше, я оттуда. Пошли, наш трамвай. *** Сидор Петрович Шварц – в кругу близких просто Сид – был в высшей степени внимательным и любезным человеком. Он вычитал у кого-то из писателей фразу «Человек только тогда примет вашу точку зрения, если вы не станете его раздражать» и следовал этому принципу. Сид представлял собою настолько обтекаемую личность, так плотно закамуфлированную призывами и лозунгами типа: «Пятилетке качества – рабочую гарантию», «Экономика должна быть экономной», «Животноводство – ударный фронт!». «Все 360 минут – производству», что рассмотреть её можно было только в электронный микроскоп. Да и то вряд ли. Он лакировал действительность с энтузиазмом краснодеревщика, вдохновенно создавая фантастическую мозаику современности и по мановению его дирижерской палочки на экранах плескались реки молока, процветало сельское хозяйство, а рабочие радостно запускали в серию модель, которая устарела лет пять назад. -Мы должны показывать жизнь не такой, какая она есть, а такой, какой мы хотели бы её видеть,- внушал он Нехотелову. -А кому это нужно?- удивлялся Нехотелов.- Кого опасаться… Журналист должен ориентироваться в политической обстановке,- мягко поправлял Сидор Петрович.- Вот пример… Разумеется, вы газеты читаете… -Да,- чего-то загрустил Нехотелов. -На что же нас ориентирует любимая газета миллионов?..- Сидор Петрович небрежным жестом брал со стола «Правду» и показывал Нехотелову. -«Правда» на многое ориентирует, конкретно. -Хорошо. Сельское хозяйство. -Интенсификация, животноводство, проблема молодежи на селе… -Вот именно – проблема,- оживился Сидор Петрович,- а у вас в кадре коровы облезлые, старухи какие-то… Странный материал… Я бы сказал на руку западной пропаганде. -Подождите,- сказал Нехотелов,- но коровы, в самом деле, дохлые, а доярками работают женщины, которым за сорок. Где же я вам молодых найду. Мы с Райским хотели обратить внимание краевого управления сельского хозяйства на положение дел в этом районе. -Вы оказали мне услугу,- иронически улыбнулся Сидор Петрович.- Благодарю вас, вместе с Райским. Вы что, не могли организовать съемки? -Мы и организовали. Договорились в райкоме, нашли лучшую ферму… -Издеваетесь?- Сидор Петрович поправил очки.- Я понимаю, вы новичок на телевидении, но Райский… -Причем тут Райский, я настоял снимать как есть, зачем народ обманывать?.. -Пойдемте, правдолюбец вы наш, в аппаратную. Посмотрим ваш материал. В аппаратной Сидор Петрович заправил ролик с пленкой Нехотелова в проектор, погасил свет, включил агрегат и сел рядом. -Ну-ну, посмотрим… На экране затрепетал красный флаг, поднятый в честь передовиков, въехала в кадр доска показателей, запорошенный снегом двор фермы, корпус коровника. Прошли доярки. В резиновых сапогах, в черных халатах, с ведрами. Они смущенно улыбались, закрываясь рукой от кинокамеры. -Нравится?- спросил Сидор Петрович. Нехотелов промолчал. Кадры явно шли в разрез с газетными передовицами, в которых описывалось движение животноводства к немыслимым горизонтам, кроме того, умелый монтаж напрочь выкорчевал идею, ради которой и затевалась съемка. Осталось одно убожество. Показалась жиденькая струйка молока, цедившегося через явно грязную марлю. -Марлю-то могли заменить?- досадливо спросил Сидор Петрович. -А зачем? Снимали, как есть,- упрямо сказал Нехотелов. Протопали грязные сапоги, цвыркнула в сторону жижа и Виктору показалось, что в аппаратной заструился тягучий запах мочевины и навоза. -А это к чему!- воскликнул Сидор Петрович.- Какой-то первобытный натурализм… -Там не один механизм не действует. В конце репортажа интервью с главным инженером. -Нет!- Сидор Петрович поднялся.- Нет интервью, я распорядился убрать.- Он встал, остановил проектор, снял ролик, включил свет.- Я не могу пустить ваш материал в эфир. Да и какой это материал?.. Нет его. Как все следовало подать? Пойдемте. Да, так вот – могли вы найти белые халаты? -Где?- спросил Нехотелов. -Да где угодно! В больнице, в детском саду, да мало где, если проявить изобретательность… -А если все начнут так изобретать? -Как?- с интересом спросил Сидор Петрович. -Подменять реальность мечтами. -Не нужно снимать старух,- словно не расслышал редактор информации.- Нашли бы молоденьких девушек, приодели, причесочка, милые личики… Как приятно! -Зрителю. А ферме? От нас же ждут! Ждут перемен. Приехало телевидение. Значит, что-то изменится. Лучше станет работать руководство, завертится… Во время этого сбивчивого монолога Сидор Петрович смотрел на Нехотелова, как на больного, этот взгляд сбивал и он замолк. -Единственный, кто от вас чего-то ждет, так это я. Жду от вас материала достойного эфира, а не такой пачкотни, марающей советскую действительность. -Реальная жизнь - пачкотня?- звенящим голосом спросил Нехотелов. -Только без эмоций! Я вам настоятельно рекомендую ещё раз посмотреть материалы, решения, постановления ЦК КПСС. Внимательно прочтите. И если не поймете, что нужно от средств массовой информации вообще и от телевидения в частности, то я думаю,- Сидор Петрович задумался и продолжил решительно,- то нам с вами придется трудно, так сказать, вы поняли? -Я посмотрю,- пообещал Нехотелов. -И не надо понимать все буквально, в нашей работе необходима гибкость мышления. Гибкость, но не дубовая прямолинейность. -Понял,- мрачно согласился Нехотелов. -Передайте Райскому – без фокусов, без самодеятельности! Этот разговор произошел после месяца работы, после первых съемок. Или он, в самом деле тупой?.. А может, так и не понял, чего требует от него Сидор… По Владивостоку гулял ветер, швырял в глаза колючий песок, резкие порывы продирали до костей и Виктор горестно подумал, что даже любимый город отвернулся от него и стал враждебным, чужим. *** Корпункт состоял из трех человек. Корреспондента радио Райского Федора Петровича, Нехотелова и водителя Антона Семеновича Марцило. Отношения с Райским у Нехотелова наладились сразу, так как были они одного возраста, Райский тоже закончил журфак ДВГУ, что новых коллег сблизило окончательно. Что же касается Антона Семеновича, то он был моложе двух своих шефов, предельно тактичен, мастерски водил «Уазик», мог в пять минут заменить пропоротую гвоздем шину, умел помолчать, когда надо, помогал Нехотелову с осветительными приборами и обладал лукавой физиономией цыгана, который совершил выгодную сделку, продав незадачливому покупателю его же коня, уведенного перед рассветом. -Будулайчик80 ты наш,- говорил Райский, бросая магнитофон на сидение машины,- поехали передовиков записывать. Райский до комитета по ТВР81 работал в газете, но на радио освоился быстро и гнал репортажи о чем угодно: о лесоповале и продуктивности несушек, о внедрении лазерной техники на производстве и охране окружающей среды, о использовании минеральных удобрений и забитых шайбах на очередном первенстве. Создавалось такое ощущение, что закажи Райскому репортаж о внеземной цивилизации – желательно с места событий – и такой репортаж тут же оказался бы записанным на старенький «Репортер» в облезлом чехле и «вычищен» на древнем МЭЗе82. -Языком молоть не мешки таскать,- посмеивался Антон. Едва за Борисом Гавриловичем захлопнулась дверь, как вошел Райский, поставил магнитофон на стол и сказал: -Синий-синий птичка, сел на провода… Ух, и мороз! Что это за чудо протопало вниз? -Непризнанный гений. -Поэт? Они меня замучили тут. -Нет. Конструктор. -Какая шерсть тут только не лазит. Гони ты их. Житья не дадут. Вот что. Вчера мне домой Сидор звонил. Надо к Новому году снять сюжет. -Что-нибудь о новых рекордах? -На этот раз нет. Поедем на три дня на дальний кордон. Зверюшки, тайга. Может, на тигра нарвемся… -Отлично, сказал Нехотелов.- Ты с микрофоном будешь звук записывать, а мне ему в пасть лезть? -Я тебя керосином оболью,- сказал, входя, Антон,- такая вонь стоять будет, тигры десятой дорогой обойдут. -Спасибо. Антон хохотнул. -Так, мужики, сейчас по домам. Питание на три дня – это ясно. Витя – на тебе аппаратура. Антон, машина не подведет? -Машина – зверь,- усмехнулся Антон.- Мушка не сидела. -Тогда всё. Тебя подкинуть домой? -Тут рядом,- сказал Нехотелов,- дойду. *** Когда Нехотелов продирался сквозь тайгу на корреспондентском «Уазике», гражданин Струнин сидел у себя во времянке, наливал из бутылочки с этикеткой «Столичная» поганого зелья и поражался хитрости землян, придумавших неплохой способ скоротать одиночество холодной зимой. Бесовский напиток звал к подвигам. Хотелось полетать, проверить, а в самом ли деле, при определенных обстоятельствах, море по колено, хотелось пожаловаться хозяйке на трудности полета в Пространстве, особенно при прокладке курса через пояс астероидов, и вообще, на собачью жизнь в этой конуре. Он услышал, как хозяйка пошла, видать, к дровам и тяжело поднялся со стула. Гражданин Струнин открыл дверь. На улице мела поземка. Хозяйка возилась у поленицы. -И как вы не мерзните,- сказала она, оглянувшись,- угля так и не выписали, а я предупреждала – топливо за свой счет. -Ерунда,- сказал гражданин Струнин.- Квантовый генератор, так сказать, маленькая печка на быстрых нейтронах. А-а-а, не поймешь… Сечешь, что такое быстрый нейтрон? -Это когда счетчик быстро крутится,- догадалась хозяйка. -Счетчик? А что такое счетчик? Примитив. Пошли ко мне – покажу печку. Странные дела предлагал жилец. Хозяйка сама эту печку складывала по весне и смотреть там было решительно нечего, она покраснела. -Анатолий Иванович, тише, ради бога!.. Муж дома. -Ну и что? Хочешь, сотрем в порошок. -Как это? -Я тебе картошку выкопал? -Ага. -Почему же ты думаешь, женщина, что я не сотру в порошок твоего мужа, если он мешает смотреть тебе мою печь? -Анатолий Иванович, вы не выступайте, я милицию позову. -Угу-у-у, супротив милиции ничего не смог. Повязали бедного, руки ему за спину, кажется так, и с размаху бросили в черный «воронок». Да? -Не знаю. Шли бы вы спать. Вам поспать надо. -Я пойду,- сказал гражданин Струнин.- Пойду. А вот возьму и замерзну, и никто не узнает, где могилка моя. -Идите, идите, а то неровен час, мужик выйдет… Он у меня страсть нервный. -Пошел. Гражданин Струнин качнулся и, цепляясь за бельевые веревки, шагнул к времянке. -Жениться вам надо,- вслед сказала хозяйка. -И даже лучшая из них – змея,- ответил гражданин Струнин восточной мудростью. Хозяйка шмыгнула в коридор и уже оттуда закричала: -Сам змей, алкаш, скотина! Чтобы завтра же выметался! Завтра! А то милицию позову!! От полноты чувств она снова выскочила на улицу, схватила полено, и, прицелившись, запустила им в дверь проклятущего жильца. Но вот же чертов жилец! Полено, которому придали скорость «мигаря» на взлете,- хозяйка всей улице была известна отменным здоровьем – и которое запросто вышибло бы заслон почище дверки и ДСП83, словно наткнувшись на бетонную преграду, отскочило и, едва не зашибив тетку, шмякнулось туда, откуда прилетело. -Это вам зачтется!- злорадно прогремело по всей улице. Хозяйка плюнула в сторону времянки, показала два кукиша и со всех сил шваркнула дверью своей квартиры. Когда же вечером, немного успокоившись, она включила телевизор, то первое, что она увидела на экране, была огромная волосатая задница, а потом пошли такие мерзости, что она, перекрестившись, выдернула шнур из розетки. Из времянки доносился сатанинский хохот. Этому событию предшествовала встреча. Гражданин Струнин нашел-таки человека, к которому так стремился, но что-то не заладилось с первых же минут, и разговор носил странный характер. *** Гражданин Струнин улыбался… -Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро,- сказал он.- Надо же опять дождь… -Да погодка в этом году пошаливает,- согласился Нехотелов. -Когда не о чем говорить, перебирают кости синоптикам,- усмехнулся гражданин Струнин.- Толя,- он протянул руку. -Виктор. После обоюдного представления переговоры завернулись в плоскость неожиданную. Гражданин Струнин пожаловался на судьбу, на неустроенность холостяцкого быта, вспомнил о ценах на уголь и вдруг спросил: -А почем нынче строевой лес? Хотелось бы что-нибудь построить для жилья в стиле рококо. Не могли бы вы, Виктор, посодействовать в этом вопросе7 -А какое отношение я имею к вам и к вашим нуждам?- совершенно искренне изумился Нехотелов. -Как?!- вскричал гражданин Струнин.- Разве в вашем лице я не наблюдаю городских властей? Это походило на издевательство и Нехотелов охотно бы накостылял неожиданному визитеру, но силы совершенно его покинули и он, не стесняясь, широко зевнул. -Вы не туда попали, Толя,- сказал он безразлично.- Я, увы, к городским властям отношения не имею абсолютно. Так что, если у вас все, то до свидания. Сплю, извините… -Но мне казалось, что вы сочувственно отнесетесь к моей судьбе. Мне так говорили…--сказал гражданин Струнин грустно. -Я в душе с вами, но, поймите, не имею физической возможности выделить вам пару тысяч на строительство особняка. У меня их просто нет,- ответил, психуя, Нехотелов, даже не полюбопытствовав: кто же мог такое присоветовать этому Толе?.. -Не в деньгах счастье,- философски заметил гражданин Струнин. -Точно. Когда их пара миллионов, то интерес к ним теряешь…- Нехотелов зевнул ещё шире, не таясь. -У меня нет пары миллионов, но пару десятков тысяч, и кое-что ещё я уполномочен вам передать. И опять Виктор пропустил мимо ушей интонацию. Что делать, устал человек… -Зин!- крикнул он через всю комнату.- Принеси что-нибудь тяжелое! Тут благодетель пришел, надо его по голове постучать, заговаривается. -Ладно,- сказал гражданин Струнин.- Я уйду, но при первом же удобном случае, я все сообщу Быкову. Всё!- повторил он с чувством.- До свидания. -Будь счастлив,- сказал Нехотелов. Ничего не напомнила ему фамилия Быков. Ровным счетом ничего. Вот ведь случай… А гражданин Струнин, покинув Нехотелова, вышел под проливной дождь и зашагал по лужам. Он не очень долго шагал. В ближайшем магазине купил бутылку водки, оторвал зубами «язычок» и заглотил, как говорят военные, прямо из ствола всё содержимое бутылки. С тех пор брал по одной, но каждый день. Наступал конец Стажера. *** Избушка охотников вынырнула внезапно из-за очередного поворота. Ах, божечки ж ты мой! Что же за красота открылась глазам представителям радио и телевидения! Сколько же ещё чудных уголков на Земле, на которых глядеть не наглядеться… Тихо падал, кружась, искристый пух снежинок. Среди огромных кедров стоял аккуратный домик, словно жилище Лешего на пенсии, с побеленной трубой, из которой тихо струился дымок. Рядом пристроилась банька (а может, кладовая). Три березки, словно приготовившись к хороводу, окружали домик, и от их белых стволов веяло такой хрупкой нежностью, что сердце Нехотелова обдало теплой волной. На фоне черной стены могучих кедров они поражали своей беззащитностью и тихим очарованием. Меж кедров, уходя куда-то в сопки, вилась тропа, пересекавшая нахальный ручеек, для которого мороз оказался детской забавой, и он лихо журчал, огибая замшелые валуны. -До чего же хорошо!- вырвалось у Антона.- А воздух, мужики, воздух, а? -Лирика,- брезгливо отозвался Райский.- Из кедра делают гарнитур «Онега» и продают по девять сотен за набор, а березой обшивают кабинеты. Если бы глаза Антона могли стрелять, то Райский немедленно получил бы в грудь весь боезапас. -Какая ты нерусь все-таки,- зло сказал Антон.- В самые лучшие минуты можешь нагадить человеку в душу. -Нельзя так,- сказал Виктор.- Ты нарочно что ли?.. -Да пошли вы к черту!- психанул Райский.- Идиотизм какой-то – над травкой сопли пускать. Я может, больше вашего разбираюсь в красоте природы, но не ахаю. -Не надо грубить народу,- сказал Антон,- не надо… И опять с Райским произошла перемена, которой Виктор не раз поражался. Федор захохотал, потом улыбнулся одной из своих обезоруживающих улыбок (красив был, стервец, и знал это): -Ладно, Антоша, ну пошутил неловко… С кем не бывает… Тонко чувствующий и все остро воспринимающий Антон только яростно почесал свои кучеряшки. Уж кто-кто, а он, в десять раз лучше, чем кто-либо, понимал что из себя представляет Райский, а потому сказал, остывая: -Да пошел ты… -Пошел,- сказал Райский, вытаскивая чемоданы с осветительной аппаратурой (её на всякий случай брали с собою всюду),- пошли. Нехотелов тоже нагрузился: кинокамера, аккумуляторы, коробка с запасными кассетами. Антон взял треноги, магнитофон и корпунктовская троица зашагала к избушке, проваливаясь в снег. *** Избушка оказалась совсем не избушкой, потому как по внутреннему убранству могла соперничать с городской квартирой. Портативный телевизор с питанием от батарей, радиоприемник, на стене – картины, ковры. Пол устилал большой палас и медвежья шкура. Стол темной полировки, кресла, шифоньер, книжная полка с набором классической литературы. В левом углу стояли три кровати, за ними карабины «СКС», на полке коробки с патронами. Чисто, уютно, тепло. На столе записка: «Федя, устраивайтесь, не стесняйтесь. Мясо в коридоре, картошка в погребе. Хлеба, наверное, привезли? Так и думали, что не встретимся, но еще не вечер?.. Будем завтра в полдень» -Кучеряво живут,- сказал Антон.- И ушли, видать, недавно, дрова ещё не прогорели… -Устраиваемся,- сказал Райский. -А я подсниму пока натуру и перебивки,- решил Нехотелов. -Давай,- согласился Райский.- Только не отходи от домика больше чем на полста метров. Тайга. Антон, я тут пока дров подкину да поджарю мясца, а ты возьми карабин на всякий пожарный – подстрахуй. Только не грохни оператора. -Ученого учить, только портить,- отозвался Антон, вытаскивая карабин.- Ладно. Заодно воду солью из радиатора. -Действуйте,- Райский открыл дверцу печки и подбросил поленьев. И это тоже была особенность Федора (приятная, надо признать), где бы они ни были, куда бы их не заносила корреспондентская судьба, готовил и накрывал стол всегда Райский. -В тебе пропал великий повар,- говорил Антон в таких случаях. -Это точно,- соглашался Федор. Антон прислонил карабин к радиатору «Уазика», посмотрел, как Виктор нацелил пушку телеобъектива на вершину кедра, и, чертыхаясь, полез под машину. Что-то «заедали» рулевые тяги. А Виктор, оглянувшись назад, перелез через тоненькие жердочки, которыми была огорожена поляна. Лес начинался сразу за изгородью. Со снегом по пояс, с корягами, с лианами кишмиша, которые опутали в этом месте каждое дерево. Виктор решил для себя, что перейдет ручеек, снимет гроздья калины, алевшие среди снега яркими красными пятнами, и вернется обратно. Он закинул тяжелый «Кинор»84 за плечо и, придерживая аккумуляторы, перешел по камням ручей. До калины оставалось несколько шагов и Нехотелов взял камеру в руки, прикидывая, стоит ли снимать «телевиком» или все-таки подойти поближе. Он выбрал «телевик». Перебросив турель, Виктор опустился на одно колено и прицелился в ягоды, наводя на резкость и, радуясь кадру, нажал гашетку. Привычно зарокотал «Кинор», протягивая пленку. И тут неожиданно в кадр вошла усатая и полосатая морда. Нехотелов оторвался от окуляра и тоскливо оглянулся. Пояс высокой защиты остался в запасной коробке с кассетами, избушка охотников едва просматривалась за деревьями, а Антоши с его карабином вообще не видно. Крикнуть?.. А что дальше?.. Здоровенный хозяин тайги стоял напротив кинооператора Приморского телевидения и, как показалось Виктору, снисходительно посмеивался в щеточку усов. Еще недавно Виктора слегка морозило, а теперь по телу разлился такой жар, словно он находился в центре Африки. Так… Главное – не дергаться, спокойно и без нервов, как можно тише… -Слушай, дружище,- мягко сказал Виктор,- это не автомат и даже не дробовик. Мы разойдемся тихонечко. Ты ведь не станешь грызть корреспондента, которого погнали в тайгу причуды редактора, а? Ты же добродушный мужик…. Тигр видимо согласился с такой постановкой вопроса. Он тихо рыкнул, показав желтые зубы, и сел, как в цирке. Честное слово, он наверняка обладал чувством юмора и не собирался, есть корреспондента. Виктор готов был дать голову на отсечение, что тигру тоже интересно происходящее, потому как в желтых глазах не плескалась злость, а светилось одно любопытство85. И корреспондент даже обнаглел. -Слушай, ты посиди так. А я тебя сниму. Я не сделаю тебе ничего плохого. Ты не бойся. Видишь, я тоже боюсь…- Виктор говорил тихо, ласково и медленно поднимал камеру,- во-во, так и сиди. Отлично, поехали… Он нажал гашетку, мотор застрекотал. Тигр повернул голову набок, вслушиваясь в посторонний звук, потом встал на лапы (Нехотелов весь поджался, а куда бежать?..), прошелся перед объективом и нырнул в заросли. Нехотелов проводил его камерой и тяжело опустился в снег. Его трепал нервный озноб. От дома звонко ударил «СКС». Раз, другой и крик: -Витя! Ви-и-и-тя!! И снова выстрел. -Иду-у-у-у,- отозвался Нехотелов. Он заторопился к домику. Навстречу ему с карабинами бежали Антон и Райский. -Какого черта!- закричал Антон на ходу. -Что случилось?- спросил Виктор. -Я на тебя «телегу» накатаю,- пообещал Райский.- Дурачок, что ли?.. -Только что возле домика во-о-о-о-т такая морда прошла,- сказал Антон.- Думали тебе крышка. -Я больше не буду,- ковыряя снег носком сапога,- сказал Нехотелов. Антон хохотнул. -Ты шлангом не прикидывайся!- закричал Райский.- Не буду… Сказано же – за изгородь ни шагу, чего поперся?! Вокруг дома одна тайга – снимал бы. Так нет, надо выпендриваться… -Ну, всё,- сказал Антон,- вечно ты грубишь. Обошлось и ладно. -А если бы не обошлось?- утихая, спросил Райский.- Если бы тигр прямо на него вышел?.. -Он и так на меня вышел,- сказал Виктор. Побеседовали, он дал себя навечно запечатлеть… -Витя,- сказал Антон,- заливать у нас только Федор может, это по его части, а тебе это шило совсем ни к чему. На лучше карабин и сбей во-о-н ту шишку. Видишь? -Вижу. -Вот и сбей. Лишний грохот вокруг дома не помеха, а мы посмотрим, что за люди в нашем обществе. Нехотелов взял карабин и прицелился. -Ствол, как зацементированный,- похвалил Антон. -Оператор,- сказал Райский,- привычка. Нехотелов плавно надавил спуск. Шишка брякнулась в снег. -Грамотно,- заметил Антон. -Эка невидаль,- сказал Райский, ты в сойку попади. Здесь они стаями. -Ему бы в СС служить,- недовольно сказал Антон.- Живодер. Ты его не слушай. -Да я и не попаду,- отозвался Виктор, чтобы прекратить разговор на эту тему,- Пошли в дом. Они сделали несколько шагов, когда за спиной хлестко ударили два выстрела подряд -Хорошая машина карабин СКС, а у дурака в руках,- досадливо сказал Антон. Нехотелов оглянулся: за изгородью, на блескучем снегу валялись два кроваво-серых тельца соек. *** Ночью тайга наполнилась звуками: шелестом ветра в кедраче, писком, визгом, хрюканьем, подвыванием. Оторопь берет впечатлительного человека, если он оказался ночью в тайге, в глухомани, черте как далеко от населенного пункта, среди мелькающих теней и непонятных всхлипываний. Нехотелов ощущал тяжесть пояса – да, того самого,- но вместе с приятной тяжестью пришло и нечто будоражащее душу, потребность немедленно покинуть эту поляну со всей её красотой и эту избушку, на пороге которой он стоял. Властная сила звала его в город, и он знал куда именно: на Рельсовую 40. Это за железнодорожным вокзалом. Он зашел в домик. Антон и Федор спали на одной кровати. Было натоплено, жарко и парни страстно мычали во сне, обнимая друг друга, видимо, снилось им нечто удивительное. Виктор усмехнулся и шагнул в мороз. Почему вертелась на уме фамилия – Быков?.. Ладно – разберемся. А пока, вперед! К рассвету нужно быть здесь. Он плавно взмыл над верхушками кедров. Ну и дела!.. Столько ехали, а стоило подняться на пару десятков метров и вот он – Энск! Нехотелов напрямую помчался к городу. Здесь он без труда нашел нужную улицу и опустился возле времянки с антеннами. Едва касаясь земли, весь в ореоле голубого сияния он, конечно же, представлял собою удивительное зрелище. Но кому смотреть? Второй час ночи. Даже влюбленные парочки попрятались. Холодно. Пусто. Тихо. Он потянул дверь – заперто. Обошел времянку (облетел, лучше сказать) ни одна снежинка не скрипнула под ногами. Защитное поле не пропускало наружу ни тепло, ни запахи. И все-таки в будке глухо заворчал пес. Чуяла что-то зверина… Нехотелов вернулся к двери, пропустил поле в замочную скважину и, открыв дверь, снял защиту. В нос ударил прокуренный воздух и застоялый запах водочного перегара. На кровати у окна разметался гражданин Струнин. Первым желанием Нехотелова было дать хорошего пинка Стажеру, но он сдержал себя. Включил ночник, нашел бутылки с водкой и вылил в помойное ведро. Затем поискал «дипломат». Тот оказался у изголовья. Открыл, вынул синтезатор и крайне невежливо толкнул гражданина Струнина. -Вставай. Стажер! -А? Чего?! Кто? А-а-а, это вы…- вздохнул с облегчением,- я вот вчера поддал малость… -Поддал… Поддать бы тебе!.. Быстро, вакцину номер три! -Сейчас. -Черт, кого прислали… -Да сейчас я!.. -Сейчас… Ты знаешь, что в этой бутылке корабли тонут?.. -Фу!- выдохнул Стажер, отбрасывая присоску с вакциной.- Вы говорите, мне минут десять полежать надо. -Давно пьешь? -Как вы погнали. -Не нашел другого занятия? -Трудно, запечалился я. Нехотелов пропустил мимо ушей причитания Стажера. -С властями как: милиция, прописка, работа? -Никак. Хозяйка грозится позвать эту самую милицию. В самом деле, это серьезно? -Правильно сделает твоя хозяйка. Давно пора посадить за тунеядство. Какой смысл в твоем пребывании здесь, на планете, когда ты пьешь? -Так вы же погнали… -А чего ты идиотом прикидывался? Тебе как сказали выйти на связь со мной?.. -Через импульс,- потеряно произнес Стажер. -Через импульс!.. А не тысячи мне предлагать. Тоже мне папаша Морган выискался… Отошел? -Да, в норме. -Так! Жилище прибрать! Всё скотство ликвидировать! С хозяйкой наладить отношения. Сможешь? -Она дрова привезла, целый лесовоз. Видели? -Бревна у дома? -Ага. Можно я их пошинкую и сложу. Работы минут на десять. -С ума сойти! Сразу догадается. -Не догадается. Я ей уже картошку помог убрать и ничего. Скажу, что ночью корешей пригласил – поработали. -Нахватался словечек,- поморщился Нехотелов.- Ладно, валяй, работничек… Больше не чудил? -По мелочи,- сознался гражданин Струнин. -Прекратить!- резко сказал Нехотелов.- Нехватало еще, чтобы сюда ученые сухари понаехали… -Понял. Дальше. Найди работу. Диплом есть? Инженер-механик,- обижено сказал гражданин Струнин,- по земным меркам я вообще… -По земным меркам ты – ноль,- недовольно оборвал Нехотелов,- у вас устаревшие представления о планете, инженер-механик, не стоит заноситься. На планете уже давно не запрягают лошадей. Или Быков не предупреждал? -Предупреждал. -Ну вот. Устраивайся на соседний завод. -А с вами? -Многовато для одного завода двух представителей внеземной цивилизации,- усмехнулся Виктор.- Пока все. Мне нужно возвращаться. -Куда? -Я временно в заводе не работаю, но, видимо, скоро вернусь туда. А нынче в командировке, так что к своим. Вернусь дня через три. За это время свяжись с Базой, мне нужна связь. Я тебя найду. -Да,- сказал Стажер,- пока. Нехотелов вышел на улицу – гражданин Струнин тоскливо посмотрел вслед – придавил дверь и прямо от порога прыгнул к звездам. Хозяйский пес Буран высунул нос из конуры и тихо повыл на метнувшуюся тень. Вдоль притихшей улицы слабо мела поземка. *** Он опустился возле «уазика», вошел в домик, накинул крючок на дверь, бросил под голову какую-то шкуру и блаженно повалился на диван. -Ну ты и дрыхнешь,- сказал Федор.- Готовь аппаратуру, скоро охотники придут. Будем снимать на подходе. -А ты знаешь, откуда они подойдут? -Я ещё в городе с ними условился, что вернутся они по тропе,- ответил Райский.- Нам нужно отойти от дома где-то на километр. -У меня всё готово. -Тогда перекусим, что бог послал и в путь. Бог послал свежую изюбрятину, пережаренную с картофелем, строганину из темного мяса, крепкий чай. Плотно и сытно. Собрались – пошли. Впереди Нехотелов с аппаратурой, вторым шел Райский с магнитофоном через плечо и карабином в руках, замыкал шествие Антон тоже с оружием. После вчерашнего приключения вслушивались в каждый шорох, каждый треск веточки. Нехотелов в душе посмеивался над вооруженными до зубов коллегами – он бы мгновенно прикрыл всех защитным полем (как бы потом всё объяснить, вот в чем вопрос…), хотя и одобрял меры предосторожности. Брели с трудом, распарившись, делая остановки через каждые сто шагов. Группу звероловов встретили на пятой остановке. Нехотелов вскинул кинокамеру, крикнул Антону и Райскому, чтобы падали в снег – не появились случайно в кадре – и нажал гашетку. Так они потом и появились на экранах. Крепкие, здоровые парни с усталым блеском в глазах, на лыжах, с шестами на плечах, на которых висели связанные за лапы, два молодых тигра. Райский – профессионал - лежа в снегу, записал шелест лыж. Виктор снял парней на ходу, в мощный «телевик» попала морда одного из тигрят. И столько было тоски и смертельной усталости в желтых глазах молодого тигра, что у Нехотелова сердце сжалось от сострадания к этому царственному зверю. Руки его дрогнули, и он опустил камеру. Он догнал Райского и шепнул Федору: -По-моему это тигрята. Подростки. -Похоже,- согласился Федор,- месяцев шесть, а может восемь… -А где же тогда мать?- спросил Виктор.- Насколько я в курсе… -Ты слишком много «в курсе»,- зашипел Райский.- Какое тебе дело, где тигрица?.. -Если жива, то должна идти по следу, а они идут, как на прогулке. -Значит, не жива,- жестко сказал Райский.- Не суйся не в свои дела. -А тигрята? Мы можем… -Не можем!- резко оборвал Райский.- От нас ждут праздничного репортажа, а не критики. Новый год скоро. Ты это понимаешь? -Понимаю, что здесь совершилось преступление… -Слушай, праведник, только без соплей!- сказал Райский.- Тигрица была на охоте, тигрят взяли для зоопарка. Так что давай без придури, а? Если не снимем всё празднично, то ни меня, ни тебя не пожалуют. Этот репортаж ждут сотни тысяч людей. И не вздумай сказать, что камера отказала. Нехотелов взвалил «Кинор» на плечо. -Пошли. *** После возвращения в Энск отдыхали три дня. Отгуляли Новый год. И в первый же рабочий день Нехотелов появился в корпункте. Райский посмотрел на него с интересом, как будто видел впервые, повздыхал, постучал карандашом по столу и сказал: -Тебя вызывает Владивосток, Сидор вызывает. *** Сидор Петрович встретил его доброжелательно, можно сказать, даже ласково. Но первый вопрос звучал так: -Как складываются отношения с Райским, объективно, пожалуйста? -Нормально. -А в деталях? -У нас ровные деловые отношения, о каких деталях речь? -Но все-таки, у вас довольно маленький коллектив. Замкнутый, я бы сказал. И что, не возникает споров, упреков, трений?.. Живые люди как-никак, у каждого свой характер. Райский любит прошвырнуться по девочкам, ваш водитель не отстает, а вы святоша?.. -Я – нормальный мужик, а за остальных ничего не могу сказать, в ногах не стоял. -Ну, вы напрасно так… резко. Мне тоже не чуждо все человеческое, однако моральный облик советского журналиста, согласитесь, понятие немаловажное. -Мне написать отчет о моральном облике нашего корпункта? -Упаси бог, не тридцать седьмой год, а я не сотрудник НКВД. Ну, ладно. Ваше отношение к решениям партии?- спросил он неожиданно.- Ваше, а не корпункта. -Время, когда крики «ура», «даешь» и зажигательные речи двигали дело, миновало. Сменились условия, поколения, техника, сменились задачи. А мы всё равняемся на экономику по уровню тринадцатого года, разве не смешно… -Кому как,- сказал Сидор Петрович,- но продолжайте, а космос? -А что космос?.. Время лейтенантов прошло, его заменила пора тяжкой изнурительной научной работы. Улавливаете разницу? На этом пути вас ждет много удач и не меньше поражений. Я уже не говорю о жертвах,- добавил Нехотелов неожиданно для себя. -Кого нас, а вас?- удивился Сидор Петрович. -Я не работаю в этой области. -Другими словами, к решениям партии вы относитесь крайне негативно, я правильно понял? -Рапорты, отчеты с приписками, отставание почти во всех областях народного хозяйства… Решения есть, а где их выполнение? Вы что, серьезно полагаете, что строительство коммунизма возможно?.. -А вы нет?- Сидор Петрович вытер лоб платком, он понимал, что Нехотелов где-то прав, но молчал бы, что уж так распинаться… За ним видать стоит кто-то очень могущественный, а если нет, то он просто глупец этот Нехотелов. Просто глупец!.. Помолчали. Сидор Петрович нервно ходил по кабинету. Неужели он не понимает – один звонок, всего один и конец всему. Жизни, работе, карьере, а уж об университете и говорить нечего. -Хотите в Кавалерово?- спросил он, останавливаясь у окна. -А что там. -Мы открываем корпункт. -Я вернусь в систему. -Что ж…- задумчиво сказал Сидор Петрович,- с Райским вам все равно не сработаться. Нехотелов удивленно посмотрел на него, но ничего не сказал, а редактор снял очки и почему-то отшвырнул их на кучку телетайпных лент. -Ты, наверное, хороший человек,- продолжил мысль Сидор Петрович, которая его занимала и, переходя на «ты»,- очевидно, сможешь работать везде и в любом качестве, но только не на телевидении, здесь своя специфика,- добавил он и отвернулся. -Ты так думаешь?.. Хотя… конечно,- сказал Нехотелов тоже переходя на «ты» (все-таки, Сидор был моложе).- И, знаешь, уходи. Придет время, всеобщее успокоение кончится и тогда тебе придется платить по векселям, которые так щедро раздавались в твоих передачах. -Ты думаешь, оно придет? И о каком времени ты говоришь?.. -Оно на подходе. Год - от силы пять лет… -Фантазер,- Сидор Петрович тонко улыбнулся.- Впрочем, студенты – всегда бунтари. Закончишь университет и вся эта блажь пройдет. Прощай. -Да,- сказал Нехотелов.- Прощай. Жизнь сама всё расставит по своим местам. -Провинциальная непосредственность,- сказал Сидор Петрович в закрывшуюся дверь.- Пропадет хлопец, а жаль, что-то в нем есть… *** Сессия, дела учебные, хлопоты с трудоустройством – пришлось тихо и без шума уйти из корпункта – оттянули свидание со Стажером, но вот теперь он был необходим Нехотелову и он поехал на Рельсовую сорок. Он выбрал для визита утро воскресенья, надеясь застать гражданина Струнина, пока тот не убежал куда-нибудь. Ровно в девять утра он открыл калитку дома номер сорок. Добродушного вида пес, гремя цепью, молчаливо потрусил к нему. Нехотелов присел. Пес, привыкший к тому, что человек при его виде быстро убегает, грустно гавкнул и присел напротив Нехотелова, вывалив красный язык. -Мог бы громче голос подать,- укоризненно сказал Нехотелов,- как же тетя услышит теперь?.. Тебя же Буран зовут? Пес, услышав кличку, радостно заскулил, завилял хвостом и лизнул руку Нехотелова. -Буран… Где же ты Стажера дел, Буран? Нехотелов встал и осторожно пошел к времянке, Буран затрусил следом. Дверь оказалась запертой. -И не загрыз?- услышал он. Нехотелов оглянулся. На пороге дома стояла женщина. -Вы хозяйка этого дома?- спросил он, пропустив вопрос мимо ушей. -Я. -Гражданин Струнин у вас живет? -Ага,- всхлипнула хозяйка. -Не подскажите, где теперь Анатолий Иванович? -Ой, божечки!- заголосила хозяйка. -Что случилось?- спросил Нехотелов. -Ой, не знаю!- ударилась в крик хозяйка.- Ушел на работу и пропал, ой-ой-ой… -Да что случилось?! Из дальнейшего очень путаного рассказа Нехотелов понял несколько моментов: а) Анатолий Иванович – очень хороший человек; и картошку помог выкопать и с дровами управиться; б) что он пошел на работу и пропал; в) что приходила милиция, но попасть во времянку не смогла, сколько не старалась, а ломать дверь она не разрешила; г) что ей очень жаль Анатолия Ивановича. -А он не пил?- спросил Нехотелов. -В рот не брал,- сказала хозяйка твердо. -У меня другие данные,- возразил Нехотелов. -Брехня,- ответила хозяйка.- Брехня и наговоры. Анатолий Иванович сроду не пил, да и язва у него, в желудке. -Если язва, то конечно,- согласился Нехотелов.- А в комнату можно войти? -Не войдете,- уверенно сказала хозяйка,- милиция пробовала и то никак. -А Струнин как входил? -Я один раз видела,- сказала хозяйка.- Они руку к замку прислоняли и, вроде как, отводили что. Следователь пробовал открыть и ни фига. Так главное, и к окну не подойти, полметра остается, и как в железо упрешься. Что делать ума не приложу… -В руке Струнин ничего не держал? -В том и фокус,- сказала хозяйка,- гольная ладонь. Проведут бывалоча по замку и скажут: «Кибернетика, тетя Вера». Меня Верой Ивановной зовут. -Хорошо. А войти можно, не возражаете? -Так говорю – не войдете. Сюда одни Анатолий Иванович входить могли. Если войдете, то, пожалуйста, только я уж с вами, а то пропадет чего… Вы сами-то кто будете? -Друг,- сказал Нехотелов,- лучший. Он просил за квартирой посмотреть, если что. Так, значит, можно? Нехотелов дотронулся до пояса, сделал так, как показывала хозяйка, подмигнул и сказал: -Кибернетика, тетя Вера, входите. Дверь распахнулась! -Ой!- вскрикнула хозяйка.- Вы как Анатолий Иванович. Нехотелов перешагнул порог. Маленькая комнатка благоухала одеколоном «Красная Москва». «дипломат» стоял у изголовья кровати, зеленым светом светился глазок индикатора на одном из блоков аппаратуры. Неужели вызывал База?.. Ни пылинки, ни соринка. Идеальная чистота, даже стерильность, порядок на столе и этажерке. -Чисто жили,- сказал Вера Ивановна, вспомнив, как швыряла полено в эту проклятущую дверь. -Вера Ивановна, у вас жил очень большой человек,- сказал Нехотелов,- почти академик. Он специально выбрал наш город, чтобы завершить свои научные изыскания в тиши и покое. Я из его института. Мне товарищи поручили встретиться с Анатолием Ивановичем, если его не будет, то привезти вот этот чемоданчик и кое-что из бумаг. Неприятная особенность города Энска, которую не учел Нехотелов в своих доводах. Можно не знать человека по имени отчеству, но, прожив здесь пять лет, знаешь своих в лицо. И встречаются в Москве два человека… -Позвольте, а не у вас дача в Таежке?86 -А это не вы прошлым летом под мост на своих зеленых «Жигулях» ахнули? -Земеля! -Здорово друг! Вообщем ничего особенного в том, что Вера Ивановна поморщилась, когда Нехотелов уверял, что он из института Анатолия Ивановича. А кто в среду мешок картошки пер с базара на саночках?.. Но она промолчала. Дверь все-таки открыта, а это мощное доказательство. Да и мало ли похожих людей… -Ну, вы разбирайтесь,- сказала она хмуро,- а я пойду. Борщ у меня варится. -Спасибо,- ответил Нехотелов. Он прошел в комнатку, закрыв дверь, и, не раздеваясь, присел за стол. Рассеяно оглядел стопки книг, бумаг, взгляд выхватил строчку. Сдерживая волнение, он подвинул листок ближе и прочел: «… законы эволюции, установленные эволюционной биологией, являются универсальными и действуют во всей Вселенной». Что это?.. Нет, ничего не пояснял листок, и куда пропал Стажер, оставалось загадкой. Надо было уходить и серьезно заниматься поисками. -Свет, свет-то выключите,- запричитала хозяйка.- Это же с ума сойти сколько «нагорит»! А платить, кто будет, Иван Федорович Крузенштерн? Выключите, боюсь я этой времянки, сгори она! Нехотелов вернулся в комнатку и вывернул пробки. Я ЛЮБИЛ ВАШУ ЗЕМЛЮ… Случайность или… Чтобы сократить путь, он свернул от фонтанов компрессорной станции и пошел по диагонали через небольшой скверик прямо на бывшую кузницу, за которой пламенело (красный кирпич, стекло, бетон) здание заводского музея. Проходивший скверик человек был одет так, как обычно одет руководитель среднего ранга, занимающий положение где-то между производственным мастером и начальником цеха. Вполне возможно, что это шел какой-нибудь заместитель, а может и рабочий на «бюллетене», ходивший по больничным делам в заводскую санчасть. По внешнему виду нынче трудно определить кто есть кто. Потому что у нынешнего рабочего и осанка директорская, и гордость во взгляде, а собственного достоинства ему не занимать: какой ты специалист высшей квалификации, если я больше твоего получаю? Посторонись, инженерик… Так вот. Кожаное пальто, черная шапка на голове, перчатки на руках, темные брюки, на ногах – короткие зимние сапожки с молнией. Из-под отворота пальто виднелся темный же пиджак, шею мягко обнял расстегнутый ворот свежайшей – серой в клеточку – рубахи. В левом кармане пиджака человек имел внутризаводской пропуск на имя Струнина Анатолия Ивановича, там же красная корочка только что полученного удостоверения дружинника. Ба! Знакомые всё лица!.. Ах, гражданин Струнин, нехорошо нарушать приказов. Ведь сказано было – на соседний завод. Ох, уж этот Стажер… Что заставило его в тот день свернуть с асфальтовой дорожки, куда спешить?.. Этого мы теперь никогда не узнаем. Потому как такое решение привело к последствиям странным, непредсказуемым и даже трагичным. Не принимайте поспешных решений… Итак, гражданин Струнин пересекал скверик. Под начищенными до блеска сапогами поскрипывал первый снежок, с небес тихо падало покрывалом нечто большое, лохматенькое, снежное, воздух прямо-таки струился необыкновенной свежестью, и, несмотря на хмарь и серые краски вокруг, гражданин Струнин испытывал прилив бодрости и вдохновения. Он пропустил электрокар, бежавший куда-то в глубину завода и ступил под монорельс бывшей кузницы… Разные люди потом по-разному описывали случившееся. Карщик утверждал, что не видел ни черта, потому как влупил снег, а он ехал «с напором» и все внимание перенес на дорогу. Начальник цеха, где гражданин Струнин трудился в качестве заместителя по подготовке производства, поспешил дать самую лестную характеристику новому специалисту, что по сути своей было верным, ибо Струнин на работе сразу «взял быка за рога». Серьезные мужики их «хитрого» отдела походили вокруг следов, которые обрывались у столба монорельсовой дороги, но ни фига не нашли, потому, как здесь явно попахивало чертовщиной. Был человек, и вдруг его не стало. Кто хочешь задумается… Опросили вахтеров на проходной, но там дружно заявили, что пропуск не сдавался, а стало быть, человек в заводе. Подняли на ноги всех. Охрана шарила по сомнительным закоулкам, дружинники обходили цеха, как могли, помогали рабочие, но все хлопоты окончились «пустым интересом», как говорят гадалки. Были обследованы: колодцы, траншеи, антресоли, пустые цистерны, чердаки и крыши цехов. Увы. Горотдел милиции прислал кинолога с псом по кличке «Цезарь». Но пес добежал до монорельса, грустно посмотрел на белый снег и озадачено тявкнул. Строились самые различные версии. Учли даже сексуальный мотив (вспомнили, что гражданин Струнин был холост), но все они рушились, ибо фактов их подкрепляющих не находилось. Правда прибежал один умник, оглядел все вокруг и сказал громко: -Точка пересечения! Всего два слова, но на них не обратили внимания, потому что, во-первых, он был в очках, во-вторых, все время бегал и домой, и на работу, и на работе, в-третьих, на принудиловке, именуемой шефская помощь сельскому хозяйству, в любую погоду оставался в плавках, что вызывало нездоровое любопытство у дам, так как плавки крепились на шнурочках и все время сползали, оголяя неприличное место. Словом, человек несерьезный. Да и причем тут «точка пересечения»? Смешно даже… Умник не обиделся, пробормотал: -Ищите тогда… И убежал. И опять же, так никто и никогда не узнал, как точно определил он суть события. Дело было в точке пересечения. Так что же случилось?.. … Он пропустил электрокар, бежавший куда-то в глубину завода и ступил под монорельс кузницы. Тут гражданин Струнин приостановился, потому как впереди дыбился лист «дюраля», а он заграждал дорогу. По заводским крышам предупреждающе прогудело ветром, резкий порыв сорвал с козырька, которым обычно укрывается монорельсовая дорога, плотную завесу ещё не слежавшегося снега, и она обрушилась на гражданина Струнина. Тот вздрогнул и, как любой человек в его положении, бросился вперед. Тут он зацепил сапогом за торчавший лист, его подбросило, перевернуло и, больно стукнувшись затылком о что-то, он зарылся в глубокий сугроб. Сознание отметило эту первую странность – все утро по радио твердили, что выпал первый снег, стало быть, до сугробов дело не дошло. Он лежал и быстро думал. Что-то с ним произошло, но что?.. Ситуация требовала четкого анализа и какого-то решения. Смутное предчувствие беды легким холодком обдало грудь. Впрочем, холодок был и был настоящий. Гражданин Струнин встал на ноги и огляделся. Шапка валялась рядом, но… ни кузницы – пусть даже бывшей – ни фонтанов компрессорной станции, ни музея впереди ничего этого не наблюдалось. А стоял гражданин Струнин посреди мелкого осинника, вперемешку с дикой яблоней, справа виднелись поросли кустарника, слева – какая-то стройка (на ней копошились люди с тачками), за ней приземистые строения: то ли бараки, то ли корпуса чего-то, поди, разбери… И не заводоуправления, которое отлично просматривалось с этого места, ни газетного киоска рядом с ним, ни цехов, ни асфальта – ни черта! Да как же жить дальше, граждане! Что же это творится такое на белом свете?! «Риторический вопрос» сказал бы Боря Сименец, который вообще тяготел к туманным изречениям, ничего не поясняющим, но весомым, как бетонная глыба. Стажер потоптался на морозе, обдумывая, как жить дальше? А думать надо было, скажем прямо, крепко. Потому как все свои аксессуары человека другого мира он оставил во времянке на Рельсовой, полагая, что вернется домой, как все приличные люди, к шести вечера, если учесть забегания в магазины. Вот и кукарекай. Из документов только заводской пропуск на руках, да удостоверение дружинника (кто же паспорт без особой нужды на работу берет?). Тридцать пятое чувство подсказывало ему, что рыпаться не надо. А надо выйти к людям и осторожно узнать, что это за стройка, почему она огорожена колючей проволокой и как отсюда выбраться без лишней траты нервных клеток. А делать нечего. Надо выходить из кустарника, не век же здесь куковать… Гражданин Струнин посмотрел назад и опять же, следов своих не обнаружил. Вроде как свалился с небес, потому что кроме отпечатка собственного тела в снегу, да следа шапки ничего не оказалось. Гражданин Струнин вздохнул тяжко и пошел вперед. Нечто знакомое в профиле дороги почудилось ему. Но он отогнал эту мысль как… а какую, в самом деле?.. Словом, мысль пришла, и он отогнал её. Не спеша, вышел на дорогу, к радости своей обнаружил в кармане почти целую пачку сигарет «TU-134», вынул одну и щелкнул зажигалкой. А как одет Стажер… Под петелькой на пальто имелась шикарная с позолотой этикетка «Sergio Valente», опять же надпись на сигаретной пачке «Made in Bulgaria», как и штамп на зажигалке «Riga». Мы-то к этим штучкам привыкшие. Носим что попало от «Cheri» до «Lee», но кто знал, вот в чем дело! И тут его озарило. Снег, конечно! Вроде к кузнице выходил, но, может, приблудил, недавно ведь в заводе. А тут… На лошадке кирпич везут, люди здание возводят, но всюду тачки, ни крана, ни бетономешалки, словом – ничего. И самое главное, судя по одежде, видимо, начало сороковых годов. Ясное дело – кино. Да, нынче завод может позволить себе такую роскошь – снять о себе исторический фильм, а почему бы и нет? Стало быть, померещилось. Не от компрессорной шел, а от цеха «стиралок». Наверное. А что я делал там?.. Ладно, потом разберусь. Выбираться нужно поскорее. Ах, как ловко успокоил себя гражданин Струнин! Кино… Какое кино? Елки-зеленые! Будет тебе кино, Стажер! -Эй, товарищ!- весело окликнул гражданин Струнин и выпустил струйку дыма.- Какая студия снимает? Мужичок, погонявший лошадь запряженную в сани с кирпичом, удивленно уставился на невесть откуда свалившегося франта, который надушился одеколоном, как баба. -Чегось?- спросил он, натягивая поводья. -Я спрашиваю, кто снимает: «Мосфильм» или телевидение? -Но, стерва!!- заорал мужик на лошаденку, дико озираясь на гражданина Струнина. Видать Назаров загримированный, но не признаю. Нет, не признаю. Мощный актер, крепко в роль вошел. Так подумал гражданин Струнин и пошел к строящемуся зданию, которое опять же чертовски напоминало ему главный корпус завода. Вот если мысленно завершить эту кладку, то отсюда начинается переход из главного корпуса в завком и отдел кадров. О, и плакат на месте. Нет, все-таки кино, у телевидения суеты больше. Плакат гласил: «Даешь II-ю пятилетку досрочно!!» -Вот молодцы!- восхитился гражданин Струнин в голос.- Всё натурально, даже плакат на месте. Кто знает, сколько бы ещё восхищался Стажер слаженной работой «киношников», если бы его не тронули за плечо. Он обернулся. -Это они про фильм какой-то спрашивали,- говорил тот самый мужичок, который недавно провез кирпичи.- Они. -Вижу,- сказал другой мужчина, одетый в черный полушубок, коренастый, плотный. На голове кубанка, на ногах валенки. В брюках само-собой, галифе. Сбоку, в желтой кобуре, наган. -Я говорю, что…- осекся гражданин Струнин. -Документы есть какие-нибудь, товарищ?- спросил мужчина в полушубке, глядя мимо Стажера. -Пропуск и удостоверение. -Давайте. Гражданин Струнин подал заводской пропуск и удостоверение дружинника. При виде красной книжечки с золотым тиснением мужчина в полушубке заметно погрустнел, но, открыв книжечку, быстро глянул на Струнина. -По какой год действительно?- спросил он с нескрываемым изумлением. -Да вы что?- заволновался гражданин Струнин.- Читать не умеете! Русским же языком написано – по 31 декабря 1982 года. Месяц назад как получил. Всё собирался дома оставить, да так и ношу с собой. Сзади ахнул мужичок. -Ты иди, Егорыч, хотя – постой… Товарищ в полушубке отвел Егорыча подальше и что-то тревожно шептал минут десять. До гражданина Струнина только и доносилось: -Ага, угу, вот-те крест, ни в жисть, понятное дело… -Сергачев моя фамилия,- сказал мужчина, подходя. -Струнин. -Да. Прочитал уже. Стало быть, по декабрь восемьдесят второго?.. А кто председатель исполкома? -Ананьева Валентина Мироновна. -Хорошо,- согласился Сергачев,- как понять это? Стажер посмотрел в строчку, куда указывал палец. Там значилось: исполнительный комитет Энского городского Совета народных депутатов. -Вы меня извините, но что тут понимать? Ясно же написано! -Городского?- уточнил Сергачев. -Да. -И Энского? -Конечно. -Кто вы?- прямо спросил Сергачев. -Слушайте, товарищ Сергачев, это уже издевательство! Я на работе, в конце концов. Что за допрос? Наконец посмотрите в пропуск. Там стоит вторая форма, если в этом что-то понимаете. -Не понимаю. -Тогда простите, мне нужно в цех, я и так заболтался с вами, извините за резкость. -Я бы простил, извинил и так далее, если бы не одна мелочь. Хотя, подождите, какой сейчас год? Назовите число, месяц, год. -Вот пристал!.. Ну, хорошо. Двенадцатое ноября тысяча девятьсот,- глаза Сергачева напряглись и, заметив это, гражданин Струнин отчеканил,- восьмидесятого года! Вас устраивает? -Нет,- сказал Сергачев жестко, потому что у нас на календаре тысяча девятьсот тридцать восьмой год, тринадцатое января. *** -Стало быть, ни к какой разведке не имеешь отношения?- спросил Сергачев устало. -Нет,- сказал Стажер.- Уже сотый раз спрашиваете. Он оброс щетиной, похудел, но держался сравнительно бодро. -Конечно. Но пальто на тебе иностранное, курево не наше, всё не наше! Откуда? И как ты очутился здесь? -Вот, черт возьми!- сказал гражданин Струнин, заводясь, да в любом магазине этого добра – завались! А сигареты, какие хочешь: от сухумской «Астры» до югославской «Мальборо». Во Владивостоке можно американские «Кент» купить. Я лично предпочитаю «Ту-134». -Интересно,- сказал Сергачев,- Красивая картинка. Это самолет? -Самолет. -А пропеллер где? -Это машина будущего. Я же объяснял вам. Раз я попал в прошлое… -Сказки! Ты дело говори. С японцами связан? Ведь шлепнут тебя мил-человек, как пить дать. Сознайся лучше. Лет пятнадцать дадут и к бабке не ходи, зато жить будешь. Назови явки, к кому шел, зачем, как вообще оказался на строго охраняемом объекте, кто помог?.. Говори и живи,- Сергачев говорил голосом усталым, а может прятал за усталостью сомнение, возникшее еще при первой встрече. -Я в цех шел. -А попал сюда… -Да, черт возьми! -Не ори, Ты согласен, что твои рассказы похожи на бред? Тут пояснение маленькое требуется. Сергачев и сам не знал, почему он не сдал подозрительного гражданина куда следует и откуда сам был, а провел через пост (да и пост, смех один), завел к себе в кабинет (одно название), продержал до вечера, а вечером же, крадучись, провел гражданина Струнина к себе в дом, где и держал в чулане на всякий случай. Весь день гражданин Струнин был заперт, а вечерами товарищ Сергачев устраивал допросики (как он называл), пытаясь разобраться в той чертовщине, которую ему плел гражданин Струнин. К описываемому моменту терпение товарища Сергачева доходило до точки кипения, Потому как, с одной стороны, гражданин Струнин говорил совершенно искренне и товарищ Сергачев, который за свою службу повидал всякого и всяких, это понимал, а с другой – чертовщина и всё! И вроде не психический этот гражданин, а порет чушь, а документы насквозь фальшивые. Конечно, если он не брешет, то… Да как же! Узнавал товарищ Сергачев, интересовался у кого надо, обязательно! Нет такого города в СССР и никогда и не было, вот ведь в чем фокус! Опять же, если бы был шпион гражданин упомянутый, то не выставлялся бы напоказ. А уж с документиками, наверняка бы, оказался полный ажур. А этот прет, как нарочно. Однако время такое, что не станут шибко разбираться, а разобраться – хотя бы для себя все уяснить – надо. Сдать никогда не поздно. Потому и прятал Сергачев странного гражданина в чулане да под замком, чтобы не шастал днем по хате – увидит кто, не дай бог – и разговоры вел в том же чулане при свечке. Жил Сергачев один, поскольку работа была у него нервная и до девок руки не доходили, а потом годы брали свое, и стал он стесняться женского племени вообще. На петлице гимнастерки Сергачев имел «шпалу»87, на груди орден Красного Знамени за гражданскую. Закончил школу прапорщиков – военный выпуск четырнадцатого года. Повидал и пожил порядочно, но всю жизнь опасался скорых выводов. Но поскольку на взгляд начальства недопонимал текущего момента, то заслуги учли и отправили в Семеновку на объект для государства важный, дабы берег он секреты государевы, пуще глаза своего. Объект только строится, но у Сергачева зрело убеждение, что гражданин задержанный знает не только то, что тут делать собираются, но и еще что-то такое, что Сергачеву и понять не дано. Потому что у гражданина этого нет-нет, да и мелькала улыбочка на губах, да такая, что Сергачев гимназистом чувствовал себя перед этим пацаном. Все эти мысли мухой проскочили в голове у Сергачева и он, печалясь, закурил папиросу «Север». Рассматривал гражданина Струнина и так и этак, и ничего примечательного не видел, кроме реденькой бороденки да замысловатой одежки. Сам-то он попроще одевался: кожушок, который гражданин Струнин обозвал почему-то «дубленкой», форма, понятное дело, а на ноги валенки, А ту рубашка у гражданина, язык своротишь, как называется, это же подумать только – тетатрон, черте что… А мы все хлопчатобумажное да ситец носим… Ну, баба когда крепдешин оденет… М-да, дела… Может, он и впрямь, не понять откуда… Сергачев погладил себя по голове, заметно волнуясь, почему-то покраснел, потом снова принял нормальную окраску, провел руками по карманам гимнастерки, пощупал портупею и, хлопнув себя по коленям, спросил: -Ладно. Начнем по порядку. Год твоего рождения? И тут гражданин Струнин отчебучил: -А я вообще не отсюда. -Вот!- вскрикнул Сергачев.- Вот наконец-то я и услышал что надо. И кто, откуда, немец, француз, итальянец, кто? -Никто. Я не с вашей планеты. Я – стажер штурмана дальнего космического разведчика «Торгис». -А почему не ближнего?- с радостным изумлением спросил Сергачев. -Потому, что ближний космос вы уже освоили. -Кто мы?- спросил издаля Сергачев, потому как бегал к ведерку с водой хлебануть из кружки. Холодом веяло от этого разговора. Чегось не по себе становилось с каждой минутой. -Вы - земляне. Жители планеты Земля. Фамилии Циолковский, Цандер, Королев - слышали? А о полете ракеты ГИРД-Х на полигоне в Нахабино, под Москвой, два года назад всего? Вот. От этой ракетки и пойдет всё, но после войны. -Какой войны,- холодея нутром спросил Сергачев. -Летом 1941 года, а если точно, то 22 июня в четыре часа тридцать минут по московскому времени фашисты нападут на СССР. -В неделю разобьем,- сказал Сергачев, побледнев,- мы им… -Нет,- ответил гражданин Струнин.- В четыре года. И цена Победы – двадцать миллионов жизней наших людей, а по некоторым источникам и того больше. Сергачев сидел белый, как мел, шарил рукой по кобуре нагана. -Страшные вещи говоришь ты, хлопец, а что если я тебя все-таки переправлю, как обещал, что б не молол зря языком… -А что это изменит?- спросил гражданин Струнин.- Ну, дадут мне большой срок, через четыре года попаду в штрафбат – штрафной батальон, стало быть, и на фронт. Хоть в лоб, хоть по лбу – какая разница… -Интересно…- задумался Сергачев,- а что мне уготовано?.. -В истории Великой Отечественной войны я не встречал вашей фамилии, не знаю. -Истории, видишь как…- загрустил Сергачев.- Нет, а все же? -Языками владеете? -Слабенько. -Тогда даже предположить не могу. -Слушай, а как в той, вашей жизни? -По-всякому. И интересно, и грустно, и аж дух захватывает. Люди до Луны доберутся. -Иди ты!.. Прямо пойдут? -Да. Только американцы. -Какая разница!- воскликнул Сергачев. Люди, вот что главное! -Верно,- согласился гражданин Струнин.- Просто ух, как верно! -Вот что,- веселея, сказал Сергачев,- да ты вылазь из чулана, все равно ночь, вылазь. Знаешь, давай так: ты – мой родственник. Троюродный брат, например, в пути тебя ограбили. Это бывает, молодость, прошляпил, куда деваться. Сперли чемодан, а в нем всё – деньги, документы, диплом. У тебя был диплом? -Был, выдан в 1974 году. -Понятно, значит, диплом вычеркиваем. Плюнь, не горюй. Пока я здесь что-то значу, похлопочу, сделаем. Да, а почему у тебя в удостоверении написано «Энского городского…» Я ведь серьезно, узнавал. Нет такого города и не было никогда. -А мы где сидим?- спросил гражданин Струнин, тронув себя за ухо. -Где?.. в Семеновке, конечно. -Семеновка…- гражданин Струнин прошелся по комнате, не спрашивая разрешения, взял с этажерки Сергачева свои сигареты «Ту» и закурил.- Семеновка…- повторил он.- Фокус в том, что ваша Семеновка в 1952 году станет городом. И назовут его – Энск. -Семеновку?! -Её. -Так… значит, ты в этом городе живешь?.. -Жил, а закинуло в Семеновку. --Как же так!- подскочил на стуле Сергачев.- Ну, как поясни! -Сам думал над этим. Шел из компрессорной станции низкого давления к себе в цех. Надо было с мастером договориться… ну, это неважно. Свернул к старому кузнечному цеху… -Заложили фундамент,- вставил Сергачев. -У нас уже устарел… Черт дернул, вроде споткнулся, упал. И… очутился у вас. Есть одна теория на этот счет, но она даже в нашем времени – фантастика, а у вас тем более. -Рассказывай,- сказал Сергачев и подпер голову руками. -Да? Ну, попробую. Только не перебивайте. Так вот. Теория эта основана на гипотезе о предельных Вселенных. Означает это то, что Вселенные не безграничны, как было принято считать, а строго конечны, имеют свои границы и объем. Причем, одна и та же цивилизация может существовать в двух или трех Вселенных с одним «но»: ни одна из цивилизаций не может быть зеркальным отражением другой или третьей. Так, если во Вселенной «А», например, бронзовый век, то во Вселенной «Б» ещё живут в пещерах, а в «Д» уже достигли ядерной технологии. Хотя вариантов много, я лишь пример привел. Сергачев слушал гражданина Струнина, который говорил вещи неслыханные с зябким холодком в спине. Рухнули стены казенной квартирки и перед Сергачевым раскрылись далекие глубины космоса, точь в точь, как в поле, когда лежишь на спине, а звезды становятся все ближе и ближе, а глаза и мысли проникают за эту дьявольскую черноту, и оторопь берет от глубины и безмерности Пространства… -Ага,- сказал Сергачев и сильно потер затылок, вскочил, побегал и остановился напротив гражданина Струнина,- что же это получается?.. Значит, я в одной из Вселенной, которая ближе к нам по развитию, тоже с тобой беседую и по хате бегаю? -Вполне может быть, хотя и необязательно, может вы того Струнина уже к стенке прислонили,- попер на буфет Стажер. -Ты это брось!- строго сказал Сергачев.- Мы не наказываем, а воспитываем. -Вам это «воспитание» долго будут помнить. Много вы дров наломаете. -Если и ликвидируем, то только врагов народа! -Которых народ будет чтить, как героев, павших от величайшей несправедливости. -Молчи!!- свистящим шепотом сказал Сергачев.- Ты ничего не понимаешь! -Армию-то, зачем трогать? Что, командиры полков, дивизий, корпусов все поголовно шпионы? -Но они же…- хрипящее начал Сергачев. -Не смешите мои тапочки!- раздраженно сказал Стажер.- Это покос среди высших и старших офицеров еще аукнется. А-а, все равно вам ничего не докажешь. Да и зачем? Все увидите сами, но мы отвлеклись… -Подожди ты… что-то сердце!.. Ах, дьявол, а я ведь говорил… -И потому здесь, в Семеновке, в глуши, хотя подавали надежды и были не плохим аналитиком. -Кем, кем?.. -Не важно. Посредственный товарищ из вашей организации не стал бы со мной возиться, а решил бы эту проблему согласно текущему моменту, а потом орден… -Орден за гражданскую, эскадроном командовал. Сергачев белел лицом, пил воду, поглядывал на Стажера. Разговор шел рывками, непредсказуемыми зигзагами. И темнело в глазах от слов неожиданного постояльца, до того верным было все сказанное. И ещё только разговоры шли, почти слухи, а этот все наперед знает. Делать что с ним?.. И говорить о нем нельзя (Сергачев уже забыл недавнее предложение). Надо предупредить хлопца, да он и сам все понимает, по глазам видно. Нет, лучше продолжить беседу об этих… об Вселенных. -Так, значит, не исключено, что я еще где-то есть?- спросил он, выдохнув. -Может быть,- спокойно согласился Стажер. -А дальше что? -Дальше… Да, так вот. Неизвестно когда, в какой точке Вселенные соприкасаются. Но достоверно одно: точки пересечения образуют как бы переходное окно из одного времени в другое. И вот в такую ничтожную вероятность я и угодил. Только представьте, сколько нужно было стечений обстоятельств, чтобы такой факт стал реальностью. Одно только перечисление необходимых условий отняло бы сутки, а то и больше. Поэтому коротко: я угодил в точку пересечения двух Вселенных и очутился здесь. Вот, пожалуй, и все. -Психиатор бы услышал… -Ваш – да. Упрятал бы лечиться. А даже в том времени, откуда я прибыл, этот факт стал бы предметом изучения ни одного психиатора, а медицинских институтов совместно с институтом космических исследований. Разный уровень мышления. Вы это учитывайте. -Стараюсь,- честно признался Сергачев, но одно хочу сказать, я тебе поверил. И не рассказу твоему, а словосочетанию. Всего одному: «институт космических исследований». Этих слов у нас, наверное, даже академики не знают, а ты произнес их свободно, не задумываясь. Так легко мог сказать такие слова только тот, кто их часто слышал, а, может быть, и сам пускал в оборот. Это – раз. Два. Ты знаешь такие вещи, что и в Генштабе их не знают. Есть и три, но о нем как-нибудь позже. Что же, будем жить дальше? -Попробуем. *** -Привет,- сказал Суворов, увидев входящего Нехотелова, и отодвинул стакан с чаем.- Выгнали? Чего-то быстро… -Быстро, нет ли, а два года пролетело. Кто командует, кому представиться? -А черт его знает,- откровенно сказал Суворов.- Тут у нас маленько не понять. Хочешь, ты командуй… -Что-то не тянет в руководители… -Тогда в контору иди, там сейчас всё начальство. Да что я тебе рассказываю, будто не знаешь. Ученого учить, только портить. Оформляйся и на смену. Не забыл за два года? -Вроде бы и не уходил никуда. -То-то. А у нас тут случай был. Приняли на работу нового инженера, кажется в двадцатый отдел… или цех?.. Ну, не важно. Неделю не проработал и исчез. -Убежал? -Если бы. Понимаешь, пропуск на проходной не сдавал, а без пропуска хрен выйдешь. Короче, всем заводом искали, все обшарили и как в воду канул. Даже в бассейне очистных сооружений искали. Нету. Уже на что пошли, спустили в гальванике все ванны с растворами, это менты настояли. Думали, что кто-нибудь на него зуб имел, по башке и в ванну. Растворился и ищи, свищи. А какой зуб и кто успел на него заиметь, человек только пришел, толком и не освоился даже… Цирк и всё. Так до сих пор и не нашли. -Интересно. А как звали мужика, может, фамилию знаешь? -Да весь завод об этом только и говорил, как не запомнить. Струнин какой-то, или Струмнин… нет, все же Струнин, а что знакомый? -Да вроде бы встречались… пару раз. Ладно, ты держись, пойду оформляться. Нехотелов покинул станцию и вышел на улицу. Глубоко вздохнул, как говорится, «отыскался след Тарасов…». Неужели Стажер вопреки всем приказам все-таки устроился сюда, в Систему? Да и тот ли это Струнин? Однако все сходится. Эх, Стажер, Стажер, где же тебя искать непутевого. Ладно, подумаем. Да уж, вот и вернулся. Жалеть не о чем. Перевернута еще одна страница в жизни и надо сказать, не самая лучшая. Не нужно «организовывать» халаты для доярок и красивые мордашки, чтобы Сидор млел от восторга: постановления партии выполняются – молодежь косяком пошла в животноводство. К черту эту богадельню с её условностями, стукачеством и звонками по вечерам в комитет, чтобы пожаловаться на строптивого оператора! Не моё это все и в этом смысле Сидор прав – «творческая» атмосфера не моя стихия. Ладно. Всё. Забыли! Нехотелов сделал шаг и едва не присел от неожиданности, с тяжелым ревом над ним прошел боевой вертолет. Система перешла на новую технику. *** Апрель сорокового года младший командир Струнин (по-нашему – сержант) встретил в глубине Приморья, в одном из истребительных авиаполков, на аэродроме, где нынче колосятся хлеба, и только холмики бывших капониров напоминают о том далеком и грозном времени. Трудно дались гражданину Струнину эти три года? Да. Работал он добросовестно – помог Сергачев с документами, одежкой, денег дал на первый случай, у себя жить оставил – и все, вроде, хорошо заладилось, но не принимал Струнина коллектив и всё… -Забудь,- сказал Сергачев,- что ты инженер. Нет у тебя бумажки, ни один вуз не подтвердит, что ты учился. Один у тебя выход, понимаешь? -Знаю,- не совсем вежливо перебил Стажер,- мне все равно. Теперь уже все равно… -Дело твое худо совсем. Так худо, что и не знаешь как. Что диплом инженера?.. У тебя даже свидетельства за семь классов нет. -Что же мне веревку с мылом искать?- спросил Стажер. -Почти,- не дрогнув лицом, согласился Сергачев. -Заочно, никак нельзя?- спросил гражданин Струнин. -Это как, экстерном, что ли? -Ну, да. -В Семеновке?.. Не смеши. Не суетись, обдумаем. Работать тебе надо, но где?.. Рабочим пойдешь? -Я же сказал мне все равно. -Тогда так. Намечается создать лесоучасток. Заводу нужен лес… -Я понял. Так он очутился в бригаде лесозаготовителей. И работал, как лошадь, себя не щадил, и рвался туда, где труднее, а народ его не принимал. Завали гражданин Струнин две елки, а потом опустит топор и будто умер. -Эй, хлопец!- крикнут.- Глазеть дома будешь, здесь работать надо! И опять пошел махать топором странный человек. Только за работу и терпели его. Бывало, как разойдется, хоть останавливай. Машина, а не человек. -Силушка в тебе богатырская, парень,- похвалят. А у него тоска в глазах. Директор за хорошую работу грамоту дал. Улыбнулся бы хоть. Только желваки на скулах дернулись, осторожно пожал директорскую руку и сел на место. И клещ его не брал. С других десятками снимали, а на этого хоть бы один прыгнул. Через некоторое время зауважали. Что-то тяжело задумался гражданин Струнин и пальчиками, значит, скобу железную вроде проволочку медную в спираль скрутил. Не за силу. За спокойствие, за доброту. «Молчуном» прозвали. А молчал гражданин Струнин не от хорошей жизни, надо полагать, а от того, чтобы не ляпнуть чего ненароком. В конце тридцать девятого года лесоучасток закрыли. Вернулся он в Семеновку, куда не появлялся долгих два года. -Ну и змей же ты!- сказал Сергачев.- Что молчал, почему не заехал? -Вас не хотел тревожить. -Есть идея,- Сергачев одернул гимнастерку (на петлицах алело по второй шпале) -Слушаю, товарищ майор. -Растешь,- усмехнулся Сергачев. Насчет идеи Сергачев завернул уже вечером, когда они плотно поужинали и гражданин Струнин наотрез отказался от спиртного. -Так по маленькой, за встречу,- поразился Сергачев. -Извините, не пью. -Молодец,- сказал Сергачев с жаром, - и не надо. А чай? -Сколько угодно. -Так вот, моя идея заключается в следующем: а не пойти ли тебе в армию? -Рано ещё. Сергачев побледнел. -Ты это брось, «рано»… серьезно, что ли?.. -Уж куда серьезнее. -С немцами? -С ними. -Слушай, хоть и сбывается всё, что ты говорил, а как-то странно… -А-а, не расстраивайтесь. Вы правы. Помогите с армией и, если можно, конечно, то в авиацию. Там я буду на месте. Мне все равно, в любом качестве, лишь бы ближе к самолетам. -Хочешь летать? -Не знаю… -Хорошо. Я не золотая рыбка, но раз уж ты на мою голову свалился, делать нечего. Отдыхай пока, а я займусь твоими пожеланиями. Думаю получится. Однако Струнин еще долго носил кирпичи на строительстве завода, своими руками возводя становившиеся знакомыми корпуса. Приходил домой уставший, мылся, ел, ложился спать. Жил все также у Сергачева. А тот тоже возвращался не в лучшем настроении. -Хоть бы на танцы сходил,- говорил Сергачев.- Чего дома киснешь? -А что там делать? -Это на танцах-то?- удивленно подмигивал Сергачев.- Ну, даешь… -На них. -Ну…- разводил руками Сергачев.- Вот что ты читаешь? -Сами же привезли,- обижался Струнин. Это точно. Сергачев, ездивший во Владивосток по служебным делам, привез постояльцу груду книг с заковыристыми названиями, вроде «Квадратурные формулы». Черт, тут на обыкновенных формулах мозги сворачивает, а есть, оказывается, ещё и квадратурные…дела-а. -Видать, мозги мне туманишь,- засомневался Сергачев.- А ну, нарисуй мне, что-нибудь из твоей книжки, да книжечку-то убери, так и я смогу. Гражданин Струнин усмехнулся, взял ручку, обмакнул перо № 86 в чернильницу и начал писать, бормоча: -Интерполяционная формула Ньютона для неравномерно стоящих значений аргумента. Итак, лемма… И тут жилец начал загибать такое, что Сергачев тяжело задышал и на его широком лбу выступили капельки пота. -Это же одуреть можно, сказал он, выдохнув воздух,- теперь понятно, почему тебе девки на ум не идут… -А с чего здесь дуреть?- спросил гражданин Струнин.- Азы, букварь. Основы, так сказать, вычислительной математики -Основы? А о чем же тогда не в основах говориться? -Там чуть сложнее. -Тебе и впрямь, хлопец, в авиацию надо. Нос расквашу, а помогу тебе. Не-е-е, только в авиацию. Ты же черте, каким человеком там станешь!.. Просто черте каким! -А кроме авиации математика больше нигде не нужна?- улыбнулся Стажер. -Почему же… Слушай, раз ты не с нашей планеты, то зачем тебе наша математика? -Я интересное открытие сделал,- сказал Стажер,- и пришло оно мне в голову, когда в лесу топором тюкал Сергачев посмеялся. -Нет, правда. Вы же не первая цивилизация, которую мы встречали на своем пути. Просто Земля – мать цивилизаций, которые затем отдалились от вас так давно, что и в сказках ваших даже эха о них не сохранилось. -Ну,- сказал Сергачев смущенно,- так уж и мать… -Да,- уверенно подтвердил гражданин Струнин,- точно. Но не это главное. Ваша математика в основных своих положениях одинакова с математикой принятой всюду. Иногда разный подход к проблеме, знаки, конечно, разные, а суть одна. А о чем это говорит? -О чем?- испуганно переспросил Сергачев. -Может не надо дальше? -Давай, жуть, как интересно,- Сергачев поерзал на скамейке, выражая жгучий интерес к предмету разговора. -О том, что ваша наука возникла не на пустом месте. -Ну-у-у,- протянул Сергачев,- запалил. А открытия древних? -Вот!- весело сказал Стажер.- Открытия древних – это и есть тот отголосок некогда вашей мощной цивилизации, о которой вы забыли, бережно сохраненный жрецами и открытый только посвященным. Новое – это хорошо забытое старое. А старое вы постарались забыть основательно, да еще так прочно, что приписали себе родство с обезьянами. А какая память о прошлом у этой мохнатой твари? -Я не знаю,- растеряно сказал Сергачев,- говорят… -Опустим, что говорят. Трепать можно всякое, но человека манят звезды, он хочет летать, он подсознательно рвется ввысь, почему? -Во, дает! Я майор, а не академик. -Потому что это было однажды. Было. Потому вы и начали строить самолеты и быстро осваиваете ближний космос. -Да ничего мы не осваиваем!- заволновался Сергачев. -Скоро начнете,- успокоил Стажер.- Какой нынче год? -А то не знаешь… -Нет, ну, какой?.. -Тридцать девятый, елки-зеленые, вот пристал… -Очень хорошо,- Стажер сделал паузу.- Первому космонавту Земли сейчас пять лет. Живет хлопчик и не знает ничего… -Ей-богу, с тобой чокнешься! Какой ещё космонавт?! -Так назовут людей, которые полетят в космос. И не один – много. Я бы и фамилию первого космонавта вам сказал, но пока это государственная тайна, о которой даже в государстве не знают, смешно, правда? -А и не надо,- сказал Сергачев, а дожить до того времени хотелось бы… -Доживем,- мрачно заметил Стажер. -Что за чудное время наступает!- Сергачев вскочил со скамейки, побегал по хате. Такие дела заворачиваются, а тут… Семеновка, завод и все. -А вы знаете, что это за завод?.. -Ни слова больше! Интересно, но моя головушка уже не воспринимает разные новости. Пожалей. *** Осенью тридцать девятого года гражданин Струнин одел форму бойца Красной Армии и попал – поскольку не имел документа об образовании – в батальон аэродромного обслуживания, в полк истребительной авиации, что располагался неподалеку от села Павловка. Служба в БАО особого интереса не имеет, поднеси, отнеси и еще чего-нибудь, а потому боец Струнин использовал любую минутку, чтобы оказаться у самолетов. И доигрался, так сказать. -Вы что, товарищ боец, тут забыли?- спросил лейтенант Рассоха, ведомый командира первой эскадрильи.- Вы случайно не агент вражеской разведки? Лейтенант был чертовски молод. На щеках полыхал румянец, искрились смехом серые глаза, на отлично подогнанном обмундировании поскрипывал новенький командирский ремень с портупеей, сапоги горели, на голубых петлицах два красных «кубаря», из-под пилотки, явно нарушая устав, выбился русый вихорь. Лейтенант был выше среднего роста, крепок и в хорошем настроении. -Так что мы тут делаем, товарищ боец? -Изучаем матчасть!- нашелся боец Струнин, вытянувшись. -Любопытно,- произнес лейтенант.- Фамилия? -Боец Струнин! -Вольно, вольно,- недовольно поморщился лейтенант,- здесь авиация а не… Впрочем, неважно. И как успехи, отличаем лонжерон от элерона, и вообще, где они, эти элементы конструкции летательного аппарата? Боец открыл, было, рот, но лейтенант перебил: -Ладно уж… Семь классов или четыре? Можете не отвечать. Раз в БАО, значит, четыре. Да и то, наверное, с братом на двоих. Эх, деревня… И кого только в авиацию берут… -Разрешите?- сказал боец Струнин в спину лейтенанту. -Ну, чего ещё?.. лениво обернулся лейтенант Рассоха. -Элерон является элементом системы управления самолетом, а лонжерон – элемент силового набора крыла. Лонжерон бывает трубчатый, усиленный и… Боец говорил, а у лейтенанта глаза на лоб полезли. Излагалась теория самолета, да как! Рассоха от изумления прикрыл глаза. Показалось, что он в авиашколе, что ему полковник Бородуля читает лекцию по курсу «Конструкция летательных аппаратов». А язык, а терминология… Во, дает боец Струнин! -… таким образом, видно, что с увеличением высоты лонжерона осевые усилия в поясах уменьшаются, следовательно, увеличение высоты лонжерона позволит уменьшить сечения, а вместе с тем и вес поясов лонжерона,- закончил боец Струнин. -Всё? -Можно продолжить. -Не надо, пошли к командиру полка. Командир полка молодой ещё мужчина, четыре шпалы в петлицах, с боевыми орденами на гимнастерке слушал вежливый шепоток лейтенанта, смотрел на бойца веселыми глазами и неторопливо мял папиросу «Казбек». -Какие типы самолетов знаете?- спросил командир полка, скорее для проформы, так как не поверил ни одному лейтенантскому слову. Тут командиры путаются, сказать по правде. Летают, конечно, учим, понятное дело, но материальную часть знают слабовато. А что какой-то боец из БАО, у которого грамотешки кот наплакал. Завирает, лейтенант, завирает… Боец молчал. И это укрепило командира в своих выводах. -Так какие?- спросил он строже. Командирские глаза посуровели, а лейтенант уже стоял по стойке «смирно». -Все,- нахально сказал боец. -Что?!- командир поразился такой наглости, и голос его зазвенел. -Все,- повторил боец печально.- От самолета Можайского до… все, короче. -Прям-таки все?- веселея, спросил командир. -Ага,- не по уставу ответил боец. Так решил про себя командир. Рассохе двое суток домашнего ареста, солдатику – три наряда вне очереди на всякий случай. Я вам покажу карусели! Нашли пацана… И он уже приготовился вынести свой приговор, когда в командирское ухо горячо зашептал лейтенант Рассоха. -Товарищ комполка, да у него характер занудистый. Он на простые вопросы не хотит отвечать, ему посложнее бы что, чтобы мозги трещали. -«Не хотит», значит? Посложнее, говоришь, а ответишь, товарищ боец? Смотри, чепуху пороть начнешь – десять суток гауптвахты. Надоели вы мне оба. Тебе тоже, не улыбайся. -Ответит он, товарищ командир полка, Голову на отруб. -Голову? Ладно. Так,- командир задумался,- так, так… Вот. А ну-ка скажи, что такое ламинарный поток?- Комполка подмигнул лейтенанту, тот пожал плечами. -Если при обтекании тела не происходит существенного перемешивания частиц воздуха, движущихся в различном удалении от поверхности крыла, то такой поток называют ламинарным. Комполка удовлетворенно хмыкнул. Лейтенант подмигнул. -Хорда крыла? -Прямая, соединяющая носок и хвостовик нервюры. -Тип генератора на нашей машине? -ГСК-1500. -Академик,- сказал лейтенант Рассоха. -Помолчи. Неплохо, надо признать. Ещё один вопрос, товарищ боец,- комполка покусал нижнюю губу и посмотрел особенно,- вы позволите?- Комполка посуровел лицом и сказал напряженно,- что мы называем локсодромией? Боец молчал. -Затрудняетесь ответить? -Нет,- Струнин побледнел. Он понял, куда клонит командир. -Тогда будьте любезны. Струнин молчал. Рядовой боец не может знать курс самолетовождения. А именно в первой части этого учебника… Отвечать или нет?.. -Я жду,- напомнил командир напряженным голосом. И Стажер решился. -Локсодромией называется линия, пересекающая меридианы под одинаковыми углами. На поверхности земного шара локсодромия имеет вид пространственной спирали. -Хм,- комполка уже не знал, как быть. До полка он преподавал на высших офицерских курсах, в дивизии его звали «академик». И было все правильно в ответах бойца, но ощущение своей незначительности, убогости знаний вдруг возникло в душе командира и почему-то не отпускало. Он тоскливо огляделся и внезапно сказал: -Как вы думаете, товарищ боец, металл может уставать? Лейтенант Рассоха хихикнул. Что за ахинею понес командир, разве железо устает? -Цыц!- строго сказал комполка и к бойцу.- Так как? -А что тут думать… Есть даже целый раздел науки. Он так и называется «Усталость самолетных конструкций». Всё излагать? Нет, не зря Стажер просиживал в своем заточении на Базе. Не зря. -Не надо,- устало сказал комполка.- Последний вопрос, если вы позволите. -Прошу вас, вежливо ответил боец. Тут и лейтенант Рассоха притих. Уж очень интересно ему стало, как товарищ полковник срежет этого мудрого солдатика. -Почему на наших самолетах такой толстый профиль крыла?- спросил о комполка и снова напрягся. -Трансзвуковые скорости,- ответил боец коротко.- С увеличением скорости полета будет уменьшаться и толщина профиля. Рассоха закатил глаза, рассматривая что-то на потолке кабинета, а комполка помолчал минуту и сказал: -М-да,- покачал головой комполка и Струнину.- Свободны, боец. -Ты понял что-нибудь?- спросил командир полка лейтенанта Рассоху, когда дверь за бойцом закрылась. -Нет,- честно сказал лейтенант. -И не поймешь. Рядовой боец показывает знания на уровне преподавателя авиашколы, а то и выше… И я прямо слышу, что он очень многое не договаривает, очень многое… -Может он из этих,- лейтенант понизил голос до конфиденциального шепотка,- из них, которых… -Ты знаешь по чьей рекомендации он в армии?.. спросил командир, сузив глаза.- Нет? Так и помалкивай. Тут дело похитрее будет. Ты заметил, как я вопросы задавал? -Как?- лейтенант выразил живейшее внимание. -Из различных областей нашей науки. И молчал он не от незнания, а думал, как ответы проще подать, у меня такое впечатление сложилось… -Я это сразу понял,- быстро заговорил Рассоха,- только глянул на него и сразу понял - голова. -Ты же у нас вообще… Психолог. Хорошо. Возьмешь к себе механиком. Голова – это прекрасно. Посмотрим, как с руками, а там видно будет. Долго ли нам его обратно в БАО вернуть… -Моментом,- сказал Рассоха. -Вот. Моментом. Это – раз. Вам лично, двое суток домашнего ареста, это – два,- сказал комполка. -За что? -За всё хорошее, лейтенант Рассоха. -Слушаюсь. -Вот так. А за что?.. За теорию. Теорию не знаете, пилот Рассоха. Слабенько знаете. Вот и учи. Сиди и учи. Мне лично сдашь зачет. А то привыкли каждый вечер по девкам шлындать. Всё! -Привел на свою голову ученого,- досадливо сказал Рассоха,- знал бы… -Иди, иди – учись,- улыбнулся командир полка. *** А несколько позже на Павловском аэродроме произошла история, о которой комполка говорил, что чего-то подобного он ожидал, и, когда история стала фактом, ему стало даже немного легче. Все произошло так. Сержант Струнин готовил машину к полетам. Всё было в норме. Мотор прогрет, топливо, масло, оружие… Ну, знаете. Так вот, сержант Струнин задумчиво посмотрел на винт, который вертелся «на малом газу», пошевелил рулями – нормально – и сказал, глядя на белое облачко, появившееся над аэродромом: -Это единственный шанс… Вылез из кабины и деловито выдернул колодки из-под колес. На этот факт никто не обратил внимания. А сержант сел в самолет и, чему-то посмеиваясь, толкнул ручку газа в перед. Мотор зарычал угрожающе. Он посмотрел на приборы – порядок. Ну, что – поехали?.. На второй самолетной стоянке возились механики. Последним стоял самолет Струнина. -Я пошел, товарищ майор,- сказал Стажер и двинул ручку газа почти до упора. Самолет тронулся, набирая скорость Уплыла назад стоянка, опять же там приняли это как должное, и сержант вырулил на взлетную полосу. -Нет, ну, что такое?.. расстроено сказал руководитель полетов,- Рассоха через сорок минут должен взлетать. Не полк, а бордель, а все либерализм… Видать нервы мои кончились!.. -А самолет уже бежал по полосе. Бежал ровно, не рыская. Вот он приподнял куцый хвост и плавно отошел от планеты. -Хоть Рассоха и зараза, но взлетает классно,- сказал руководитель полетов. -Угу,- сказал комполка,- и прибавь к классности десять суток, будет в самый раз. Мне эти фокусы самому надоели!.. СКП88 в нынешнем понятии с его локаторами, экранами, планшетами и прочими атрибутами высокоразвитой цивилизации в те времена еще не было. А имелся стол прямо на аэродроме, на котором лежала полетная документация, и все дела. Тут же разбирались ошибки в пилотировании, на взлете и посадке. И было в тех полетах и разборах своё очарование, а уж романтики на всю катушку. Да и что нужно настоящему мужчине?.. Купол неба над головой, тяжесть перегрузки на вираже, белоснежность облака и ощущение свободы. Все осталось внизу: страдания, переживания, любовь – все там. -Я этому орлу устрою маленький цирк,- сказал командир, пусть только сядет!.. Никакого порядка… -Ага, сами отдали кому-то машину, а Рассоха должен отвечать… -Что?!- вскричал командир, подпрыгивая на табуретке.- Кто в воздухе? -Рас…- начал было руководитель полетов о осекся… Потому как лейтенант Рассоха стоял рядом с лицом насквозь расстроенным и, не обращая внимания на сердитое начальство, смотрел в небо. -О, гад, что вытворяет…- бормотал он восхищенно. Тупорылый самолетик как-то особенно занятно творил в небе фигуры высшего пилотажа. Он не просто выполнял «бочку» или «полубочку» с выходом на «полупетлю», а замирал в определенном положении, что придавало фигурам особое изящество. -Учитесь, как надо летать,- сказал командир полка, нахмурясь. А Стажер понимал, что либо трибунал, либо… И выжимал из машины все, чему учился когда-то и где-то далеко, у себя, на аппаратах, название которых резануло бы ухо землянина. Машина позволяла творить чудеса. Легкая, маневровая с мощным двигателем М-63 она слушалась пилота, как скрипка в руках опытного музыканта. Он выполнил «колокол», «штопор», и, взглянув на указатель топлива, зашел на посадку. -Всё, сейчас гробанется,- сказал руководитель полетов, заметив, что машина вывернулся из «петли» и с ходу пошла к земле. Такую посадку не мог позволить себе даже ас. С этими машинами шутки плохи и надо было иметь высочайшую квалификацию, чтобы позволить себе такую вольность. Стажер «прибрал» газ, подтянул ручку «на себя» и, скользя взглядом по полосе, чуть увеличил обороты двигателя. Самолет выровнялся, ширкнул колесами по неровностям аэродрома и прямо у посадочного «Т», плотно просел, прижавшись, и легко побежал по полосе. -А?- спросил командир.- Вот это посадочка!.. Но кто это? Караул сюда, мухой! Арестовать подлеца! Основания для командирского гнева имелись веские, так как весь летный состав собрался здесь, а кто же был в воздухе? Командир грыз мундштук папиросы. Ждал. -Товарищ командир полка!- вытянулся начальник караула.- Задержанный… -Отставить… пока. -Слушаюсь. -Разрешите получить замечания,- влез Струнин, все равно терять уже больше было нечего. -Замечаний нет,- усмехнулся командир полка печально.- Классно пилотировали, не каждый летчик так может, но я вынужден отдать вас под трибунал. Вы это понимали, когда садились в самолет? -Да. -На что рассчитывали?. -На себя. -Вижу, Ладно,- командир шумно выдохнул,- садитесь в мою машину. Он показал рукой на зеленую «эмку». Струнин прощально оглядел аэродром, присвистнул и уселся на заднем сидении. Командир сел впереди, и машина умчалась в штаб. О чем они говорили, осталось тайной для всех. Но точно известно одно: сержант Струнин в сопровождении лейтенанта Рассохи отбыл в неизвестном направлении. Через три недели Рассоха вернулся, сразу прошел к командиру, позже ни на какие вопросы не отвечал, замкнулся в себе и поразил аэродромную братву в самое сердце, отказавшись от вечеринок и гуляний по ночам. Рассоха засел за учебники и грыз науки с прилежанием отличника. -Каждый сходит с ума по-своему,- таков был приговор пилотов полка. И лишь одна странность лейтенанта осталась незамеченной. Когда наступало полнолуние, лейтенант Рассоха уходил в глубину аэродрома, ложился на Землю и долго смотрел на Луну и звезды. В эти минуты лицо его преображалось, и он шептал восторженно: -Мамочки мои, да доживу ли?.. Этого же не может быть… *** -Славка, сзади «мессер»! -Шестой, помоги третьему! -Командир!! -Вижу, спокойно! -Горит!! -Попал!! -Славяне, выходим курсом тридцать, курсом тридцать! -Достается третьей,- мрачно сказал командир полка, вслушиваясь в эфир.- Жарко. У них топливо на исходе, а видать наседают. Поднимай первую! Полетела зеленая ракета и первая эскадрилья ушла в воздух. Это было жаркое лето боев за Кубань. Летчики полка, где служил капитан Струнин, выполняли самые различные боевые задания. Но главная работа истребителей – истреблять. И они истребляли, сопровождая, штурмуя, ввязываясь в неравные бои, теряя товарищей, садясь на избитых самолетах, чтобы утром снова уйти в небо, чтобы разгонять черные кресты в нашем небе. И истреблять! Остатки третьей эскадрильи намертво сцепились в последней схватке с шестеркой «мессеров». И какая разница пусто в баке или под горловину?.. Они должны остаться здесь, а черные кресты войти в чернозем. Вот и вся задача. Я любил вашу Землю! И буду сбивать их пока жив. Я не пришелец, я твой сын, Земля! И они не пройдут! Кто там дымит?.. Наш. Ах, черт! -Слава прикрой. -Понял, командир. Два «Яка» ушли на вертикаль, распались и сжались секунды. Лобовая? Ну, что ж, принято. Капитан Струнин видел лицо пилота в той машине. Он держал свой «Як» ровно, палец спокойно лежал на гашетке и не было у Струнина ни тоски по уходящей жизни, ни сожаления о прошлом, ни быстротечной мечты о будущем. Все осталось за невидимой чертой. «Мессер» мелькнул в перекрестии прицела, он вдавил палец в гашетку и… не услышал знакомых толчков работающего оружия. Пусто. «Як» нырнул вниз, боевым разворотом ушел вверх и закружился в последнем танце смерти. Где же ты, Славак?.. Он ловил фюзеляжи немецких машин в прицел, но оружие молчало. Ничего. Повертеть их здесь до одури, не дать пройти дальше, а там и наши должны подоспеть. Должны! Он утягивал «кресты» за собой и те охотно потянулись следом, норовя свалить такую проворную, но безоружную машину. Один. Он уже понял это. Славка не бросит. Он крутанул «бочку», уходя от пушечной очереди, но «Як» чихнул мотором, свалился на спину, мотор обиженно взревел и затих. Всё! Используя инерцию скорости, он выровнял машину, открыл фонарь кабины, расстегнул ремни, и, свалив машину на бок, вывалился из кабины и полетел к Земле. Огненные жгуты впились в «Як», самолет вспыхнул, сильный удар пришелся в плечо, Последним усилием воли Струнин рванул кольцо парашюта. Ярко-красная пелена упала на глаза, и он ушел в Вечность. Искать Стажера в пересекающихся мирах потеряло всякий смысл. ЭПИЛОГ. С площадки этой скалы База просматривалась до самого горизонта. Вблизи серая, а чуть дальше – серебристая поверхность Базы, вся изрытая метеоритами большими и малыми, без признаков жизни, без атмосферы поражала воображение суровой мрачностью и пустотой. Резкие границы света и тени, черная бездна ночи, незнакомый вид привычных созвездий, непостижимые разуму расстояния открывались с этой площадки, и странно было видеть здесь две человеческий фигурки, облаченные в легкие скафандры, излучающие еле видимое голубое сияние. -Зря ты не встретился с экипажем,- сказал Быков, не оборачиваясь. -А зачем?- Спросил Нехотелов.- Смотрели бы на меня, как на диковинку. -Как на героя,- поправил Быков.- Столько лет прожить на планете, закончить земной ВУЗ, это, знаешь, подвиг… -Да,- усмехнулся Нехотелов, вспомнив субъекта из Лучегорска,- одно «Прибрежное» чего стоит… -Для нас твоя учеба,- пропустил Быков замечание о «Прибрежном» мимо ушей,- дала очень много ценнейшей информации. Но,- он обернулся к Нехотелову,- лично тебе твой диплом ничего не даст. Не знаю… может ты и займешь какую-нибудь незначительную должность, но высоко не поднимешься. -Почему? -Не догадываешься? -Нет. -На Земле, как я знаю, прежде чем доверить человеку высокий пост его проверяют от «А» до «Я». А для планеты ты – человек ниоткуда. Ни один ЗАГС не подтвердит факт твоего рождения. -Но у меня есть соответствующие документы,- возразил Нехотелов. -Документы есть,- согласился Быков,- а отметки в записях актов гражданского состояния – нет. Вот в чем дело. И здесь возникает проблема: кто твой отец, кто мать – неизвестно. Мы не зря переправили тебя на Землю во время войны. -Да. Я действительно не знаю кто мой отец, но… -Мать? -Да. -Сотрудница НКВД. Она должна была информировать органы о твоем развитии и не допускать, чтобы ты в развился в личность. Что, впрочем, и делала, если помнишь. -Поэтому меня держали до шести лет взаперти? -И в этом была своя логика,- продолжил мысль Быков.- В то время, когда другие дети в меру своих способностей познавали мир, ты, кроме четырех стен, ничего не видел. Другими словами, если бы не твой сильный мозг, у тебя был реальный шанс превратиться в полного идиота. Хотя предпосылки к этому случались, не так ли? -Да были моменты, о которых вспоминать неловко и даже стыдно. -Не хочешь остаться на Базе? На обратном пути «Торгис» тебя заберет, и вернешься на родину. -Нет. Не хочу. Жена, дети – я исчезну для них навсегда. Нет. -Пожалуй, ты прав. Да и на планете ты нам больше нужен. -Стажер пропал,- сказал Нехотелов.- Дикий случай, один на миллиард, но, по-моему, он попал в точку пересечения. -Если он не угодил к динозаврам или ближе в Древний Египет, например, найдем. Мы не всесильны, хотя можем многое. -А если погиб? -Все возможно,- пожал плечами Быков.- Если его не сожгли на костре в средневековье, то найдем. А вот если сгорел Стажер в буквальном смысле, тогда поиски бесполезны. Заговорились. Пора. И тебе и мне. Быков поднял ладонь. Из неё вышел острый луч света, и за спиной пришельцев с тихим шорохом отъехала вбок скала. Беспощадный свет Солнца уже залил мертвым блеском поверхность Базы. Даже опущенные щитки защитных фильтров не держали этот живительный и убивающий свет. Защитные поля скафандров трепетали, едва сдерживая мощь Солнца. -Прощай, штурман,- прошелестело в наушниках Нехотелова. Прощай, капсула ждет тебя. Нехотелов последний раз посмотрел на фигуру Быкова, на идущий волнами свет, на голубой диск планеты и шагнул во тьму, к открытому люку… *** По частично рассекреченным данным военного ведомства США и ЦРУ, а также по высказываниям советских уфологов на планете Земля проживает до полутора тысяч представителей внеземной цивилизации. Предполагают, что весь этот народ из созвездия Альфы Эридана… Но… языком молоть, не мешки таскать. И попробуй, докажи так это или нет?.. А поэтому автор с легким сердцем ставит точку в этом абсолютно правдивом повествовании. 1988 год 1 Райпо – районное потребительское общество. Или сельпо – сельское потребительское общество. Магазины, стало быть, районного и сельского масштаба. 2 Помполит – политический помощник капитана судна. Официально на флоте назывались первый помощник капитана, а среди членов экипажа – «помпа» 3 «Москва» - пишущая машинка ХХ века. Жуткая вещь, между прочим… 4 ППШ – пистолет-пулемет Шпагина. 5 Газета «Правда» - центральный печатный орган ЦК КПСС. 6 ИТР – инженерно-технические работники. 7 ЖКУ – жлищно-комунальное управление. 8 ДВГУ – Дальневосточный государственный университет. 9 Название города изменено. Но город действительно был красивейшим, пока там была предисполкома Вера Михайловна Арбатская. Так что правильнее было бы назвать его Арбатов, но мы остановимся на нейтральном – Энск. 10 А кто его знает, когда этот полуфантастический роман будет опубликован и опубликован ли вообще, а поэтому уточняю – в двадцатых годах прошлого (ХХ в.) века. 11 Генетика, как известно, продажная девка империализма. 12 Не замечали, чем выше этаж, тем острее желание бросится вниз. Может человек когда-то летал, как птица? 13 Капица – академик, ведущие программы на ТV «Очевидное – невероятное» 14 Сенкевич, полковник мед. службы, путешественник. Ведущий программы «Клуб кинопутешествий» 15 Так получилось, что на страницах этого, во всех отношениях правдивого рассказа, проявились пришельцы, инопланетяне, вообщем, не наши люди. Видать, от них не отвертеться, а потому автор взял на себя труд перевести на наш язык все разговоры. Читатель вправе опровергнуть или принять точку зрения автора – это его личное дело,- но тогда пусть вспомнит: давно ли бластер был выдумкой фантастов? Сегодня это реальность. Наверное, слышали о боевых лазерах? Сказка стремительно становится былью. А с другой стороны, бластер, это жаргонное название звуковой карты в компьютерах. Вот и гадайте, что и почем? Есть над чем подумать, правда?.. 16 Автор сознательно не указывает размеров корабля, чтобы не раздражать читателя, привыкшего считать сто лет вечностью, а один миллион километров – расстоянием. 17 МТФ – молочно-товарная ферма, коровник, проще говоря. 18 Поплавок – знак об окончании ВУЗа, имел форму ромба. Отсюда – поплавок. 19 ЛуТЭК – Лучегорский теплоэнергетический комплекс 20 Субъект был гражданин начитанный и о существовании О' Генри знал. 21 Пиллерс – вертикальная стойка. 22 Кнехт – чугунная или стальная тумба, вделанная в причал для швартовки судов. 23 Комингс – любой порожек или порог на судне. 24 Люверс – отверстие в парусине, окантованное железом или медью. 25 Давид Ригерт – штангист. Выступал, по-моему, в 80-х годах ХХ века. 26 Цена за лесопилку на дому в советское время. 27 «Тулица» - модифицированный вариант популярного мотороллера «Тула». 28 БМ – биметаллические пояса Базы. 29 Андроид – получеловек, полуробот – предназначен для выполнения задач, требующих основательного интеллекта. 30 Кольцо – общее название планетных систем. 31 LVI – 56 век. 32 Такыр – высохшая глинистая почва, достигает твердости асфальта 33 «Салют» - космическая станция. Кажется, в ту пору там находились Виталий Севостьянов и Петр Климук. 34 … на свадьбе без выпивки – имеется ввиду введенный М.С. Горбачевым «сухой закон». 35 Чтобы никто не слышал, потихоньку напомню. 1982 год, начало крупных войсковых операций в Афганистане. Ну, а завод – ещё тот завод… 36 «…ссыльные» и «блатные – спасу нет» - рабочие из других цехов, присланные на станцию в качестве подсобных рабочих для оказания помощи; кое-кто так и остался на станции. 37 ТДУ- тормозная двигательная установка; ЖРД – жидкостный ракетный двигатель 38 «Пчела» - самолет Ан-14, ОКБ О.К. Антонова. 39 КГБ – Комитет государственной безопасности. 40 ИВЦ – информационно-вычислительный центр. 41 АВМ – агрегат витаминной муки или что-то в этом роде. Этакий гудящий монстр с печкой внутри… 42 Цитата из пародии Александра Иванова «Красная Пашечка» 43 «Прибрежное» - вино местного производства. Между нами, такая гадость… 44 «Луноход» - так называлась милицейская закрытая машина, для перевозки задержанных. В 90-х годах этот термин из разговорной речи исчез. 45 ДНД – добровольная народная дружина. Общественная структура, деятельность которой была направлена на помощь и содействие органами милиции. А на практике собирались, пили водочку и расходились по домам. Это называлось – отдежурил. А за «дежурство» полагался законный отгул. 46 Я набираю на компьютере – уже в ХХI веке – то, что написал в далеком 1986 году ХХ века. Ну, да пили чай, но работали и ещё как! И кто тогда знал, что не пройдет и десяти лет и не станет ни чая, ни работы, ни будущего… 47 Инфравизор – а черт его знает, что это такое!.. Раз экран, значит что-то похожее на телевизор и названия похожие… 48 Спитфайр – английский истребитель времен второй мировой войны 49 ЭВМ – электронно-вычислительная машина. 50 МГУ – Московский государственный университет 51 МТФ – молочно-товарная ферма. И чего Колесов вспомнил эту ферму – не понять… 52 «Введение в журналистику» был один из самых коварных предметов. Во-первых, не имелось учебника по этой теме. Во-вторых, надо было знать (или иметь) представление – а уж конспекты обязательно - примерно по 50-ти работам В.И. Ленина. Все, что говорилось и писалось К. Марксом и Ф. Энгельсом по поводу журналистики, плюс текущие партийные документы и постановления ЦК КПСС. Поэтому сдать «введение» сразу удавалось очень немногим. 53 Транспорт «Маньчжур» доставил на берег первых строителей крепости Владивосток. 54 Гидразин – ракетное топливо. К слову, очень ядовитое. 55 ДШК – Дегтярев, Шпагин, крупнокалиберный. 56 Таксиста привела в ДВГУ мечта стать политическим помощником капитана – помполитом. Или, как называли их на флоте, первый помощник. Но таксисту крупно не повезло. К моменту окончания университета в стране начались необратимые процессы. Остальное вы знаете… 57 ВЛЭК – врачебная летно-экспертная комиссия. 58 ЦАГИ – центральный аэрогидродинамический институт. 59 ТДУ – тормозная двигательная установка 60 К. Чапек, С. Лем, А. и Б. Стругацкие – писатели фантасты. 61 «Сердце Запада» - сборник новел О' Генри. 62 КПП – контрольно-пропускной пункт. 63 Автор сам читал такую справку, выданную сельским советом села Захаровка. Вот и скажите после этого, что на святой Руси люди долго не живут… 64 ПКТ – пулемет Калашникова, танковый 65 Чешмы – железнодорожная станция в 37 км. от Уфы. 66 Все вдруг – морской термин, означающий одновременный поворот строя кораблей, как говорят – ордера. 67 «Березиналес», «Адимилес» - суда Дальневосточного морского пароходства. 68 БШФ – Благовещенская швейная фабрика 69 МРС – малый рыболовный сейнер. 70 «Владик» - так на сленге приморцев называется Владивосток. В данном случае имелся ввиду ресторан «Владивосток», есть еще кинотеатр с таким же названием. 71 Эзельгофт – кованное или сварное кольцо, соединяющее стеньгу мачты с её основанием 72 Хочу напомнить, что разговор происходит в 1979 году. 73 «Знахарь» - известный польский кинофильм о профессоре, потерявшем память и лечившего людей под видом деревенского знахаря. 74 «Спринт» - мгновенная лотерея, очень популярная в 80-х годах прошлого, ХХ века. 75 Автор еще не знал, что через каких-нибудь 20-30 лет зеленая трава, чистый воздух и голубое небо будут истинным счастьем. 76 Дутик – так на сленге авиамехаников называется колесо самолета. 77 ОКБ – опытное конструкторское бюро. 78 КГБ – комитет государственной безопасности 79 Константин Суханов – один из лидеров большевистского движения в Приморье 80 Будулай – цыган, главный герой фильма «Цыган». Отсюда ласкательное – Будулайчик. 81 ТВР – комитет по Телевидению и радиовещанию 82 МЭЗ – стационарный магнитофон радиостудий (древний, как мамонт) 83 ДСП – древесно-стружечная плита. 84 «Кинор» - профессиональная 16-ти миллиметровая кинокамера. 85 Между нами, в такой критической ситуации, а как бы там ни было, она критическая – уж поверьте, самое главное, не бежать, не суетиться, не кричать, не махать руками. Как правило, тигр на человека старается не нападать. Бывают редкие случаи – очень редкие, но… кому суждено быть повешенным, тот не утонет… 86 Таежка – село, пригород Энска 87 «Шпала» на петлице соответствовала званию «капитан, две – «майор» и т.д. 88 СКП – стартово-командный пункт. ?? ?? ?? ??